Два падения чемпиона мира по фигурному катанию 19-летнего ЕВГЕНИЯ ПЛЮЩЕНКО в произвольной программе на этапе серии Гран-при в Санкт-Петербурге стали, безусловно, самым запоминающимся событием соревнований. Однако сам фигурист и его тренер АЛЕКСЕЙ МИШИН, с которыми встретилась корреспондент Ъ ВАЛЕРИЯ Ъ-МИРОНОВА, никакой трагедии из этого не делают.
— Зачем вам понадобилось всего за два с небольшим месяца до начала Олимпиады рисковать и пробовать исполнить самый сложный сегодня в фигурном катании элемент — лутц в четыре оборота?
Е. П.: Сразу оговорюсь, что, несмотря на неудачу, я очень рад, что впервые попытался вынести четверной лутц на публику. И утверждаю: этот прыжок сегодня для меня близок к чистому исполнению, в ближайшем будущем я его обязательно сделаю. По-моему, главное — не расстраиваться. К тому же я не боялся проиграть на соревнованиях в Петербурге.А. М.: Жене необходимо было сделать этот шаг. Ведь никто еще из русских спортсменов не исполнял этот лутц в своих программах. Надо же было кому-то открывать дверь в будущее. А то, что мы получили этой дверью по лбу, что ж, бывает. Во всяком случае, я предвидел такой результат.
— А на тренировках лутц у вас уже получается?
Е. П.: Сколько раз он мне удавался — секрет.
А. М.: На тренировках Женя уже неоднократно делал этот прыжок чисто. И тому есть очень авторитетный свидетель — Ирина Роднина. Я был одним из первых, кто в свое время включил в программу тройной аксель. Тогда это событие мощнейшим образом сдвинуло фигурное катание и по всем остальным параметрам, пока исторически, как говорится, не прижилось. Дальше надо было открывать такую же дверь в четверной прыжок. Помню, когда Алексей Урманов стал включать его в свою программу, то стало рассыпаться все остальное. Он даже терял сознание в середине выступления, поскольку этот прыжок требовал столь величайшего напряжения, что, когда после него шло расслабление, Алексей терял контроль над собой. То же самое, наверное, будет и с лутцем. Да, четверные тулуп и сальхов — это хорошо, но четверной лутц все же элемент знаковый.
— То есть если соперник будет знать, что Плющенко, например, делает четверной лутц, одно это повергнет его в нокаут?
А. М.: Во всяком случае, другим фигуристам, которые будут знать, что выходят с программой, принципиально более слабой технически, надо обладать сверхсильной нервной системой, чтобы идти потом и побеждать соперника, в арсенале которого есть четверной лутц.
— Вам известно, какие сюрпризы готовит ваш самый главный соперник — трехкратный чемпион мира Алексей Ягудин?
А. М.: Наверняка — нет. Но когда Ягудин еще занимался у меня, то мы с ним пробовали даже четверной аксель. А это так и вовсе запредельный на сегодня прыжок. Так вот, у Алексея сегодня один из самых высоких тройных акселей. Другой вопрос, кому что больше нравится — чистота исполнения или мощь.
Е. П.: Ягудин отличается мощью, я же во главу угла ставлю чистоту. Иногда спортсмен делает мощный прыжок, и зрителям он нравится больше, чем чисто исполненный.
А. М.: Например, когда Урманов дебютировал на чемпионате Европы, то в короткой программе сделал тройной аксель и двойной тулуп, а один из судей поставил ему всего 4,4 и 4,5, за точностью вращения не обнаружив, что Алексей исполнил не двойной, а тройной аксель. Самое сложное — это, конечно, четверной аксель. И если бы, допустим, Ягудин сделал его, то все попытки других фигуристов, и Жени в том числе, обыграть его потеряли бы всякий смысл и выглядели бы лишь детской присыпкой.
— Как вы, Евгений, объясните свое второе падение в Петербурге? Ведь вы исполняли уже хорошо освоенный вами четверной тулуп.
Е. П.: Я просто не успел перестроиться после неудачного лутца. Но лучше уж было попробовать здесь, чем на финале Гран-при или Олимпиаде. Потому что прыгать на тренировках — это все-таки не то, что на публике.
— А вы когда-нибудь вообще боялись прыгать?
Е. П.: Еще как боялся! Особенно когда вновь начал тренироваться, оставив костыли после полученной три года назад травмы: на тренировке прыгал и сам же пяткой одной ноги пробил палец на другой. Потом долго не мог отделаться от мысли, что опять пробью ногу. Но ничего, сейчас перестроился, и боязнь прошла.
— Что для вас важнее — завоевать олимпийское "золото" или никогда не потерять ту сумасшедшую любовь зрителей, которую вы уже завоевали?
Е. П.: Если я выиграю или проиграю Олимпиаду, в моем самосознании, думаю, ничего не изменится. Безусловно, медаль важна для каждого спортсмена. Однако каждый из нас, выходя на лед, по реакции публики определяет ее меру любви к себе. Я отлично знаю, как сильно меня любят (кстати, об отношении болельщиков к себе известно всем моим коллегам, но далеко не каждый признается в этом открыто), и очень благодарен зрителям за это. Но даже после победы на чемпионате мира, когда стали много говорить и писать о том, что я очень изменился, я на самом деле поменялся только в работе. Вкалывать стал с удвоенной силой, чтобы ни в коем случае не остановиться на достигнутом. Признаюсь, я хочу выигрывать чемпионаты мира еще и еще. А если повезет, то и Олимпийские игры. Но моя самая заветная мечта — когда-нибудь сделать в своей программе все четверные прыжки, какие существуют.
— До сих пор еще никто не видел вашей новой произвольной программы, но уже в попытках заочно анализировать глубину ее замысла ставят вас чуть ли не одну доску с самим... Шекспиром.
Е. П.: Я этого, во всяком случае, не слышал.
А. М.: Конечно же, сравнение с Шекспиром — это художественное преувеличение. Мы ни в коем случае не сравниваем уровни таланта, просто в своей новой программе Женя попытается выразить, так же как Шекспир в своих произведениях, всю гамму различных человеческих чувств — злость и любовь, ненависть и коварство.
— Когда российский зритель увидит эту уже ставшую знаменитой программу?
Е. П.: На чемпионате России в конце декабря. Однако то, что мы до сих пор ее не показали, а о ней говорят, уже неплохо.
А. М.: Новая программа Жени — наш козырь. А восемь раз прокатывать ее до Олимпиады? Не знаю пока, хорошо это было бы или плохо. Посмотрим, как жизнь рассудит. Но сейчас даже про музыку, которую мы в ней использовали, ничего не скажу. Мы всегда выбирали для Жени разные музыкальные стили: и па-де-де из "Щелкунчика", и "Болеро", и песни Майкла Джексона. И каждый год Плющенко был разный. Я и на этот раз хочу разыграть карту его широчайшего творческого диапазона.