Итальянская группа Enel, владеющая 9,6 ГВт электрогенерации в России, раз в месяц получает предложения о продаже своих российских активов, но принимать их не собирается. О причинах этого, различиях в развитии энергосистем разных стран, тупике, в который зашла технология строительства АЭС, и об опасности крупных энергостроек "Ъ" рассказал гендиректор Enel S.p.A ФРАНЧЕСКО СТАРАЧЕ.
Фото: Enel
Фото: Enel
Фото: Enel
— В марте была принята новая стратегия Enel, делающая акцент на инвестициях в зеленую энергетику, распредсети и генерацию с гарантированным сбытом. Почему она более выгодна для инвесторов, чем прежняя?
— Мы сказали: давайте тщательно проанализируем то, что у нас есть в разных странах мира. Физические активы, оборудование — везде одно и то же. Турбина — это турбина, где бы она ни стояла. Почему тогда мы обращаемся с этими машинами настолько по-разному? Давайте внедрим лучшие практики, которые есть в компаниях нашей группы. Мы создаем организацию, в которой бизнесы будут объединены по направлениям: все распределительные сети — в одном бизнес-направлении, вся традиционная генерация — в другом, вся возобновляемая энергетика — в третьем и так далее. Менеджмент этих новых, единых на весь мир, объединяющих все активы направлений должен повысить эффективность этих систем и добиться максимальной экономии. Плюс мы даем ему средства на развитие, и он будет отвечать за централизованный рост своих направлений. Мы открыты всем возможностям, главное — понять, какой проект перспективнее. Где он находится — в России, в Чили, в Италии,— нам решительно все равно, был бы результат.
И есть совершенно противоположное деление — географическое. В каждом регионе своя специфика, где-то фокусом являются отношения с потребителем, где-то — с регулятором, где-то — с другими игроками рынка. Получается матрица: с одной стороны, глобальные сквозные бизнес-направления, с другой — вертикальные региональные структуры, обеспечивающие связь со страновыми реалиями. На уровне стран генерируется денежный поток компании, на уровне холдинга мы платим дивиденды и обслуживаем долг, а оставшиеся деньги инвестируются на уровне глобальных бизнес-направлений либо в поддержание текущей деятельности, либо в рост. Это куда проще, чем раньше. И инвесторы лучше это понимают. Из-за того что у нас будет больше средств за счет экономии, у нас будет примерно €6 млрд дополнительных инвестиций в рост.
Но мы должны избегать двух ошибок прошлого. Первая — строительство станций без предварительной гарантии цены. Больше никаких инвестиций с коммерческим риском в надежде на то, что цена останется на прежнем уровне или вырастет, чего обычно не случается. Вторая — больше никаких крупных станций, "строек века". Потому что мощные энергообъекты строятся долго, и за это время ситуация меняется. Сегодня ты начинаешь строить новую АЭС, за десять лет ты, дай Бог, ее заканчиваешь и выясняешь, что она уже не нужна. За десять лет может полностью смениться политический курс: ты заканчиваешь станцию, и тут правительство принимает решение отказаться от атомной энергии. Поэтому больше никаких долгих и бессмысленных "путешествий во времени". Больше инвестиций в небольшие генерирующие объекты.
— В логике вашей стратегии АЭС все же можно строить, если государство заключает соглашение о закупке электроэнергии (PPA)?
— Да, конечно. Если предоставят PPA лет на 60, то можно.
— А вы вообще будете строить АЭС?
— Вряд ли. Разве что и впрямь найдется кто-то, кто готов гарантировать закупку электроэнергии по определенной цене в течение 60 лет. Власти Великобритании дают EdF 35-летний контракт на строительство АЭС в Хинкли-Пойнт... Но ведь и 35 лет недостаточно! Если вы посмотрите на строящиеся сейчас АЭС, то увидите, что эти проекты реализуются, потому что так решило правительство. А не потому, что это нужно рынку.
— Почему все так изменилось?
— Потому что мир стал быстрее. Горизонт планирования и прогнозирования становится все более и более коротким. Сколько времени этот телефон последней модели будет считаться хорошим? Два года, может, год. Таков темп развития технологии.
— То есть у ядерной энергетики вообще нет будущего?
— Если будет разработана новая технология, более гибкая и менее масштабная, то у ядерной энергетики будет новое будущее. Но существующая сегодня технология строительства атомных станций — это тупик. Конечно, те, у кого такие станции есть, будут продолжать их эксплуатировать. Но строить новые АЭС по существующим технологиям, наверное, все же было бы ошибкой. На сегодня это тупиковая ветвь развития энергетики. Это как в животном мире: некоторые виды исчезают в процессе эволюции, это означает, что что-то пошло для них не так.
— В России мы продолжаем развивать этот "тупиковый" путь...
— Мне кажется, что у России особый взгляд на ядерную энергетику.
— Особый — значит неверный?
— Нет, особый — значит новый. Россия ведет разработку в области малых реакторов, не основанных на уран-плутониевом цикле. Это перспективно, в этом есть рациональное зерно. Но нужны большие инвестиции и огромные исследовательские усилия. И то это принесет плоды не завтра, а, может, лет через двадцать.
— В мире энергетика развивается по одним и тем же законам или тенденции разные?
— Эти тенденции похожи не во всем. Есть глобальные тренды, связанные с эволюцией технологий. Например, повышение эффективности и снижение себестоимости возобновляемой энергетики — это глобальная тенденция, поскольку во всем мире используются одни и те же технологии. Но правила регулирования, тренды в энергетической политике, конфигурация рынка, которую выбирают разные регионы мира для решения одних и тех же проблем, очень разные. В целом можно выделить две категории стран. Одна — это развитые энергорынки, страны с длительной историей электрогенерации, насчитывающей более ста лет. Во всех этих странах в последние пять лет в результате кризиса образовался избыток мощности и в той или иной мере — избыток инфраструктуры. Другая — это страны, где необходимо строительство новой генерации и масштабное развитие инфраструктуры, вызванное ростом населения и спроса на электроэнергию. И если на развитых рынках инвестиции направляются в улучшение имеющегося — с целью повышения его эффективности, экологичности и КПД, то в энергодефицитных регионах нужно просто строить новое: новые станции, ЛЭП и так далее. То есть в "зрелых" странах гораздо выше потребность в постоянных инновациях, а развивающимся просто нужна дополнительная мощность. Совершенно разные тенденции.
— А эти две модели эквивалентны, например, с точки зрения капзатрат?
— Они очень отличаются. Мощные станции и крупные магистральные сети требуют огромных капвложений, решения о которых принимаются на очень высоком уровне и требуют длительного согласования на уровне центрального правительства. Тогда как вторая модель предполагает более распределенные затраты, более мелкие решения, которые могут быть приняты и на локальном уровне. Впрочем, технологии позволяют одинаково успешно развивать обе модели.
— По вашему мнению, Россия — зрелый рынок или молодой?
— В плане энергетики Россия — это, конечно, развитый рынок. Это большая страна с мощным промышленным сектором, у которой есть все симптомы зрелого рынка: избыточная мощность, отсутствие существенного роста потребления, потребность в модернизации инфраструктуры...
— И нет возобновляемой энергетики...
— Что парадоксально, ведь в стране большой потенциал ВИЭ, ресурсы всех видов: вода, солнце, ветер, геотермальные источники...
— И много газа.
— Да, много, ну и что? В США тоже много газа — и много возобновляемой энергетики. Здесь нет прямого противоречия. Дело в другом: в России просто избыток мощности. Вот и все. Сегодня нет смысла строить новые электростанции, какими бы они ни были — возобновляемыми или традиционными. Их и так очень много. Образно говоря, это как бывает после очень обильной трапезы: все сыты. Просто нужно переварить всю эту мощность, какое-то время подождать, надеясь, что подтянется экономика, подтянется спрос...
— Как вы думаете, в России в будущем вырастет сектор зеленой энергетики или нет?
— Я думаю, что нет никакого смысла добавлять новые мощности в систему, где уже и без того избыток. Однако все зависит от воли государства и российского общества. Если они захотят закрыть X мегаватт угля и добавить X мегаватт ветра — хорошо. Но это произойдет не потому, что есть дополнительный спрос, а просто потому, что Россия примет решение заменить один источник другим. Это выполнимо, но это очень дорогой выбор. Бывают ситуации, когда он экономически обоснован: так, в США происходит замена очень старых угольных станций, которые действительно загрязняют окружающую среду, и экологические ограничения просто не позволяют продолжать вырабатывать на них электроэнергию. Их замена, в частности, на газовые мощности полностью оправданна, поскольку газ очень дешев. А в России необходимо создать серьезные регуляторные предпосылки, чтобы переход с одного вида энергоресурса на другой был оправдан. И заплатить за это придется приличную цену. На сегодняшний день я не вижу в этом никакой экономической логики. Возможно, в будущем, когда вырастет спрос, она появится.
— В марте вы говорили, что условия аукциона по зеленой энергетике на оптовом рынке непривлекательны, потому что слишком высок необходимый уровень локализации. Если он будет снижен, вам станет интересно?
— Если условия будут привлекательными, то почему бы и нет. Честно говоря, с существующим процентом локализации остается очень мало пространства для маневра. Разные страны, и не только Россия, выдвигают условия по местному контенту. Но когда речь идет о новых для конкретного рынка технологиях, уровень локализации должен быть более гибким, расти постепенно, нельзя так вдруг его выставить сразу на запредельно высоком уровне, это убивает идею на корню.
— А распределительные сети в России вам интересны?
— Я считаю, что распределительные сети в России имеют огромный потенциал, в том числе потенциал хеджирования инвестиционных рисков для игроков отрасли. Всегда опасно иметь только производство или только распределение: инвестору куда выгоднее более сбалансированная позиция. В Бразилии, например, мы сейчас увеличиваем объем генерации, поскольку относительно нее у нас слишком много распредсетей. Нужно выдерживать баланс. Думаю, что если появится доступ к активам в сфере распределения, то это будет нам очень интересно.
— Но в России нельзя одновременно владеть генерацией и распределением. Запрет следует снять?
— Да, я думаю, что этот запрет — ошибка. Поскольку создает дополнительный риск для владельцев и одного, и другого.
— Регуляторный?
— Да, регуляторный.
— Но есть и встречный риск: злоупотребление монопольным положением и манипулирование допуском к инфраструктуре...
— Я думаю, что его можно контролировать. В Европе так делается: одна и та же компания не может владеть и генерацией, и распределением, но эти компании могут входить в одну группу. Отношения между ними должны строиться на рыночных условиях, договоры заключаться по рыночным ценам, и между ними не должно быть слишком тесных связей. Если нормально этот момент отрегулировать, это работает. Проблема в том, что если у тебя есть только генерация или только распределение, то ты уязвим: всегда есть кто-то, от кого ты полностью зависишь и от чьих недружественных действий не сможешь себя защитить.
— То есть регуляторного контроля за компаниями, которые входят в одну группу, достаточно?
— Да. Немного жаль, что этого не понимают.
— Какие еще изменения вы бы порекомендовали российскому энергорынку?
— С рынком в России все в порядке. Это один из лучших рынков, он очень неплохо продуман. В России одна из самых крупных и сложносочиненных энергосистем, состоящая на самом деле из нескольких систем, и управлять ею как единой очень сложно. Мы вполне довольны устройством рынка в России. Те немногие изменения, которые следовало бы ввести — разрешить параллельное владение генерацией и сетями, уменьшить локализацию по ВИЭ,— это второстепенные вопросы. Проблема в России не с системой. Основная проблема, как и в Европе,— избыток мощности.
— А в России нужно вводить долгосрочный рынок мощности? Или рынок мощности вообще не нужен?
— Я думаю, что краткосрочный рынок мощности нужен, потому что он позволит сохранить стоимость активов, что необходимо. И, как и в Европе, необходима долгосрочная торговля электроэнергией.
— Вы собираетесь продавать энергоактивы в России?
— Нет. К нам многие обращались с предложением купить наши активы — и "Энел Россия", и долю в "Русэнергосбыте". Мы всем отвечаем: эти активы не продаются. Во-первых, потому, что в России сложилась ситуация, в которой продавать невыгодно, а во-вторых, потому, что они очень хорошо работают. У нас нет к ним никаких претензий. Я понимаю, почему сейчас много потенциальных покупателей: из-за сложившейся ситуации все российские активы недооценены по отношению к их реальной стоимости. Неудивительно, что многие говорят: "Если захотите продавать, то вот он я — ваш покупатель!" Но наш ответ — нет. По крайней мере, сейчас точно не время.
— В последнее время предложения поступали?
— Да, нам предлагают продать российские активы где-то раз в месяц. Вообще, в рамках новой стратегии у компании нет "священных коров": нет ничего, что мы принципиально не готовы продавать, это было бы глупо. Теоретически любой актив можно выставить на продажу, если это рационально. Мы можем продать активы в Италии, можем — в России, в Испании уже продали. Но в обозримом будущем мы не видим никакой причины, никакой дополнительной выгоды в том, чтобы продавать российские активы. Я думаю, что если будут продолжать поступать сигналы об улучшении ситуации с Украиной, в том числе и со стороны ЕС, то в России ситуация тоже улучшится, и это будет подтверждением того, что решение не продавать было правильным.
— Не думаете ли что-нибудь, наоборот, купить?
— Мы и так очень большие — у нас в России почти 10 ГВт мощности. Думаю, что сейчас покупка нам неинтересна, в равной степени как и продажа. Гораздо интереснее повышать эффективность предприятия.
— Вы можете дать прогноз по финансовым результатам "Энел Россия" на 2015 год?
— Согласно бизнес-плану, мы ожидаем показатель EBITDA в 2015 году в районе 14,6 млрд руб. Конечно, мы почувствовали девальвацию рубля. Он упал, потом несколько отыграл назад, но показатели в евро все равно ухудшились. В рублях они нормальные.
— Сильно ли девальвация отразилась на результатах за 2014 год?
— Нет, на прошлогодних — не слишком сильно.
— Стало ли менее комфортно работать в России после введения санкций?
— Нам — нет. Мы работаем на российском газе, производим электроэнергию для российских потребителей — мы не вовлечены в экспортно-импортные потоки. Санкции на нашу деятельность не повлияли. Отношения с российскими властями по-прежнему складываются очень хорошо. Для нас ничего плохого не произошло.
— В 2013 году Enel продала "Роснефти" 19,6% "Северэнергии", владеющей газовыми месторождениями в Сибири. Как вы думаете, это было правильное решение?
— Думаю, что да, это было дальновидное решение. Конечно, "Северэнергия" — очень крупный и хороший газовый актив. Но мы никогда не станем крупнейшей газодобывающей компанией в мире. Нужно сфокусироваться на одном бизнесе и не пытаться объять необъятное. Мы продаем и другие газовые месторождения — в Алжире, в Италии и так далее, в этом году мы планируем продать все свои газовые активы.
— Почему? Из-за падения цен на углеводороды?
— Нет, потому что это не наш бизнес. Нужно очень хорошо разбираться в геологоразведочных рисках, изыскивать средства для бурения, нанимать лучших людей... А это сложно, если у тебя нет 50 лет опыта, а у других компаний есть. Даже если ты очень хороший работодатель, лучшие специалисты идут работать не к тебе, а в профильные нефтегазовые компании. Нам повезло: мы сыграли в рулетку, выиграли и вовремя встали из-за стола.
— Как вы думаете, в следующие десять лет мировая электроэнергетика будет прибыльной или нет?
— Отрасль будет прибыльной, но сильно изменится. Сегодня, когда речь заходит об энергетике, 80% дискуссий посвящены генерации, а 20% — распределению электричества. Я думаю, что через десять лет соотношение будет обратным: 80% будет посвящено распределению и только 20% — генерации.
— Почему?
— Доступ к производственным технологиям в электроэнергетике существенно упростится, в генерации будут конкурировать множество игроков. И все они будут зависеть от распределения, от того, насколько "интеллектуальными" будут сети. Распределительные технологии выйдут на первое место, именно в дистрибуции будет сосредоточена основная стоимость. Электроэнергетика продолжит приносить прибыль, но лишь в том случае, если вы уловите эту перемену.