5 и 6 октября на сцене МХАТ имени Чехова актеры берлинского театра "Шаубюне" играли чеховский "Вишневый сад" в постановке Петера Штайна. Спектакль стал настоящей сенсацией. За последнее время не было ни одного представления, на которое бы в полном составе стеклась вся московская бомондная тусовка. Зрители в буквальном смысле слова висели на люстрах. Впрочем, тусовка оценила увиденное неоднозначно. Многие кривились, утверждая, что спектакль значительно уступает штайновским же "Трем сестрам". Но эксперты Ъ отнеслись к "Вишневому саду" более снисходительно, прочувствовав в немецкой интерпретации пьесы волнующие их мотивы. Спектакль посвящен катастрофе, некогда постигшей российскую культуру.
Дом Гаева и Раневской на сцене — это не театральная декорация и даже не павильон киностудии. Это настоящий дом с облупленной штукатуркой, подтеками на потолке, запотевшими окнами; с вишневым садом, хорошо видным через открытую балконную дверь. Из двери в зал врывается свежий воздух. Следуя режиссерским разработкам Станиславского (с некоторой даже маниакальностью), Штайн делает спектакль в духе образцово-показательного натурализма эпохи модерна. Зрители чувствуют аромат духов из открытой сумочки Раневской, вонь Яшиных сигар, запах крепкого кофе. Во втором акте — это благоухание свежего сена и даже учуенное некоторыми экспертами навозное амбре. Ощущение реальности происходящего усиливается тем, что действие одновременно происходит на разных участках сценического пространства. Возникает впечатление, что жизнь персонажей продолжается и после того, как занавес опущен. Возможно, именно этот эффект создает для наивного зрителя соблазн воспринимать происходящее как бытовую драму.
Известный театральный критик Наталья Крымова в Дневнике Фестиваля, издаваемом журналом "Московский наблюдатель", упрекнула Штайна в "отуствии прорыва в поэзию, философию", в решении концепции пьесы "на уровне элементарного бытового правдоподобия", не придав значения таким мизансценам, как финальный уход Гаева и Раневской, заживо похороненный Фирс, рушащееся вишневое дерево. Собственно тут и раскололась московская тусовка, часть которой не поняла образа Лопахина, трактованного Штайном, может быть, слишком жестко. Это не зарождающийся российский предприниматель (с коим у нас сейчас связываются столько надежд), а вышедший прямо из Мережковского "грядущий хам", уничтоживший раневских и вишневые сады, т.е. "культуру" и "духовность".
Приветствуя немецких артистов и режиссера, Иннокентий Смоктуновский сказал: "Вы показываете нам, какие мы есть". Ту же мысль Марк Захаров выразил еще определеннее. В Дневнике Фестиваля приведены его слова: "Немцы объяснили нам, что мы должны возродить утерянный вишневый сад".
Ш.Т.