«Такой пассивности, апатии, безразличия не было никогда ранее»

ЦИК Белоруссии сегодня проведет регистрацию кандидатов в президенты страны. В этот раз один из наиболее ярких лидеров оппозиции, глава Объединенной гражданской партии и в прошлом политзаключенный АНАТОЛИЙ ЛЕБЕДЬКО не смог собрать необходимые 100 тыс. подписей, в связи с чем был отстранен от дальнейшего участия в кампании. О том, почему нынешние выборы существенно отличаются от предыдущих, можно ли считать допущенных в финальную стадию кандидатов системной оппозицией и что белорусские власти готовы заимствовать из нынешней политической системы России, господин Лебедько рассказал корреспонденту “Ъ” ПАВЛУ ТАРАСЕНКО.

— Предвыборная кампания в самом разгаре, но какие-то предварительные выводы, наверное, уже можно сделать. Чем нынешние выборы отличаются от предыдущих?

— Начнем с терминологии. Мы называем происходящее избирательной, политической кампанией, но ни в коем случае не используем слово «выборы». Оно никакого отношения к Белоруссии не имеет. Ведь выборы подразумевают соблюдение определенных стандартов. Вместе с тем последние относительно честные и свободные выборы у нас прошли в 1995 году, когда я избирался в парламент.

Что же касается выводов, то их сейчас, когда кампания перевалила через экватор, действительно уже можно делать. Полной неожиданностью как для власти, так и ее оппонентов стал кризис избирательной модели, ее разложение. То, что раньше успешно функционировало, давало власти результат и удовлетворение, в этой кампании не работает. Такой пассивности, апатии, безразличия не было никогда ранее. Если при проведении местных и парламентских выборов мы и замечали некий спад, то президентские кампании всегда сопровождались ажиотажем, с выборами были связаны некие ожидания. Сейчас же нет ни первого, ни второго.

— Что же произошло?

— Система работала 20 лет, но она себя исчерпала. Люди поняли, что приходят на избирательные участки, голосуют, но их волеизъявление не ретранслируется в результаты выборов. Это огромный вызов для системы, которую выстроил Александр Лукашенко. Не знаю, что они (власти Белоруссии.— “Ъ”) будут предпринимать.

При этом нужно отметить, что Александр Лукашенко считает себя народным президентом. Выборы, по его мнению, должны быть событием, вокруг которого должна вращаться вся страна. Все должны об этом только и говорить. А сейчас полная тишина.

— Это главное, что должно беспокоить белорусскую власть?

— Самой большой проблемой для нее будет явка избирателей. У нас жесткое законодательство: на участки должно прийти 50% избирателей плюс один человек. На сегодняшний день можно предположить, что явка будет провальной.

— С чем это связано?

— Первое, как я уже сказал: нынешняя избирательная кампания и жизнь людей — это две параллельные прямые, которые не пересекаются. Второе — вмешался экономический и финансовый кризис. Это первая кампания, когда у власти нет «золотого запаса», чтобы покупать симпатии людей. В 2010 году Лукашенко использовал в этих целях и российский кредит, и большой кредит в размере $3,5 млрд от МВФ. Сейчас же ни зарплаты, ни пенсии, ни пособия сильно не возрастают. Единственное, на что власть пошла,— на 5% повысила пенсию. Но это вызвало у большинства пенсионеров даже не улыбку, а оскал. Они расценили такой шаг как издевательство.

— А какие еще особенности нынешней кампании вы бы отметили?

— Нет ожидания «реакции площади», каких-то больших протестов в день голосования. На 100% я бы не исключал, что могут быть некие бунты социально-экономического содержания, но площадь как политическое явление в этой кампании не просматривается. Это связано с украинским фактором. Люди боятся нестабильности, хотели бы, чтобы происходящие там события не перекинулись на их страну.

— В таких условиях какой же должна быть стратегия оппозиции?

— То, что люди проявляют огромную апатию, подкорректировало нашу стратегию. Мы называем ее «стратегией буквы i». Речь идет об игнорировании всего того, что делает власть. Если, несмотря на «морковку» (пусть и мелкую), которую будет предлагать власть, несмотря на тактику запугивания и использование административного ресурса, большинство избирателей не придут на участки, на власть будет оказано серьезное давление. При этом можно использовать не только внутреннее давление, но и давление со стороны международных структур. Ведь то, что происходит в стране,— полное несоответствие стандартам ОБСЕ.

— Тем не менее несколько кандидатов от оппозиции собрали подписи и, как ожидается, будут зарегистрированы.

— По моему глубокому убеждению, никто из тех, кто пытался собрать 100 тыс. подписей (возможно, кроме Лукашенко), на самом деле не сделал этого. Да и сам Лукашенко если и собрал, то не голоса, а паспорта. Основную массу подписей члены его команды собирали по государственным предприятиям: людям приказывали сдавать паспорта, и таким образом набрали 1,7 млн подписей. Это дутая цифра.

— Но ведь все же подписи собрал не только Лукашенко, но и четверо альтернативных кандидатов.

— Это те, кому власти сказали сдать подписи. Еще в 2010 году они использовали такую тактику: регистрировали всех, кто сдал. Хорошие подписи или левые — все они были зарегистрированы. В этой кампании власть почти такую же стратегию и использует. Правда, заранее она выбрала тех, кто может сдать подписи и кому будет гарантирована регистрация. Мы называем их спарринг-партнерами. Никто (из кандидатов.— “Ъ”) не является серьезным оппонентом Лукашенко с точки зрения стратегии развития страны и идеологической составляющей. Это наиболее удобная кампания для действующего президента.

— То есть в Белоруссии, как и в России, есть деление на системную и внесистемную оппозицию?

— Пока не совсем, но я прогнозирую, что российский опыт может быть использован у нас. Так сказать, российские саженцы на белорусской почве. Каждая президентская избирательная кампания у нас сопровождалась дискуссиями о том, пойдет ли Лукашенко на то, чтобы чуть-чуть приоткрыть дверь для своих противников, создать ручную оппозицию. Но дальше дискуссий дело не продвигалось. Впервые мы близки к тому, что Лукашенко поблагодарит своих спарринг-партнеров и позволит им быть оппозицией при дворе его величества. Это означает, что к парламентской кампании 2016 года — если мы не создадим давление на власть изнутри страны и извне — у нас появятся белорусские Жириновский, Зюганов и Миронов. Обычно Россия у нас заимствует: Белоруссия — это такая лаборатория, где отрабатываются разные политические модели, а потом с задержкой в шесть—восемь лет они используются в России. В этот раз может произойти обратное.

— Накануне вы встречались в Минске с членами наблюдательной миссии ПАСЕ. Что им говорили?

— Главное мое послание: в Белоруссии происходит спектакль. Раз вас пригласили и дали билеты на него, занимайте место в партере и получайте удовольствие от этой трагикомедии. Ключевой мой посыл заключался в следующем: Александр Лукашенко — не есть гарант суверенитета и независимости Белоруссии. Для него независимость страны — это инструмент удержания власти, а не ценность. Второе: нет оснований утверждать, что что-то изменилось в Белоруссии. Рекомендации, которые ранее были подготовлены БДИПЧ ОБСЕ, не реализованы. Ничего не поменялось.

Единственное, власть пока воздерживается от силовых действий. Но перед двумя месяцами избирательной кампании была совсем другая практика: одни табу и запреты. Мы тысячу заявок отправили на проведение пикетов и митингов, связанных с экономической и социальной проблематикой. И ни одного разрешения не получили. Мы все пять лет были отрезаны от избирателя.

— Кампания была шансом напомнить о себе?

— Да. Мы пошли в эту кампанию не с голубой мечтой победить. Победить невозможно, так как нет правил игры. Мы это заранее понимали и поставили перед собой три цели: продвижение позитивной экономической альтернативы в условиях кризиса, недопущение легитимации итогов этой кампании, увеличение числа участников политического процесса. Мы не связывали какие-то ожидания с цифрами: 0,5% или, например, 2%. Это все от лукавого. Мы рассчитывали, что если будем зарегистрированы, то все равно снимемся в конце избирательной кампании, чтобы не давать власти возможности использовать наше участие в пропагандистских целях.

Но однозначно надо использовать тот факт, что власть вынуждена на время избирательной кампании открыть двери для коммуникации с людьми. Ведь у нас самая большая проблема в том, что люди не знают оппозицию. Если вас пять лет нет на телевидении и радио, если пять лет запрещают общаться с людьми, сложно рассчитывать на какую-то поддержку.

Другое дело, что надо работать по своему сценарию, а не по правилам власти. Мы начали кампанию заранее, до того как она была объявлена. Просто пошли на заводские проходные, взяли мегафоны, напечатали агитационную продукцию. Это все запрещено, но мы пошли на определенный риск. Власть сейчас пытается создать для Запада картинку либерализации, и мы это использовали.

— А если говорить о стратегических задачах оппозиции...

— Белорусам сейчас очень тяжело жить. Конечно, этот фактор мы учитываем, пытаемся создать альтернативу. Это значит, что надо создавать новую силу — силу, которую власть не сможет игнорировать. В нынешней конфигурации оппозиция не может оказывать давление на власть. Власть нас может просто «пережевывать». Нам нужны новые участники политического процесса. А как их получить? Те, кто понимает головой, так или иначе интегрированы в общественно-политические процессы. Мы идем к тем, для кого импульс от желудка имеет существенное значение. Они могут сделать выбор в пользу перемен. Пока для оппозиции складывается благоприятная ситуация. 11 октября, когда пройдет голосование, ничего не изменится. Все будет только начинаться, потому что проблемы и социальное напряжение будут только расти. У нас ситуация сейчас плохая, а у Лукашенко еще хуже.

— Одна из параллелей между Россией и Белоруссией — раздробленность оппозиции. В вашей стране есть несколько ярких лидеров, вы в их числе. Предпринимались ли какие-то усилия по объединению?

— Это общая болезнь всего постсоветского пространства. Я сразу отметаю тезис, что это проблема амбиций. Все-таки это управляемый процесс. Мы в 2001 и 2006 годах имели единого кандидата, в кампании 2008 года на так называемых парламентских выборах согласовали в рамках оппозиции все избирательные округа. То есть был опыт, когда амбиции оставались на заднем плане. И в этом году усилия по объединению предпринимались вплоть до весны.

— И что же помешало?

— Мы проиграли силовым структурам. Они у нас управляют избирательным процессом. После президентской кампании 2006 года тогдашний председатель КГБ Степан Сухоренко на открытии памятника Дзержинскому на камеру сказал: «Это мы выиграли президентские выборы». В любой цивилизованной стране это заявление вызвало бы скандал и взрывной волной вынесло бы многих на периферию политики. У нас же оно прозвучало абсолютно органично. Силовые структуры научились работать с оппозицией, и мы эту борьбу за единого кандидата проиграли. Мы оказались слабее силовиков.

В последнее время мы были сторонниками того, чтобы единого кандидата избирало как можно большее число граждан Белоруссии. Мы — Объединенная гражданская партия — предлагали провести так называемые праймериз — народное голосование. Но мы проиграли другим оппозиционным структурам, которые говорили: «Это очень сложно», «Власть не даст провести голосование», «Давайте разработаем более простую процедуру». Как следствие, разработка простой процедуры затянулась настолько, что мы не успели принять окончательное решение.

— Есть ли систематическое сотрудничество между белорусскими оппозиционерами и их российскими коллегами? Или речь идет лишь о контактах на личном уровне?

— Когда СПС был представлен в Госдуме, у нас было подписано соглашение о сотрудничестве с ним. До этого у нас были отношения с политической структурой Егора Гайдара. На сегодняшний день у нас есть официально подписанное соглашение с РПР—ПАРНАС.

Раньше контакты были более активными. Наши люди приезжали в Россию и принимали участие в избирательных кампаниях — это было при СПС. Кроме того, мы попытались создать постоянно действующую белорусско-российскую площадку конференций. Их прошло несколько — в России и Минске. Мы хотели, чтобы была презентация другого взгляда на российско-белорусские отношения. Ведь отношения нельзя отдавать на откуп тем людям, которые находятся во власти. Это важный, но не единственный сегмент. Есть еще гражданское общество. Я планирую поговорить с (главой движения «Выбор России».— “Ъ”) Владимиром Рыжковым о том, чтобы в следующем году провести такую конференцию либо в Москве, либо в Минске.

— А есть ли взаимодействие с российскими властями?

— В последний раз было как раз в то время, когда СПС был в Госдуме. Тогда были контакты, отношения, взаимодействие. Считаю ошибкой то, что власти России делают ставку исключительно на Лукашенко. Они уже успели заявить, что в этой избирательной кампании поддерживают его. Правда, особенность этой кампании — Москва впервые ограничивается словесной поддержкой.

Я ни разу не встречался с российским послом. Это удивительно. Мы зарегистрированная политическая структура, и встречи с дипломатами — это нормальная практика. Даже если у нас разные подходы, надо контактировать со всем политическим сообществом. У российского посла такого в правилах нет. Он встречается исключительно с представителями власти — видимо, чтобы не затрагивать душевные струны белорусского правителя. На самом деле это выглядит глупо. Кремль придерживается известной стратегии: «Лукашенко — сукин сын, но это наш сукин сын».

— А какое отношение к современной России у белорусской оппозиции? В случае вашего прихода к власти внешняя политика Белоруссии изменится кардинально?

— Как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. В последнее время мир сильно изменился. Участником этого процесса было и руководство России. Конечно, сейчас в Белоруссии сильны настроения тревожного ожидания. Даже провластные аналитические центры заговорили о том, что могут быть некий риск и угроза действий со стороны Кремля, которые так или иначе связаны с ограничением экономического и политического суверенитета Белоруссии. Вплоть до того, что могут быть задействованы схемы, подобные украинской. Это стоит на повестке дня, и этого не было несколько лет назад. Сегодня то, что происходит на Украине, настораживает значительную часть населения страны. И думаю, напрягает также самого Лукашенко.

Что касается дальнейшего взаимодействия, многое зависит от самой России, от того, что она нам будет предлагать. Пока политическое руководство России является главным спонсором белорусского правителя, Объединенная гражданская партия и в целом оппозиция будут относиться к этому негативно. Мы не можем поддерживать политику, направленную на консервирование ситуации в Белоруссии. Но мы, конечно, за то, чтобы были тесные экономические отношения. За то, чтобы было больше нормального взаимодействия в гражданской сфере, культурных связей.

— И последний вопрос. В начале 1990-х вы поддерживали Александра Лукашенко, были в его предвыборной команде. Когда и почему вы изменили позицию?

— Этот процесс был недолгим. Я понял, что нельзя свое мировоззрение, свои принципы попытаться поженить с прямо противоположными. В середине 1990-х была уникальная ситуация. Тогда самой большой проблемой было то, что белорусские демократы не смогли договориться об общей стратегии действия в ходе президентской кампании. Была попытка пойти на выборы тремя колоннами. Тогда моим главным оппонентом был кандидат от старой коммунистической номенклатуры. А за Александром Лукашенко не тянулся шлейф тех преступлений, которые он совершил к сегодняшнему дню. В то время он начал быстро набирать политический вес, так как стал председателем антикоррупционной комиссии. И на этой теме он сильно взлетел. Тогда встал вопрос: демократы не объединены, как победить кандидата от номенклатуры? Часть демократов решили сыграть в русскую рулетку и поддержать Лукашенко. Ведь мы с ним работали в парламенте, и он там много правильных вещей говорил — и о принципе разделения власти, и о свободе слова...

В общем, тогда я его поддержал. А уже через несколько месяцев, когда появились белые пятна в газетах — не позволили опубликовать антикоррупционный доклад, связанный с некими людьми, пришедшими к власти вместе с Лукашенко,— я отказался от предложения, которое он мне сделал,— занять пост в правительстве.

И сегодня я думаю, что это было правильное решение. Я не пошел против своих принципов, ночью хорошо сплю. При этом считаю, что поддержка Лукашенко в середине 1990-х была политической ошибкой. И вот уже много лет я пытаюсь ее исправить.