В Мраморном дворце, филиале Государственного Русского музея, открылись одновременно три выставки: "Борис Кошелохов. Размышления", "Олег Котельников. Живопись 1980-х годов" и "Инал Савченков. Живопись". Все три рассказывают про одно — про едва ли не самое славное время в истории питерского нового искусства, время отчаянного и оголтелого неоэкспрессионизма второй половины 1980-х годов.
Временный летний простой залов второго этажа Мраморного дворца дал возможность кураторам отдела новейших течений Русского музея выставить не то, что надо, а то, что они любят. Затея эта опасная: многие замечательные в малых дозах на групповых экспозициях художники не выдерживают масштаба ретроспективы. Так получилось и на этот раз. Дело спасло только то, что все трое кураторских любимцев оказались из одного времени, которое само по себе заслуживает и серьезного исследования, и внимательного зрителя, и многих выставок.
Борис Кошелохов — легенда питерского андерграунда, когда-то признанный гуру и учитель будущих "Новых художников", сейчас — одна из колоритнейших личностей арт-центра "Пушкинская, 10". Провинциал, приехавший в Ленинград учиться медицине, предпочел изучение Кьеркегора, Ясперса, Гуссерля, Хайдеггера, Сартра, Камю. Истово поверивший в экзистенциализм, свою судьбу он строил в точности с заветами прочитанных книг: "Ваша свобода родилась раньше вас". Его свобода родилась 2 ноября 1975 года, в день, обозначенный им самим как день начала занятий живописью. Не успев толком выучиться, он потерял наставника (уехавшего в эмиграцию Валерия Клевера) и сам стал учителем. Группа "Летопись", которую он основал, сейчас знаменита прежде всего тем, что в ней начинал талантливый молодой художник Тимур Новиков. Между тем и сам Кошелохов, и вся "Летопись" отрабатывали собственную версию европейского экспрессионизма.Экспрессионизм Кошелохова — доморощенный, самовыдуманный, не похожий на заграничный и даже не схожий с тем, что делал рядом барочно-страстный Арефьев. Кошелохов последовательно пытался соединить экспрессионистскую свободу формы с идущей чуть ли не от фовистов упоенностью цветом. Стихийный художник, он смешивал все со всем, писал на ковровых дорожках, использовал невозможные сочетания цветов и выдавал бесконечные серии полотен, которые вряд ли были задуманы заранее, но свидетельствовали о неуемном темпераменте их создателя.
По сравнению с Кошелоховым ученики и соратники его ученика Тимура Новикова Олег Котельников и Инал Савченков выглядят просто холодными расчетливыми дельцами, примерно как Мане и Дега рядом с Курбе. Однако именно они и вся группа "Новые художники" создали то, что и составило славу ленинградского неоэкспрессионизма и сделало его популярным не только среди обитателей живописных артистических сквотов и утомительных выставок Товарищества экспериментального изобразительного искусства (ТЭИИ) образца конца 1980-х.
Во-первых, это искусство гораздо более интернациональное. Неплохое знакомство с "Новыми дикими", Уорхолом и его последователями почти стирает временной разрыв между питерскими "Новыми художниками" и интернациональным стилем 1980-х, опиравшимся на немецкий экспрессионизм и голландско-датско-бельгийскую CoBrA. Во-вторых, "Новые художники" предпочитали буйной живописной свободе сознательную логоцентрическую традицию с опорой на русский авангард (недаром лучший Котельников так напоминает Михаила Ларионова). И наконец, отменное чутье "Новых художников", очень быстро приведшее их к работе с параллельными искусствами — от знаменитой "Ассы" Сергея Соловьева, сценографию к которой сделал Котельников, до бесчисленных мультфильмов, декораций к рок-концертам, конвертов к пластинкам.
Котельников талантливее как живописец, Савченков — блистательный медиатор, мастер перевода на авторский язык анонимного стиля граффити и комиксов. Оба, как, впрочем, и Кошелохов,— идеальные отражения своей субкультуры, лучшее из продуктов которой давно и заслуженно имеет музейный статус.