 |
| Прославившийся на весь мир как Господин Нет, Андрей Громыко готов был пойти на любые уловки и даже лесть, чтобы Николае Чаушеску хоть немного смягчил "особую позицию" Румынии |
"Громыко набрал силу постепенно"
— Я слышал о Громыко диаметрально противоположные мнения. Одни считают его исключительно квалифицированным дипломатом, другие — недалеким занудой...
— Вы знаете, я не работал с ним непосредственно. Мои первые воспоминания о нем как министре довольно курьезны. Я был в начале его деятельности секретарем коллегии МИДа. Во время заседаний я в любой момент мог выйти по делам или покурить. Но когда выступал министр, выходить не полагалось. А он любил говорить и смотреть на меня. Я сидел в зале коллегии напротив окна. Весна, солнце ослепительное, я не высыпался — дети маленькими были, и глаза закрываются помимо моей воли. А он на меня смотрит. Что я только не делал! Карандашом себя колол. Никакого эффекта. Я стараюсь смотреть на министра преданным взглядом, но как только он поворачивается к залу, снова сплю. Ужас...
Конечно, в работе Громыко были и удачи и промахи. Но успехи советской внешней политики в целом определялись тем, что на международном ринге за нашу страну выступали три профессионала-тяжеловеса: Громыко, Кузнецов и Добрынин. Причем каждый из них имел свои сильные стороны. Громыко хорошо умел держать удар. Кузнецов был гибким переговорщиком, никогда не загоняющим оппонента в угол. Добрынин за долгие годы работы послом в США узнал у американцев абсолютно все сильные и слабые стороны и умело этим пользовался.
— И кому из них вы бы отдали пальму первенства?
— Они были хороши все вместе. Я считаю, что Кузнецов был бы лучшим министром. Но это мое субъективное мнение. Громыко постепенно набрал силу, и уже в конце брежневской эпохи он держал бразды правления внешней политикой страны в своих руках. Естественно, как министр. Курс определяло первое лицо. Но влияние Громыко нельзя недооценивать. Он был членом Политбюро. Мы, мидовцы, сразу почувствовали перемену. Например, секретарь ЦК Русаков, отвечавший за соцстраны, вел себя по отношению к нему как младший товарищ. Я помню, что в конце 1970-х годов нам прислали из ЦК записку на Политбюро о ситуации в Польше, уже подписанную Русаковым. Громыко отдал нам записку и говорит: "Здесь сплошной негатив. Вы ее переделайте так, чтобы я сходу ее подписал". Раньше записок с подписями секретарей ЦК в МИДе не переделывали.
Хотя... Со многими лидерами тягаться ему было трудновато. К примеру, в 1984 году я был с Громыко в Румынии. С румынами самым тяжелым было согласование итогового документа. Они, если быть откровенным, любили торговать своей особой позицией в социалистическом содружестве. С нашей стороны, кроме Громыко, в делегацию входили секретарь ЦК Русаков и зампред Совмина Талызин. С румынской переговоры вел фактически один Николае Чаушеску. Он на меня производил огромное впечатление. Когда говорили о международных делах, Чаушеску не заглядывал ни в какие шпаргалки. С огромным знанием дела. В некоторых вопросах он разбирался лучше, чем Громыко. Обсуждают положение в Камбодже, Чаушеску говорит: нет, все не так, я сам там был, и дело обстоит вот таким-то образом. По разоруженческим делам он был настоящим экспертом.
Тогда остро стоял вопрос о ракетах средней и меньшей дальности в Европе. И позиция Румынии была для нас крайне важна. И поддержит нас Чаушеску или нет, могло оказать немалое влияние на американцев. У меня были подготовлены свои два варианта итогового документа — короткий и развернутый. У румынов — свои. И я, сидя на переговорах, из своего и румынского документов делал удовлетворяющий обе стороны текст. Согласование шло так тяжело, что в самолет мы сели с текстом, вдоль и поперек исполосованным поправками. Но поддержку Румынией позиции Советского Союза по вопросу о ракетах средней дальности нам удалось отстоять.
Памятуя об этом, когда готовился следующий визит Громыко — уже в роли председателя Президиума Верховного Совета СССР — в Румынию, меня отправили в Бухарест недели за две до начала визита. Согласовывать коммюнике. Все шло исключительно тяжело. Вроде бы все удалось. Вдруг в конце переговоров румыны привозят оба отпечатанных текста коммюнике на русском и его перевод на румынском. И переводчик говорит мне, что в румынском тексте масса отступлений от согласованного на русском документа. Мой румынский коллега начал юлить: мол, машинисток нет, потом все подправим. А коммюнике уже надо подписывать — переговоры заканчиваются. Я говорю, что тогда подписание итоговых документов надо перенести. Они в панике: корреспонденты уже собрались для освещения события, прием назначен. Смотрю, побежали к Чаушеску. Он от них резко отмахивается. Они опять ко мне. Я на своем: "Переносим подписание, другого выхода я не вижу". Ведь им уступишь раз — они все время будут так делать. Переговоры кончаются, я к Громыко. Докладываю. А Чаушеску вокруг стола почти бежит к нам. Громыко говорит ему: "Выходит дело, текст не согласован". Тот предложил пойти в другую комнату и быстро все согласовать.
— И как повел себя Громыко?
— Он проявил себя как настоящий мастер дипломатической игры. Для нас снова главным была поддержка румынами нашей позиции. А для них начало текста. Дело в том, что Громыко во время своего пребывания должен был вручить Чаушеску орден Ленина в связи с семидесятилетием. И в формулировке указа говорилось, в связи с юбилеем и вкладом в развитие советско-румынской дружбы. А Чаушеску хотелось, чтобы было наоборот — за вклад и в связи. Громыко посмотрел текст и сказал, что тут можно и изменить. Пусть будет за заслуги. А потом начал читать текст. И говорить, что в нашем варианте суть дела изложена лучше: "Вы разве против? Это же наша общая позиция". Польщенный Чаушеску согласно кивал. В итоге он отступил от своих позиций даже дальше, чем мы надеялись. А Громыко дважды, в Бухаресте и в самолете на обратном пути, поблагодарил меня. Хотя мог бы и устроить взбучку. Руководители его уровня не любили, когда предназначенные для подписания документы не были согласованы на экспертном уровне. Но поблагодарил. Конечно, он понимал, насколько тяжело с румынами. Да и с возрастом он стал мягче.
Это был его последний официальный визит за рубеж.
МИД пострадал от нового мышления
 |
| Кадровые дипломаты считали Эдуарда Шеварднадзе легковесом-любителем, которого тренировал разбиравшийся в "новом мышлении", но не разбиравшийся в международной политике Горбачев |
— Я бы так не сказал. Наши коллеги со Старой площади привыкли, что основной воз проблем тянем мы и без особой необходимости не впрягались в него. Соцстраны были трудным направлением работы не только из-за Румынии. Это же были безостановочные визиты. Их руководителей к нам, наших к ним. Визитов было так много, что мы успевали готовить только материалы для поездок или встреч первых лиц. Так что визиты членов Политбюро, а уж тем более кандидатов в члены Политбюро, мы уже готовить не могли. Единственным исключением стал Ельцин.
Его тогда только что избрали секретарем МГК КПСС и кандидатом в члены Политбюро. А начинающих руководителей сначала направляли с визитами в социалистические страны. Как и советских интуристов. И обычно начинали с Болгарии. Мне позвонил заведующий отделом международных связей МГК и попросил помочь им подготовить материалы к визиту и поехать вместе с ними. Раз подчеркнуто просят, с материалами мы им помогли. А в поездку с делегацией такого уровня меня бы никто не отпустил. Вдруг этот завотделом звонит снова. Борис Николаевич хочет внести изменения в представленную болгарами программу визита. Хочет, чтобы визит заканчивался не в субботу, а в понедельник.
— Почему?
— Видимо, он хотел, чтобы москвичи видели, что их руководитель работает и в выходные дни. Я сказал, что болгары, конечно, пошли бы на изменение программы. Но тогда Тодор Живков, а он принимал гостей по рангу последним, был бы вынужден встретиться с Ельциным в выходной день. Он принял бы Ельцина. Но остался бы неприятный осадок от того, что советские руководители не считаются с мнением ближайших союзников. К тому же наше руководство никого в субботу и воскресенье не принимало. Через некоторое время товарищ из МГК звонит вновь и торжественным голосом сообщает: "Борис Николаевич согласился с вашими соображениями". Видимо, бедолаге пришлось нелегко.
Когда они возвращались домой, я был старшим от МИДа среди встречающих. Выглядел Ельцин очень довольным. Но тут же поехал на какую-то овощную ярмарку, чтобы показать москвичам, что и в выходной он — на посту. Я думаю, что многие казусы, которые происходили потом во время его визитов в качестве президента России, не в последнюю очередь были связаны с тем же желанием произвести эффект дома.
— А как в МИДе приняли другого выдвиженца Горбачева — Шеварднадзе?
— Он пригласил меня к себе вскоре после его назначения в МИД. Я тогда исполнял обязанности заведующего 5-м Европейским отделом. Он ведал пятью соцстранами — Болгарией, Венгрией, Румынией, Югославией, Албанией, а также Грецией и Кипром. Я только что вышел из отпуска. И вдруг звонок: "В десять ноль ноль вас приглашает Эдуард Амвросиевич". Сразу вызываю замов: что случилось, какие новости, слухи, почему министр зовет? Что-то на ходу они мне сказали. Но никаких ЧП по нашим странам не было.
Прихожу. Ну, он так меня встретил! Вышел из-за стола, улыбается так, будто мы сто лет знакомы и встретились после долгой разлуки. Спросил, как я отдохнул. Пригласил присесть напротив него за столик у окна. Словом, демонстрировал, что мы беседуем почти как старые товарищи. "Я,— говорит,— хочу с вами посоветоваться. У нас сейчас находится с визитом премьер-министр Турции Озал, и как вы думаете, стоит ли еще до окончания его визита проинформировать о ходе переговоров с турками болгарского посла в Москве?" Отношения Турции и Болгарии были, мягко говоря, неважными. И существовала практика информировать болгарских товарищей о существе советско-турецких контактов. Но обычно после окончания переговоров это делал советский посол в Софии. Делалось это для того, чтобы у посла был лишний повод посетить главу страны Тодора Живкова и заодно решить другие вопросы. Говорю об этом Шеварднадзе. "Ну, а если мы все-таки проинформируем болгарского посла сейчас? — спрашивает. — А потом и товарища Живкова в Софии?" Я согласился, что вреда от этого не будет.
— И только из-за этого он вас позвал?
— Нет, конечно. Я это понял по той дружеской обстановке, которую он все время пытался создать. Все это время он шутил. А потом он перешел к тому, зачем он, собственно, меня вызывал. Но сначала наговорил массу приятных вещей. Что я человек опытный, давно работаю и прочее в таком плане. Что многие рекомендовали ему посоветоваться со мной относительно некоторых структурных преобразований в МИДе. "Только не стесняйтесь, говорите мне совершенно откровенно все, что вы думаете". Оказывается, он решил объединить наш отдел, исключив из него Грецию и Кипр, с 4-м Европейским, занимавшимся Польшей и Чехословакией, в управление соцстран. И туда же перевести из немецкого отдела ГДР. Рассуждая вслух, он говорил, что это позволит сосредоточить все силы, занимающиеся соцстранами, в один кулак, поможет нам в работе на важнейшем направлении.
Я объяснял министру, что подобный опыт у нас уже был, уже сливали. А потом вынуждены были разъединить. Пропала оперативность в работе. Боюсь, что и теперь она может значительно снизиться. К тому же появление лишней невысокой инстанции создаст трудности для послов соцстран. И произведет на них неприятное впечатление. Ведь наши послы в этих странах посещают первых лиц государства, реже министра иностранных дел и уж совсем редко замов министра. А их послов у нас на самом верху вниманием не баловали. Я сказал ему, что так повелось с оккупационных времен. Шеварднадзе начал возмущаться, говорить, что это — чванство, зазнайство. Ну и потом, я добавил, что в МИДе всегда стремились в названиях структурных подразделений уйти от слова управление. Никогда оперативно-территориальные отделы, которые занимались отношениями с любыми странами, не называли управлениями. Валютно-финансовое, договорно-правовое управления в МИДе были, а вот территориальных управлений не было никогда. В особенности избегали этого слова в отношении социалистических стран. Реакция в мире ведь была бы мгновенной — вот СССР опять управляет своими сателлитами, длинная рука Москвы и т. д. Мне казалось, что он положительно воспринял то, что я говорил. Попрощался он со мной так же тепло, как и встретил.
— И что в результате?
— Наши отделы все-таки объединили в Управление социалистических стран Европы. В нем создали дополнительно отдел Варшавского договора и отдел Совета экономической взаимопомощи. Разросся штат, в управлении стало примерно 120 человек. И оно стало плохо управляемым. А с оперативностью случилось то, о чем я предупреждал Шеварднадзе. Все шифротелеграммы от послов стали приходить к начальнику управления. Пока он займется ими, пока разметит, пока они дойдут до заведующих отделами, проходило немалое время. Вот и получалось, что раньше мы начинали день с читки шифровок, а теперь с читки газет. И сколько мы ни бились, чтобы изменить этот порядок, никто ничего не сделал. У послов соцстран, как я и предостерегал, тоже возникли проблемы.
Потом оказалось, что вина в этом лежит не на одном Шеварднадзе. Один из наших мидовских руководителей, заинтересованный в создании подобной структуры, по комсомольской работе хорошо знал Горбачева. И, видимо, заручился его добром на организацию этого нелепого управления. Вообще вся реорганизация тогда проводилась под маркой внедрения нового мышления в жизнь. Любые структурные изменения должны проводиться для улучшения работы, а здесь все получалось наоборот. Генеральный секретариат МИДа фактически был разгромлен. И почему? Потому, что в стране может быть только один генеральный секретарь. Вслух об этом, конечно, никто не говорил. Но все знали, что это именно так. По сравнению с тяжеловесами-дипломатами, руководившими советской внешней политикой четверть века, Шеварднадзе оказался легковесом-любителем, которого тренировал не разбирающийся в международных делах Горбачев...
----------------
*Настоящая публикация продолжает цикл интервью с известными аппаратчиками советской эпохи. Беседы с бывшим управделами Совмина СССР М. Смиртюковым см. в #5, 7, 11, 15, 17, 25, 35 за 2000 год; с бывшим помощником генерального секретаря ЦК КПСС В. Болдиным — в #19 за 2001 год.
При содействии издательства ВАГРИУС "Власть" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ