11 апреля, воскресенье
Войти в профиль
Деньги

Коротко

Новости

все новости

Подробно

Судья и его хобби

Журнал "Коммерсантъ Деньги" от , стр. 67
Полоса 067 Номер № 43(347) от 31.10.2001
Судья и его хобби
       Когда крупный чиновник начинает собирать коллекцию, это, как правило, означает, что он лишь оплачивает покупку произведений искусства, а собственно собирательскую и исследовательскую работу выполняют эксперты-профессионалы. Чиновник, который умудрился не только составить блестящую коллекцию, но и написать целую серию монографий, посвященных предметам своих увлечений,— явление уникальное. В энциклопедических словарях статьи о Дмитрии Александровиче Ровинском обычно пишут два человека — юрист и искусствовед, спорящие о том, кем же в первую очередь является этот человек: одним из создателей суда присяжных или же первооткрывателем русского лубка.

Карьера
       Отправляя одиннадцатилетнего Митю в столичное училище правоведения, его отец составил подробнейший список того, чего сыну не следует делать ни в коем случае. Суровый документ начинался словами: "Пива отнюдь не пить". На первой же почтовой станции (железной дороги тогда еще не было) 11-летний мальчик потребовал бутылку пива и залпом ее выпил. Позже, в Петербургском училище правоведения, которое было закрытым учебным заведением со строгими нравами, никаких возможностей нарушать запреты отца уже не было. Зато в училище была хорошая компания: однокашником Дмитрия был Владимир Стасов, будущий художественный критик. Здесь Д. А. Ровинский познакомился и с К. П. Победонсцевым, ставшим впоследствии одним из самых влиятельных людей России.
       Карьера выпускника привилегированного учебного заведения складывалась успешно. Быстро миновав посты секретаря сената, губернского стряпчего, товарища председателя уголовной палаты, Ровинский в 1853 году становится московским губернским прокурором. Это была очень значительная должность. Губернский прокурор следил за тем, чтобы действия местной администрации не противоречили общероссийскому законодательству. Любое распоряжение московского начальства вступало в силу лишь после того, как прокурор ставил на нем помету "читал". Губернский прокурор мог обращаться непосредственно к министру юстиции и даже приостанавливать своими протестами приговоры по уголовным делам. Таким образом, в 29-летнем возрасте Дмитрий Александрович оказался "государевым оком" при московской администрации.
       В это время фактическим хозяином Москвы был наделенный особыми полномочиями граф Арсений Андреевич Закревский. Позже, поместив в свое собрание гравированных портретов изображение Закревского, Ровинский снабдил его такой подписью: "Это был воспитанник аракчеевской школы, очень умный и хитрый и совершенно необразованный, считавший грамоту вредною для народа. Ярый защитник крепостного права, он вместе с тем беспощадно преследовал помещиков за жестокое обращение с крестьянами... Расправа у него была короткая и всегда практичная: виноват помещик — тотчас выдай крепостному вольную, и делу конец; отвиливает от расчета подрядчик — садись, брат, в кутузку и сиди, пока не разочтешь рабочих. Раз как-то подрядчик Крюков, поставлявший для богоугодных заведений дрова, скрылся, забрав деньги вперед. Закревский распорядился арестовать его жену и ближайших родственников — к вечеру Крюков был уже налицо и приступил к поставке дров. Суд прямой, скорый и нельзя сказать, чтобы очень неправый для того времени, когда крепостному и рабочему ни суда, ни расправы против барина и подрядчика найти было негде. Сам Закревский был человек безупречно честный; не давал поблажку семейным и приближенным, которые предосудительными поступками своими не раз грязнили его имя". Можно представить, какие усилия приходилось прикладывать молодому губернскому прокурору для того, чтобы заставить эту колоритную личность действовать в рамках закона.
       В середине XIX века в России готовилась судебная реформа. Дмитрий Александрович вошел в число тех чиновников, которым удалось "пробить" идею суда присяжных. На гребне реформы Ровинский был перемещен в столицу. Он стал сенатором уголовного кассационного департамента, где и прослужил более четверти века. По подсчетам дотошных биографов, за это время им было решено 7825 дел.
       
Личность
Просвещенная публика считала лубочные картинки чем-то малопристойным
       Когда Ровинский был переведен в Петербург, его друзья опасались, что коренной москвич не сможет вписаться в столичный быт — более чопорный и официальный. "Да я и здесь себе Москву устрою",— отвечал им Дмитрий Александрович. И это была правда. Внутренняя независимость всегда внушает уважение. Ровинский обладал даром заставить окружающих принимать себя таким, какой он есть. В иерархичном и подчиненном жестким правилам поведения чиновничьем мире едва ли кто-нибудь, кроме Дмитрия Александровича, мог позволить себе роскошь в беседе с сослуживцами сидеть на столе и болтать ногой.
       Встречи с ним помнили долго. "Вдруг дверь в канцелярию отворилась,— вспоминал о первой встрече с Ровинским А. Ф. Кони,— и не вошел, а вбежал человек, совершенно непохожий на петербургских судебных сановников ни по костюму, ни по манерам. Коренастый, с огромною лысиною, обрамленною длинными рыжеватыми кудрями, без усов, с начинавшеюся у подбородка окладистою бородою, с умными, улыбающимися глазами под густыми бровями... Выслушав официальную формулу представления, он ласково протянул руку и мягко сказал: 'Меня зовут Дмитрий Александрович, а вот пойдемте-ка в кабинет и потолкуем'. В кабинете... он уселся с ногами, по-турецки (его любимая поза), в кресло и, сказав: 'Ну, батюшка, кто вы? Да что вы? Рассказывайте-ка!',— начал одну из тех непринужденных и откровенных бесед, которые через тридцать лет заставляют вспоминать о службе с ним как о светлом и дорогом времени".
       В судебном департаменте ходили легенды о начальнике, который, решив заставить своих подчиненных самостоятельно принимать решение, переставал отвечать на их запросы о том, как действовать дальше: "Пусть они там своим умом дойдут, что надо делать; нечего ублажать этих 'приказных', им надо самим думать и учиться, а не ждать указки сверху".
       
Особый путь
       Увлекшись в юности гравюрой, Дмитрий Александрович начал коллекционировать офорты западноевропейских мастеров. Он был человеком небедным, однако его финансовые возможности не могли сравниться с возможностями коллекционеров-купцов, таких, как Третьяковы или Морозовы. Нужны были свежие идеи. Мысль начать коллекционировать предметы, которые никто никогда всерьез не собирал, подсказал молодому коллекционеру историк Михаил Погодин. Идея была очень простой: западноевропейское искусство — традиционный объект коллекционирования, и здесь все решают финансовые возможности, в то время как русскую гравюру, и в первую очередь так называемые лубочные картинки, не собирает никто.
       В XVIII и XIX веках лубочные картинки печатались гигантскими тиражами. Они украшали стены каждой крестьянской избы и купеческого дома. Иллюстрированные лубочные книжки (аналог современных комиксов) пользовались в народной среде огромной популярностью.
       Однако коллекционирование лубочных картин требовало большой независимости от общественного мнения. Представьте себе современного коллекционера, которой, не являясь фанатом-тинейджером, посвятит жизнь сбору, систематизации и изучению постеров!
       Для культуры XIX века лубок был символом безграмотности и дурного вкуса. Сравнение с лубком было самым страшным литературным оскорблением. Иван Барков, вошедший в историю литературы как автор "Луки Мудищева" и других не слишком целомудренных текстов, называл лубочные картинки малопристойными и гнусными. Сатирик Антиох Кантемир с гордостью замечал, что его произведения никогда не будут стоять рядом с лубочными картинками. Ровинский неоднократно жаловался на снобизм современных литераторов, считающих лубок низким и подлым жанром. А ведь лубочные книжки народ читал куда охотнее, чем романы и литературные журналы. И Николаю Некрасову, глядящему на лавочку, бойко торгующую лубками, оставалось только завидовать и мечтать о том времени, когда мужики "Белинского и Гоголя с базара понесут".
       
Путешествие дилетантов
       В самом начале Ровинскому очень помог Погодин, которому в 1844 году случайно достались два сундука с архивом академика Якоба Штелина. Разбором материалов занимался Дмитрий Александрович, которому достались обнаруженные среди прочих бумаг гравированные портреты и лубочные картинки. Начало было положено, а останавливаться молодой коллекционер не собирался.
       Поиск лубочных картинок был связан с поездками по провинциальным городкам и деревням. В 40-50 годы Ровинский вместе другом, историком Иваном Забелиным (иногда к ним присоединялся и Победоносцев), путешествовали по Москве, Подмосковью и Центральной России. Эти прогулки представляли собой нечто среднее между турпоходом и научной экспедицией. "Отправились налегке,— вспоминал Забелин о путешествии из Москвы в Ростов Великий,— как в обычную прогулку верст на 15 или на 20, без всяких саквояжей, без всякой ноши, в самых простых летних костюмах, только с запасом белья и чаю. Для необходимых расходов сложились по пяти рублей на брата. Предварительно, по общему совету, Дмитрий Александрович написал устав для нашей экспедиции, в котором, между прочим, стоял параграф, что если кто из членов в дороге начнет жаловаться на усталость, а тем паче если не захочет идти пешком и пожелает ехать на лошадях, тот уплачивает в общую кассу штраф в три рубля. Положено было также делать в день не менее 30 верст, но мы делали и по 40 верст".
       В чиновничьем мире губернский прокурор был заметной фигурой, поэтому сохранилась масса историй о тех комических положениях, в которых он оказывался во время этих путешествий. То местные власти начинали подозревать ходящего по деревням и беседующего с мужиками чиновника в подрывной деятельности, то, нарушая все представления о субординации, губернский прокурор, у которого не хватило денег для покупки очередной картинки, просил взаймы у местных чиновников... Сам Ровинский называл эти свои путешествия хождением в народ. Именно хождением, потому что он предпочитал ходить пешком, лишь в исключительных случаях нанимая лошадей.
       
Искусствовед
Лубочные картинки были любимым народным чтением
       Для имеющего средства и досуг собрать коллекцию — дело нехитрое. Коллекционированием увлекались многие госчиновники, однако никто из них не был исследователем. На Румянцева или Мусина-Пушкина трудились первоклассные специалисты, которые систематизировали, описывали и издавали их приобретения. Сами же коллекционеры оставались пусть блестящими, но дилетантами.
       Ровинский и здесь избрал свой особый путь. Он не только коллекционирует, но самостоятельно готовит и издает описания своих коллекций, дополняя их сведениями об экспонатах, хранящихся в других частных собраниях и музеях. Причем качество этих изданий сделало бы честь профессиональному историку или искусствоведу. Первым крупным проектом стало четырехтомное собрание русских гравированных портретов. Можно себе представить, какую ценность представлял этот свод для издателей газет и журналов. Даже для издателей современных СМИ, несмотря на огромное количество изобразительного материала в интернете, поиск портретов исторических деятелей — постоянная головная боль. А в XIX веке появление таких альбомов стало настоящим подарком для издателей, которые в поисках иллюстраций часто обращались и непосредственно к Дмитрию Александровичу. Только для журнала "Исторический вестник" был предоставлен 801 портрет.
       В коллекции были не только портреты знаменитостей. "Мне все равно,— писал Ровинский,— гений ты или замечательный шут; великан или карлик; разбойник, ученый, самодур-самоучка; сделал ты что-то замечательное в жизни или просто промытарил ее,— есть с тебя гравированный портрет, ну и ступай в мой словарь и ложись там под свою букву". Разглядывание таких портретов — увлекательнейшее занятие. Вот, например, гравированный портрет протоиерея Самборского, посланного Екатериной II в Европу для изучения сельского хозяйства (императрица хотела, чтобы просвещенный протоиерей научил своих прихожан прогрессивным методам ведения хозяйства). Для того чтобы показать все чины и умения Самборского, гравер изобразил его пашущим на волах, а ордена и наперсный крест развесил на ветках соседнего дерева.
       Другой проект Ровинского — издание лубочных картинок и текстов — производит еще большее впечатление. Это девять томов, 1780 иллюстраций, 2880 страниц описания и 25 лет труда. Дмитрий Александрович не ленился: при подготовке описаний в поисках источников сюжетов той или иной лубочной картинки он объездил не только Европу, но посетил Каир, Китай, Японию и Индию, откуда вывез кипы местных гравированных изображений. Для путешествия на Восток требовалось владение английским языком, которого Ровинский не знал (в XIX веке в моде были французский и немецкий). Пятидесятилетнему сенатору пришлось вспомнить школьные годы и найти время для ежедневных занятий.
       Сам Дмитрий Александрович основной своей целью считал пробуждение в обществе интереса к русской гравюре. Этой цели он, безусловно, достиг: после появления его словаря число собирателей русских гравюр и портретов увеличилось на порядок, а ценность его собственного собрания — на несколько порядков.
       
Сам по себе
       Д. А. Ровинский мог позволить себе редкую роскошь жить и выглядеть так, как считал нужным. С одинаковым увлечением он готовил судебную реформу и занимался цветоводством в подмосковной Сетуни, искал на брюссельских чердаках офорты Рембрандта и в подмосковных избах лубочные картинки, занимался учреждением института мировых судей и устройством фейерверков. И никогда не комплексовал по поводу того, прилично ли сенатору так жить. Он не проводил границы между игрой и профессиональной работой. Так, детская любовь к фейерверкам стала поводом для подготовки книги, посвященной знаменитым фейерверкам XVII-XIX веков. В предисловии составитель не постеснялся рассказать о своем детском увлечении: "С раннего детства,— писал престарелый сенатор,— я имел страсть к фейерверкам. Постоянно имея землю под Москвой... пускал фейерверки — сперва доморощенные, которые почти всегда оканчивались увечьями и ожогами. Потом брат мой, который был инспектором пиротехнического заведения, тоже страстный фейерверкер, и я завели инструменты и стали заготовлять до 400 ракет, изобретали разные штуки, почти всегда удачнее фейерверков полевого двора".
       В стремлении обнародовать свои находки Ровинский мог и преступать те самые законы, которые по долгу службы охранял и реформировал. Так, во время своих архивных занятий среди бумаг Якоба Штелина Дмитрий Александрович обнаружил письмо Петра III с резкими характеристиками Екатерины II. Письмо было переведено на русский и передано Погодиным Николаю I. Это письмо, несомненно, представляло собой государственную тайну, но удержаться от соблазна опубликовать его было трудно. И вот через несколько лет Герцен напечатал это письмо в Лондоне с примечанием, что оно найдено в Москве при разборе бумаг Штелина. Имя Ровинского в этой публикации названо не было.
       
Рембрандт
Офорты Рембрандта приобретались по цене голубиного помета
       Увлекшись в юности офортами Рембрандта, Дмитрий Александрович собирал их до конца своих дней. В Бельгии и Голландии офорты Рембрандта тогда еще было можно обнаружить на чердаках среди всякого хлама. Однако кто пустит неизвестного человека хозяйничать на чердаке? Рассказывать же, кто такой Рембрандт и какую ценность представляют его гравюры, не было резона. Решение пришло неожиданно. Коллекционер скооперировался с торговцем, который скупал голубиный помет на удобрение. За небольшую плату стало возможно совершенно легально проникать на чердаки Гента, Антверпена, Брюсселя и других городов, причем Ровинский забирал имеющиеся там офорты, а при удаче и доски, а его партнер сосредоточивал свое внимание на голубином помете.
       Однако далеко не все из имеющихся у него офортов Дмитрий Александрович приобретал по цене птичьего помета. За большую часть листов приходилось платить значительные суммы. Всегда расчетливый, Ровинский терял счет деньгам, когда речь шла об офортах Рембрандта. Здесь благоразумие утрачивалось и делались покупки за которые, по словам самого Дмитрия Александровича, следовало сажать в сумасшедший дом. На первых порах он покупал эти офорты у русских коллекционеров, позже стал участвовать в аукционах Лондона, Парижа, Вены и Берлина. В итоге собрание Ровинского оказалось одним из крупнейших в мире частных собраний гравюр Рембрандта. В 1895 году душеприказчик Дмитрия Александровича оценил эту коллекцию в полмиллиона рублей, однако, по мнению коллекционеров, эта цифра была сильно заниженной.
       Коллекционирование гравюр имеет свою специфику. С одной формы (доски) часто делается значительное число оттисков, причем по мере старения доски качество оттисков постепенно ухудшается. Старые доски можно слегка исправить, а затем печатать дальше. В результате одна и та же гравюра имеет несколько различных вариантов. Кроме того, можно изготовить новый оттиск со старой доски. Чтобы раз и навсегда разобраться в этом хаосе, Ровинский начал готовить фототипическое издание полного собрания эстампов Рембрандта. В его альбоме 395 гравюр воспроизведены во всех основных разновидностях на 1000 листах. Спустя два года он выпускает такое же собрание гравюр учеников Рембрандта. Далее должно было последовать аналогичное собрание гравюр Адриана ван Остаде, но подготовить его Ровинский уже не успел.
       
Богатый родственник
       Он умер на пути из Франкфурта, где перенес операцию, в Париж, куда, не дождавшись окончательного выздоровления, помчался, чтобы заниматься офортами ван Остаде.
       Увлеченный работой и коллекционированием, Ровинский оставался холостяком и не имел наследников. Согласно его завещанию, офорты Рембрандта были переданы в Эрмитаж, лубки и русские гравюры — в Румянцевский музей, иностранные гравированные портреты — в Публичную библиотеку, собрание гравировальных досок — в Академию художеств. Проценты с капиталов пошли на учреждение премий за лучшие сочинения по археологии.
       Впрочем, в роли наследников неожиданно выступили левые художники начала XX века. В 1913 году М. Ларионов и его окружение организовали выставку "Иконописные подлинники и лубки", а в московском издательстве "Сегодняшний лубок" сотрудничали Маяковский, Бурлюк, Чекрыгин, Малевич, Машков, Лентулов. Модная художественная тусовка шла по стопам чудака-сенатора.
АЛЕКСАНДР МАЛАХОВ


       
ИЗ ИСТОРИИ ПРОПАГАНДЫ
       Царский пиар
       Государство не только боролось с лубком. Поскольку лубочные картинки издавались массовыми тиражами и представляли собой аналог современных СМИ, государство, если ему было необходимо в чем-то убедить народ, само начинало печатать лубки. Так, к времени Петра I относится картинка "Цирюльник хочет раскольнику браду стричь". Екатерина II, готовясь к конфискации монастырских земель, приказала выпустить в виде лубочной книжки "Калязинскую челобитную" — пародию на монастырскую жизнь. Лубочные картинки использовали и во время наполеоновских войн, когда по инициативе московского губернатора Федора Растопчина массовыми тиражами печатались так называемые "Растопчинские афиши" — лубочные листки патриотического содержания.
Комментарии

Печать

наглядно

Предыдущий слайд
Следующий слайд
1/1

Спецпроекты | все

Первые лица | все

Тенденции | все

Профиль пользователя