В Театре имени Моссовета были представлены два конкурсных балета — "Zeitgeist" и "Моцарт и Сальери", задуманные как составные части проекта продюсера Сергея Даниляна "Соло для двоих", программы Натальи Осиповой и Ивана Васильева. Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фестиваль балет
"Соло" оказалось для одного: получившая травму Наталья Осипова в Москву не приехала, выбыв, согласно правилам "Маски", из списка претенденток на лучшую женскую роль. Честно говоря, роль в балете "Zeitgeist" не лучшая как у самой Натальи, так и в конкурсной программе. Заменила подругу и коллегу по "Ковент-Гардену" другая прима лондонского Королевского балета — Лорен Катбертсон, выучившая партию за десять дней и станцевавшая "Zeitgeist" безукоризненно и по технике, и по линиям, и по сдержанным, но внятным эмоциям. Другое дело, что сам балет, поставленный солистом и хореографом "Ковент-Гардена" Аластером Марриоттом на музыку Первого концерта для скрипки Филипа Гласса,— произведение довольно заурядное, причем идеальная чистота танца главных исполнителей лишь подчеркивает его схематичность и банальность. "Zeitgeist" сделан как по прописям: довольно бурное прыжково-вращательное антре трех мужчин-солистов, элегичная вариация премьера (Эдвард Уотсон) с преобладанием партерных движений адажио, дуэт протагонистов с легким колыханием чувств на тему "расстаться или остаться вместе", темповая решительная вариация героини и, наконец, кода. Ее бравурно начинают три солиста, а заканчивают все пятеро динамичным массовым адажио, из которого бревном в глазу торчат канонизированные позы "Аполлона" Баланчина. В лексике этого аккуратного балета господствуют прописные истины экзерсиса и заимствованный у музыкального канона прием, когда одно и то же движение танцовщики повторяют один за другим, что приятно для глаз, а заодно позволяет хореографу потянуть время.
В отличие от английской хореографии "Zeitgeist", общие места которой могла бы заретушировать разве что экзальтированность танцевальной манеры Натальи Осиповой, балерины, способной превратить обычные па-де-ша, батманы и пируэты с подвижными позициями рук в нечто невиданно экстремальное, российский "Моцарт и Сальери" — изделие штучное. Владимир Варнава (номинированный за превосходную роль Сальери, но несправедливо проигнорированный экспертами "Маски" в качестве хореографа) поставил этот мужской дуэт на заказ, идеально подогнав его под возможности и потребности Ивана Васильева. Хочет премьер поэксплуатировать свои фирменные трюки — извольте, вот вам большой пируэт, пируэты обычные, двойные туры и содебаски. Привык артист мимировать крупнокалиберно и жестикулировать размашисто — пожалуйста, выбираем жанр трагифарса и ставим этакое клоунское представление, пародирующее обывательское представление о гуляке Моцарте и его "черном человеке" — отравителе Сальери.
Танцовщик Варнава в глухом черном костюме-двойке совершенно неотразим в роли злодея: маленький, ртутно-подвижный, с выбеленным лицом и кривым алым ртом лицедея. Зависть корчит и корежит его щуплое тельце, заставляя извиваться ужом и выгибаться вольтовой дугой. Этот злобный клоун буквально плюется ядом (собственно, он так и убивает Моцарта, выпустив тому в лицо фонтан зеленой слюны) и в полном смысле слова пожирает моцартовские сочинения, давясь разлинованной бумагой, чтобы музыка не пережила своего создателя. Этот карликовый Мефистофель соблазняет свою жертву не всевластьем — выпивкой (и хореограф Варнава ставит отличное трио, где стакан выступает в роли полноправного партнера). Мелкий бес подслушивает, приложив пустой стакан к груди гения, райскую музыку его ре-минорной Фантазии и приходит в исступление, когда его собственное тело отзывается на прослушку глухой тишиной.
Режиссер Варнава не напрасно поварился в алхимических лабораториях Инженерного театра АХЕ: в отличие от чистопородных "балетных", он не боится играть с реквизитом и снижать метафоры до балаганного простодушия. Ползучая пластика Сальери и летающие прыжки Моцарта тоже из этого школярского ряда: "рожденный ползать летать не может".
Сводя героев в неизбежных дуэтах, хореограф Варнава тщательно дозирует сольную активность своего Сальери, стараясь подавать Моцарта в самом выгодном свете. Смешивая в своем спектакле пантомиму, современный и классический танец, он отдает Ивану Васильеву самые эффектные фрагменты: ставит ему полноценную вариацию на музыку арии Фигаро, предоставляет возможность кокетливо подурачиться — высунуть язык, скорчить смешную гримасу,— пронизывает партию Моцарта кабриолями, пируэтами, антраша, родными для балетного премьера.
В такой готовности идти навстречу пожеланиям клиента ничего недостойного нет: сработали же Стравинский с Баланчиным в нелегкие годы своей жизни в США цирковую польку с подзаголовком "Сочинение для молодого слона" — реального, не метафорического. Напротив, качественный заказной спектакль (а "Моцарт и Сальери", несомненно, таков — остроумный, режиссерски точно выстроенный, с неожиданными ходами и богатыми ролями) свидетельствует о профессиональной зрелости его автора. Другое дело, что танцовщик Васильев нынче в такой форме, что даже мешковатый светлый костюм-двойка не может скрыть его недостатков: косых стоп, завернутых позиций ног, торчащих кверху пяток. Его прославленные полеты — скажем, перекидные-субресо с корпусом, уложенным параллельно полу,— выглядят сейчас уже не столь высокими и рискованными. Да что там прыжковые трюки — даже четыре обычных пируэта артист не мог скрутить, не пошатнувшись. Так в бенефисном спектакле Васильева вдруг появилась печальная, но нежданная тема — гуляки Моцарта, действительно промотавшего свой дар.