Тайные записки А. С. Пушкина. 1836-1837. Публикация Михаила Армалинского. М.: Научно-издательский центр "Ладомир", 2001
"Памятник Пушкину" — как "басня Крылова" — устойчивое словосочетание и особый жанр. Даже в толковом словаре Ожегова в статье "Памятник" первый же пример отнюдь не Ленин: хотя по численности истуканов революционер пока обошел поэта. Автор исследования "Памятники А. С. Пушкину" начинал с коллекции марок, о чем у него есть книга "Филателистическая пушкиниана". Еще он собирал медали. Коллекционер Александр Гдалин обошел и собрал вместе всех "каменных гостей": посчитал пушкинские памятники, бюсты, мемориальные доски и барельефы. Добавил даже "памятники и скульптуры, воспетые Пушкиным": Девушку с разбитым кувшином, Чесменскую колонну и Медного всадника (в послесловии автор размышляет, что делать с недавно воздвигнутым памятником зайцу, спасшему Пушкина).
Получилась опись из пяти книг, внешне похожих на мраморные могильные плиты. Первая такая плитка рассказывает о 70 памятниках и памятных знаках (из которых сохранилось 53) Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Далее последуют Москва, Россия от Севера до Дальнего Востока, страны СНГ и остальной мир (в одной Америке, оказывается, уже три Pushkina и еще один заложен в прошлом году в Вашингтоне). Здесь есть подробные описания, краткие справки обо всех авторах, включая формовщиков, литейщиков и чеканщиков. Чтение очень занимательное — настоящий роман в камне.
Пушкина ставили, сажали, укладывали на площадях и в скверах, на шоссе и набережных, в школах и в метро. Царскосельского Пушкина во время войны приходилось закапывать в землю. А другого юного Александра уже в 70-е годы пришлось прятать от его нынешних сверстников: "фигура лежащего поэта-юноши, сочиняющего стихи" не вызвала понимания у школьников с бульвара Красных Зорь. Экспериментальную работу молодого скульптора сначала заперли в кабинет труда, а потом уложили в яблоневом саду Михайловского.
Памятникам Пушкина все время приходилось участвовать в конкурсах. Приемные комиссии как только поэта не обзывали: изможденным стариком, девушкой с багажом, швейцаром, Мефистофелем, Белинским, молодым Айвазовским. Ему ставили в вину небольшой рост, маленькую голову, мятую одежду, пританцовывающую походку, неподобающие жесты и недостаточную вдохновенность. Истинный Пушкин должен был однозначно соответствовать канонам соцреализма. Малейший эстетский уклон немедленно пресекался: так, темпераментному скульптору Шервуду, увидевшему в Пушкине пламя, не позволили поместить поэта в факел, удерживаемый гигантской рукой: "Пройдет время, и этот художественный образ найдет свое место в мемориальном ансамбле в честь героев Сталинградской битвы на Мамаевом кургане".
В общем, есть за русскими идолопоклоннический грешок: увековечиваем имя Пушкина где ни попадя и как на ум взбредет. Вставляем хоть в песню, хоть в название телефонного тарифа (последнее, наверное, в том смысле, что "и платить будет Пушкин"). Вот и Михаил Армалинский полагает, что добавил "еще один камешек в основание 'нерукотворного памятника'". В конце 1980-х он издал в Америке "Тайные записки А. С. Пушкина". В переводах они разошлись по всему миру. Теперь "Записки" вышли и в России. В предисловии Армалинский рассказывает захватывающую историю о загадочном госте, который попросил его переправить через голландского посла зашифрованные рукописи. И тут выяснилось, что это французские дневниковые записи самого Пушкина. Явное несоответствие пушкинскому языку автор публикации списывает на современного переводчика. С помощью такого объяснения господин Армалинский избавляет себя от тщательной мистификационной работы. Все-таки часть славы хорошего мистификатора (или вся слава — если мистификатор блестящий) переходит к объекту мистификации. Армалинский предпочитает видеть собственное имя — хотя бы в разделе "Парапушкинистика".
Того, чего недоставало сорока дочерям царя Никиты из неоконченной пушкинской сказки, в "Записках" подозрительно много. Понятное дело, для автора "Тени Баркова", "К портрету Каверина", "Телеги жизни", любителя непристойностей в письмах и эпиграммах эта тема не последняя. Наверное, и Юрий Тынянов, будь у него возможность продолжить роман "Пушкин", попытался бы воспроизвести внутренний комментарий поэта к собственному "Донжуанскому списку". И Абрам Терц не зря говорил, что Пушкин "вбежал в литературу на тоненьких эротических ножках". Только вот Михаил Армалинский обул эти тоненькие ножки в грубоватые кроссовки современного казановы-жлоба: "Теща моя после свадьбы слишком часто являлась в гости. Она смотрела на меня со злобной похотью". Иногда автор не без ловкости обыгрывает известные высказывания Раневской или даже Хармса: "Чтобы иметь деньги, надо их любить, а я их лишь уважаю за власть. Они это чувствуют и не идут ко мне в руки. Я люблю женщин, и они отвечают мне взаимностью. Я люблю поэзию, и Муза от меня без памяти". Но только почему за это опять должен отвечать Пушкин? Видимо, издательство "Ладомир", включая в свою престижную серию "Русская потаенная литература" эту книгу, определило ей место в хвосте уже вышедших томов Баркова или заветных сказок — поближе к тому "Русский школьный фольклор: От 'вызываний' Пиковой дамы до семейных рассказов".
ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА