Большинство людей малоразборчиво в выборе домашней техники. Я всегда принадлежал к этому большинству: ничего дороже мини-системы за $200 мне покупать не доводилось. К людям, "счастливо болеющим звуком", как они сами себя называют, я относился как к служителям неизвестного мне культа. Фразы из редко дававшегося в руки журнала Stereo & Video вроде "Знаменитая не только своими коаксиальными драйверами KEF отнюдь не намерена игнорировать акустику традиционной конструкции" меня не интриговали. Рассказывали про людей, "слушающих провода": соединяют компоненты аудиосистемы разными шнурами и силятся уловить разницу звучания; их мотивация была недоступна моему пониманию.
Мировоззрение поменялось в Берлине, на выставке IFA, где эксперты журналов Audio и Stereoplay намеренно заражали публику болезнью звука. В этих целях они составили аудиосистему из самых лучших на сегодняшний день, по их мнению, агрегатов. Так они пытаются сконструировать самый лучший звук в мире. Суперсистема включала в себя более 40 компонентов от производителей со звучными и неизвестными широкой публике именами. Например, колонки назывались Bowers & Wilkins Nautilus. После вводных фраз о достоинствах техники, ее стоимости (DM3 млн!) и революционности мультиканального звука ведущий предложил слушать музыку.Для демонстрации возможностей сложной аппаратуры любят использовать оркестровые композиции. И, видимо, правильно: сложно представить себе более достойный материал для демонстрации высокой техники. Симфонический оркестр, записанный в мультиканальном режиме, звучит поначалу непривычно. Характер звуковой картины дает ощущение, что вы у дирижерского пульта, а оркестр вас окружает. Слева начинают первые скрипки, ближе к центру проявляются флейты, за правым плечом — виолончели. Сидящие в комнате непроизвольно вертят головами: инструменты звучат настолько "выпукло", что непроизвольно ищешь живой источник этого звука. Каждая секция, каждый инструмент слышим в отдельности. Можно рукой показать: там фаготы, левее кларнеты. Из одиннадцатого ряда Большого зала консерватории музыка воспринимается как нечто единое — из звуков отдельных инструментов складывается общий, который и сообщает вам ощущения.
Мультиканальное воспроизведение подразумевает большую "разложенность" звука, и от этого фонограмма становится глубже и живее. Чтобы передать достоинства новых аудиоформатов и аппаратуры, в журналах пишут про эффект присутствия, "как будто ты сидишь в зале, а перед тобой играет настоящий оркестр". Как раз с этим я согласиться не готов. Проявляется ощущение не зала, а как будто музыканты сели вокруг, выбрав именно те позиции, при которых тебе их слышно будет лучше всего. А эффект присутствия действительно впечатляет. Когда музыка на секунду прекратилась, слышно было, как музыканты переворачивают страницы нотных блокнотов, как подошвы их ботинок меняют положение на полу; если бы вы не знали, что это фонограмма, могли бы подумать, что тетрадь листает сидящий сзади господин.
С тех пор я отношусь к людям, болеющим звуком, с гораздо большим уважением, чем к людям, болеющим футболом, пивом или мотоциклами. Мне показали их идеал, и я могу свидетельствовать: он достоин этой высокой болезни. И занятие "прослушиванием проводов" в моих глазах больше не разновидность безделия — теперь я знаю, ради чего это делается.
"Такую музыку нужно слушать не раз и не два. Но я больше одного раза не могу",— сказал как-то Джоаккино Россини. Самую хорошую и дорогую аудиосистему в мире разобрали, и ее компоненты вернули производителям. В следующий раз такой музыкальный конструктор соберут летом 2003 года на следующей IFA. Но уже по результатам этой демонстрации можно судить о смене эпох. Стерео остается в прошлом, хитом становится мультиканальный звук. И вместе с этим в прошлом остаются виниловые пластинки: на виниле мультиканальную запись сделать невозможно. Поэтому через несколько лет адепт винила (а таких консерваторов до сих пор немало) будет выглядеть так, как выглядел бы человек, в 80-е годы заявлявший, что предпочитает монозапись стереозвуку. Цифровые технологии одержали очередную полную победу. Всякий раз, когда я об этом думаю, вспоминается пассаж из "В круге первом" Солженицына. Живой классик не верил во всеобщую цифризацию и не стеснялся писать об утопичности этой идеи. "Клипирование, демпфирование, амплитудное сжатие, электронное дифференцирование и интегрирование привольной человеческой речи было таким же инженерным издевательством над ней, как если б кто-нибудь взялся расчленить Новый Афон или Гурзуф на кубики вещества, втиснуть их в миллиард спичечных коробок, перепутать, перевезти самолетом в Нерчинск, на новом месте распутать, неотличимо собрать и воссоздать субтропики, шум прибоя, южный воздух и лунный свет. То же, в пакетиках-импульсах, надо было сделать и с речью, да еще воссоздать ее так, чтоб не только было все понятно, но Хозяин мог бы по голосу узнать, с кем говорит". Великий писатель недооценил инженерную мысль.