Петру Остольскому 27 лет. Он может думать, говорить, улыбаться и шевелить правой рукой. Больше ничего. Вернее, может еще плакать, но старается не плакать, хотя бы при невесте и матери. У него есть невеста и мать, сотни друзей, дежурящих у постели днем и ночью, и духовник, причащающий его каждый вечер на тот случай, если ночью придется умирать. Еще у него есть надежда встать и ходить.
Когда Петя был подростком, его мама, художница и иконописица, каждый раз на исповеди жаловалась духовнику, что у сына, дескать, переходный возраст все никак не кончается.
— Потерпи,— говорил батюшка.— Переходный возраст — долгая штука. Подожди, пока ему будет 27 лет.На самом деле Петя не был каким-нибудь сорванцом, а даже наоборот. Получил экономическое образование, нашел работу, учился еще в Святотихоновском богословском университете, начал писать роман и нашел себе невесту, чудесную девушку из православной семьи. Батюшка благословил их венчаться. То, что мать называла переходным возрастом, это было так — мелкие разногласия в семье. Но Пете исполнилось 27, и жизнь действительно изменилась. Совершенно.
Было 16 июля 2001 года. Через месяц, на Петра и Павла, Петя должен был венчаться, а пока ехал с матерью и названной сестрой Танечкой в деревню. Ехали в грузовичке. Женщины сидели в кабине, а Петя с кучей подрамников и домашнего скарба сидел в кузове. День был солнечный и ясный. Дорога была сухая.
Потом Петина мать помнит только удар, пришедшийся откуда-то сзади и слева, и помнит, как грузовичок перевернулся. Она отделалась только синяками и легким сотрясением мозга. Она помогла Танечке вылезти из кабины. У Танечки тоже ничего, кроме синяков.
Петя лежал на дороге. Мать обрадовалась, потому что Петя был живой. Он махал руками так, как будто он птица и хочет взлететь. Мертвые никогда так не машут руками. Впрочем, и живые тоже так не машут. Он лежал на асфальте и махал руками, как будто душа хотела отлететь вместе с телом.
— Петя, все хорошо,— сказала мама.
— Я умираю, мне священника нужно.
— Мы отвезем тебя в больницу!
— Мама, я умираю. Мне нужно священника.
Петю отвезли в больницу города Переяславля. У Пети была сломана шея. Три позвонка. Танечка поймала какую-то машину и велела везти ее к ближайшей церкви. Было два часа дня. Литургия к тому времени кончилась. В храме пусто и гулко. Тогда Танечка поехала в Никитский монастырь и привезла оттуда в реанимацию иеромонаха отца Михаила. Тот исповедовал Петю и коротко соборовал. Теперь Петя мог умирать спокойно — но разве кто-нибудь знает, когда ему умирать?
Мать звонила в Москву всем на свете знакомым и просила перевезти Петю в Институт нейрохирургии. Приехал врач Трофимов из Ярославля и велел достать срочно лекарство, которое спасло бы Петю от паралича. Во всей Москве не было такого лекарства.
На третий день академик Коновалов приказал прислать за Петей из Института нейрохирургии "скорую". Петю привезли в Москву, хирург Шевелев стал Петю оперировать, и Петин позвонок рассыпался у доктора в руках. Между позвонками поставили три титановые пластины, которые стоили каждая... Кого тогда волновали деньги?
Три месяца у Пети была температура 40. Батюшка из Валаамского подворья исповедовал и причащал Петю каждый день, потому что каждую ночь Петя должен был умереть. Петина невеста Нина приходила из своего психологического института, улыбалась и ухаживала за больным. Она не собиралась верить, что Петя умрет и не станет ее мужем и у нее не будет от Пети детей. Почему она должна была верить в такие глупости?
Температура снизилась. Еще два месяца температура была 38,5. Петины друзья и просто незнакомые люди, прихожане Валаамского подворья, дежурили у Петиной постели круглые сутки. Сам Петя улыбается спокойно и не собирается верить, что теперь уже не выживет, и не напишет свой роман, и не женится на Нине, и у них не будет детей. Почему он должен верить в такие глупости?
Петина мать нашла клинику в Израиле, которая предложила такую программу реабилитации, что академик Коновалов велел немедленно ехать. На исповеди Петина мать пожаловалась духовнику, что все ее время уходит на лечение Пети и не остается ни секунды в день, чтобы работать и зарабатывать на жизнь. А духовник ответил:
— Для православного человека подаянием жить не зазорно.
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН