Анализируя казус, вызванный неоднократными отказами Михаила Горбачева предстать перед Конституционным судом (КС) России в качестве свидетеля, большинство наблюдателей акцентирует внимание либо на не вполне (с их точки зрения) достойном поведении Горбачева, либо на анализе уже примененных (отобрали загранпаспорт, выселили из особняка на Ленинградском проспекте) и еще могущих быть примененными к Горбачеву санкций. За кадром, однако, остаются два других, не менее важных вопроса: почему суду оказалось так уж необходимо послушать Горбачева, и не высвечивает ли этот казус глубинные юридические дефекты нынешнего Конституционного суда как политико-правовой конструкции.
Аспекты создавшегося кризиса анализирует парламентский обозреватель Ъ МАКСИМ СОКОЛОВ.
Videant consules
Упорство, проявляемое КС в желании любой ценой заслушать Горбачева, понятно: неприкрытый отказ свидетеля явиться в суд настолько подрывает авторитет данной коллегии, что уже во имя самосохранения в качестве авторитетного органа государственной власти суд вынужден добиваться от Горбачева свидетельских показаний, а в случае неудачи — добиваться от власти исполнительной примерной кары для оскорбляющего суд гражданина Горбачева.
Менее понятно другое: зачем КС затеял весь этот скандал. Ведь ясно было, что неприятные разбирательства запрограммированы. С одной стороны, Горбачев давно и недвусмысленно объявил о своем нежелании являться в суд, с другой — присущая Михаилу Сергеевичу манера изъясняться не давала особых надежд на то, что в ходе его показаний удастся узнать что-либо особенно интересное и поучительное. И если дружное желание тяжущихся сторон послушать Горбачева объяснить вполне можно — коммунисты движимы естественным злорадством по отношению к предавшему их вождю, а президентская сторона нуждается в эффектных компроматах, то позиция КС, неизвестно зачем решившего рискнуть своим авторитетом, понятна гораздо меньше.
Решение КС, вероятно, объясняется тем, что судейские лучше других участников процесса осознали безвыходность сложившейся на процессе ситуации. Дело не в том, сколь неконституционна КПСС — тут особых сомнений у суда нет, а в том, сколь конституционны действия президента, запретившего КПСС 6 ноября 1991 года с явным превышением своих полномочий. Признание правоты президентской стороны было бы чрезвычайно опасным — как для конституционного строя вообще, так и для КС в частности: если создан прецедент, согласно которому президент вправе самолично нарушать свободу ассоциаций, то он вправе нарушать и все иные гражданские свободы, какие сочтет нужным. Поскольку сторону КПСС суд, видимо, брать тоже не хочет, ему остается единственная юридическая лазейка: оправдать действия президента в данном конкретном случае, но так, чтобы никоим образом не создать юридического прецедента.
Поскольку сторона КПСС справедливо указывает, что, в отличие от граждан, президенту (как и прочим органам государственной власти) запрещено делать то, что прямо не разрешено законом, суд будет вынужден искать прямое конституционное предписание, которым якобы руководствовался президент, запрещая компартию. Единственным предписанием такого рода можно считать ст. 5--11 Закона о президенте РСФСР ("президент... принимает меры по обеспечению государственной и общественной безопасности РСФСР"), причем суду придется указать, что президент действовал в условиях "крайней необходимости", т. е. что в данных конкретных обстоятельствах ущерб государству не мог быть предотвращен иным, более правовым образом.
Таким образом, запрет КПСС может быть оправдан только если взять на вооружение сформулированный Цицероном в ходе борьбы с Катилиной известный принцип временной диктаторской власти: Videant consules, ne quid res publica detrimenti capiat ("да будут консулы бдительны, чтобы республика не понесла никакого ущерба"). Но чтобы принцип videant consules был хоть как-то применим к Борису Николаевичу, необходимо создать хотя бы видимость страшной угрозы, отвратить которую в ноябре 1991 года можно было не иначе как стремительным "кинжальным" указом. Единственной же правдоподобной в то время угрозой могла быть отмывка недоотмытых и перекачка недоперекачанных денег КПСС за рубеж, каковую, не чинясь с медлительными судами и парламентами, предотвращал президент. Финансы КПСС оказываются палочкой-выручалочкой для всего процесса, а отвечавшие за них Михаил Горбачев и Валентин Фалин — жертвами для конституционной гармонии, каковые необходимо заклать, как бы они ни упирались.
ПЛОДы перестройки
Поскольку от Фалина и Горбачева нужны не рассуждения о жизни вообще и любви к родной партии вообще, а убедительные доказательства чрезвычайности сложившейся к ноябрю ситуации, и поскольку ответственными за моделируемую чрезвычайную ситуацию являются они сами, их процессуальное положение сильно отличается от положения всех прочих свидетелей на всех прочих процессах, имевших место в КС. Впервые свидетели фактически — если они не намерены лгать (что уголовно наказуемо) или отказываться от показаний (что также наказуемо) должны свидетельствовать против самих себя и тем самым готовить материал для последующего обвинительного заключения, представляемого прокуратурой в общеуголовный суд.
Подобная коллизия была хорошо известна диссидентам брежневской поры, которые при общении с КГБ руководствовались изложенной в брошюре Владимира Альбрехта так называемой "системой ПЛОД".
ПЛОД — аббревиатура, мнемонически обобщающая четыре принципа общения со следователем КГБ: а) требую не "беседы", а допроса с Протоколом; б) отказываюсь отвечать на вопрос, как касающийся меня Лично; в) отказываюсь отвечать на вопрос, как не имеющий Отношения к делу; г) определяю рамки морально Допустимой откровенности.
Поскольку процессуальное положение обвиняемого значительно выгоднее процессуального положения свидетеля (в отличие от свидетеля, обвиняемый имеет право лгать или вовсе молчать), и поскольку Закон о КС прямо предусматривает, что КС, "выявив конкретные нарушения... законодательства, действующего на территории России, своим представлением может обращать внимание... компетентных органов на выявленные нарушения", второй принцип системы ПЛОД имеет прямое отношение к Горбачеву с Фалиным, которые легко могут преобразоваться из свидетелей в обвиняемые, и которым остается апеллировать к Пятой статье североамериканского Билля о правах: "Никто не будет принуждаться... свидетельствовать против самого себя".
Фалин в данной ситуации пошел по североамериканскому пути и далее, выговаривая для себя заранее гарантированное освобождение от последующего юридического преследования: процедура освобождения свидетеля от ответственности хорошо известна англосаксонскому праву (отнюдь не действующему, впрочем, на территории России, где вопрос о возбуждении дела произвольно решается прокуратурой в закрытом порядке, и никакой процедуры устных или письменных гарантий не предусматривается).
Горбачев же, судя по всему, в принципе не в состоянии представить достаточно убедительные соображения касательно своего процессуального статуса — несмотря на свое юридическое образование, он, похоже является наиболее юридически девственным участником конфликта. В составе многочисленной дворни из Горбачев-фонда, судя по поведению хозяина, грамотный юрист тоже отсутствует, поэтому президент СССР избрал стандартный путь многоречивых обвинений всех и вся. При этом он не заметил (да вряд ли и мог заметить), что его казус является миной под всю конструкцию КС, а потому предоставляет ему в принципе неплохие шансы вывернуться из крайне неприятной ситуации — если станет сомнительной сама конструкция, всем будет не до Горбачева.
В борьбе с "юридическим кретинизмом"
Законодательные акты о КС вышли из недр Конституционной комиссии, ответственный секретарь которой Олег Румянцев в ряде своих интервью подчеркивал, что его широкое и разностороннее образование (включающее отсутствие специального юридического) помогло ему избежать губящего конституционные труды "юридического кретинизма". В частных беседах это подтверждали как эксперты ВС, отчаявшиеся втолковать Румянцеву принципиальное различие между англосаксонской и европейской континентальной правовыми системами, так и Анатолий Собчак, отмечавший весной этого года, что сама идея КС представляет странную попытку пересадить Верховный суд США, который венчает собой систему обычных судов, базирующихся на прецедентном праве, на российскую почву, где действует континентальная система, базирующаяся на римском праве.
Действительно, Верховный суд США, подобно российскому КС, ведет нормальный состязательный процесс с участием тяжущихся сторон, свидетелей, и т. д., однако за океаном это вполне естественно: Верховный суд завершает пирамиду судебной власти, рассматривает только конкретные тяжбы между конкретными физическими или юридическими лицами и по структуре и процессуальному устройству не отличается от общих судов низшей инстанции. В Европе же аналогом КС РФ являются различные конституционные суды, которые более походят на ученые комиссии: они вообще не входят в рассмотрение конкретных обстоятельств дела, изучая лишь соответствующие правовые документы на предмет их конституционности. Поэтому "казус Горбачева" легко бы решался и за океаном и в Европе. В США "дело компартии" последовательно проходило бы по судебным инстанциям, вождь компартии, вероятно, был бы вызван в суд гораздо ранее, еще до передачи дела в Верховный суд и руководствовался бы в своем процессуальном поведении вышеупомянутой Пятой поправкой. В Европе не возникла бы сама идея процесса со свидетелями и экспертами, и, подобно германским судьям в Карлсруэ, где находится соответствующая инстанция ФРГ, судейские во главе с Зорькиным мирно обсуждали бы президентские эдикты с точки зрения чистого права.
Казус же Горбачева, возникший, как только вызванный в КС свидетель стал упираться и кобениться, высветил всю трудность традиционного для России передвижения по нехоженым юридическим путям. По причине отсутствия "юридического кретинизма" у российских конституционалистов вопрос о соотношении КС с иерархией обычных судов, вплоть до Верховного, о регламентировании процессуальных действий КС и их взаимодействии с общесудебными процессуальными нормами оказался совершенно неясным, что подложило мину и под весь "процесс о КПСС", и под статус КС как такового. Теоретически, возможно, и удастся реализовать обруганную Собчаком попытку совокупить в российской системе судебной власти нормы римского и англосаксонского права. Трудно, однако, ожидать, что эта попытка вырабатывать нормы ad hoc, под регулярно возникающие конкретные казусы, окажется удачной и поможет укрепить позиции судебной власти.
Вероятно, именно осознанием этой опасности, а вовсе не обидой на малоосмысленные открытые письма и пресс-конференции президента СССР была продиктована тревожная речь председателя КС Валерия Зорькина: "Это знак беды!"