Первым фильмом, который увидела публика на Московском кинофестивале, стала картина Жан-Пьера Жене (Jean-Pierre Jeunet) "Амели" (Le Fabuleux Destin D`Amelie Poulain), демонстрировавшаяся на церемонии открытия. А конкурсные показы начались индийским фильмом "Благоразумие" (Shantam) и итало-испанской картиной "Прелесть моя" (Mi Dulce).
"Вы увидите первоклассную картину!" — пообещал президент ММКФ Никита Михалков, приглашая собравшихся посмотреть "Амели". Никита Сергеевич был очень добр — до "первоклассного" это кино немножко не дотягивает. Впрочем, назвать его второсортным тоже было бы несправедливо: ничего особенного, умилительная сказочка, показывающая, что для Жан-Пьера Жене флирт с Голливудом не прошел даром. Картина воплощает голливудское представление о том, какими должны быть французские фильмы, недаром в английском варианте картина называется "Амели с Монмартра" — для густоты французских ассоциаций. В центре действия судьба трогательной девушки Амели, которая в исполнении стремительно раскручивающейся милашки Одри Тату (Audrey Tatou) выглядит двухсотпроцентной француженкой, аж противно: черные глаза испуганной лани, пушок над верхней губой, полное отсутствие мозгов и огромное сердце. Чудаковатая официантка Амели ищет суженого и в результате, естественно, находит. На середине фильма зрители начали потихоньку линять, потому что сюжет, и так хилый, совсем расквасился, а визуальной оригинальностью картина не блещет.
Фильм уровня "Амели" при всей его недалекости сделал бы честь конкурсной программе ММКФ — но это пока не более чем мечта. Надо смотреть правде в глаза: конкурс — это не то, ради чего аккредитуются на фестиваль настоящие любители кино. Это товар пониженного спроса, который полагается в нагрузку к внеконкурсному дефициту. Чтобы поймать к концу фестиваля хоть что-то приличное из конкурса, надо несколько дней с тупым упорством отсиживать посредственные картины, отражающие "эклектичные вкусы директора программ Кирилла Разлогова" (так сказано в специальном двуязычном номере английского журнала Moving Pictures).
На Московском фестивале последнее время уважают индийское кино — последний оплот целомудренной духовности. В конкурсе этого года индийский фильм "Благоразумие" рассказывает о двух женщинах, сыновья которых дружили с детства, а потом один связался с нехорошей компанией политических заговорщиков, толкнувших его на убийство друга. После этого обе матери начинают сильно страдать, а вокруг вьются благочестивые седобородые старцы, которые уговаривают то одну, то другую: соверши омовение, покушай дробленого риса, помолись Шиве — и ты обретешь спокойствие. В финале, перед новым витком поножовщины, зрителя ждет грандиозная режиссерская находка: стрекоза садится на острие сабли. Просмаковав этот кадр, автор решил, что лучше он уже все равно ничего не сможет придумать, и закончил повествование, которое и без того затянулось.
Если в индийской картине речь идет о братоубийстве по политическим мотивам, то в испанской — о сестроубийстве из самых лучших побуждений. "Прелесть моя" — знойная история с кровавым финалом, которую мог бы снять Педро Альмодовар (Pedro Almodovar), а снял такой отморозок, как Хесус Мора (Jesus Mora). "Прелесть моя" — так называет пятнадцатилетнюю младшую сестру мужеподобная старшая, работающая в полиции. Она испытывает к младшей латентную лесбийскую ревность, обостряющуюся, когда та решает уехать в Голландию к неожиданно объявившейся маме, которая бросила их десять лет назад. Если в индийском фильме ключевую роль играет рис, то в испанском — кокаин. Испанские старшеклассники вообще не испытывают затруднений с разнообразными допингами. От этого, вероятно, они ведут себя эксцентрично: когда героиня по случаю отъезда в Голландию решает бросить школу, она с подружкой на прощание поджигает раздевалку, а потом с приятелем пытается угнать машину физрука, ударив его монтировкой по хребтине. В пересказе все это выглядит гораздо более захватывающе, чем на экране, на который смотришь только из-за пари, заключенного с соседом: доедет героиня до своей Голландии или нет. Не доехала.
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА