Ежи Гротовскому не было и нет равных. Его смерть закрыла последнюю страницу одной из важнейших театральных судеб уходящего века. Он испытал все эстетические и социальные обольщения, которые было положено испытать европейскому интеллигенту середины ХХ века. Все его эксперименты, в сущности, были связаны с поисками ускользающего смысла бытия. Он стремился стать учителем жизни, а не учителем искусства. Гротовский признавался, что театр для него — всего лишь часть жизни. Он имел немало учеников, подражателей и приверженцев, но он все равно оставался уединенным, избранным человеком. Нас оставил великий философ и мистик.
Ежи Гротовскому не было и нет равных. Его смерть закрыла последнюю страницу одной из важнейших театральных судеб уходящего века. Он испытал все эстетические и социальные обольщения, которые было положено испытать европейскому интеллигенту середины ХХ века. Все его эксперименты, в сущности, были связаны с поисками ускользающего смысла бытия. Он стремился стать учителем жизни, а не учителем искусства. Гротовский признавался, что театр для него — всего лишь часть жизни. Он имел немало учеников, подражателей и приверженцев, но он все равно оставался уединенным, избранным человеком. Нас оставил великий философ и мистик.