Гастроли спектакля "Триптих" знаменитого конного театра "Зингаро", запланированные на июнь, должны стать одним из основных событий III Всемирной театральной олимпиады. Основатель и руководитель театра БАРТАБАС только что побывал в Москве. Он дал пресс-конференцию и интервью корреспонденту Ъ РОМАНУ Ъ-ДОЛЖАНСКОМУ.
— Вас считают человеком загадочным и даже несколько демоническим. Вы специально поддерживаете такой имидж?
— В какой-то степени да. Прежде всего тем, что живу иной, чем другие люди, жизнью. Мой театр — это образ жизни. Мне нужно быть с моими лошадями. Я живу в театре, редко выхожу куда-то.
— Ваши спектакли можно определить как музыкально-пластические композиции на арене. Но лошади в "Зингаро" играют иногда удивительно, с подтекстом, с ощущением ритма, роли. Не думали поставить с ними настоящую пьесу?
— Интересно, что первым человеком, позвавшим нас на гастроли десять лет назад, был Ежи Гротовский, великий исследователь драматической игры. Но при постановке пьесы все-таки надо руководствоваться текстом. А я пытаюсь выстроить какой-то другой тип драматизма. Для меня всадник и лошадь — это единое существо, их нельзя разделить, их контакт происходит на уровне сердца и тела.
— Интуиции вы доверяете больше, чем расчету?
— Сейчас я руководствуюсь только интуицией. Год первых репетиций "Триптиха" ушел впустую: я отменил все, что мы готовили. Заранее я никогда не могу догадаться, что выйдет.
— Значит ли это, что ни на какой определенный круг зрителей вы свои спектакли не рассчитываете?
— В Европе у нас есть постоянная публика. Но мне кажется, едва ли какой-нибудь театр во Франции обращен к такому широкому кругу зрителей, как наш. Надеюсь, и в России нас поймут.
— Вы уже бывали раньше в России, даже путешествовали по Сибири. Какое у вас ощущение от страны?
— Мне кажется, здесь очень сильны отношения между людьми. А внешнему оформлению жизни уделяют меньше внимания. Мне это близко. Вот меня поселили в роскошном "Метрополе", но я готов оказаться и в каком-нибудь пыльном, бедном, неуютном месте, если там будут интересные мне люди. Кстати, псевдоним Бартабас, который я когда-то себе придумал, у многих почему-то вызывал мысли о моем русском происхождении. В своих первых спектаклях я использовал много цыганской, грузинской музыки. Когда я снял в Сибири картину "Шаман", многие русские даже удивлялись, что фильм сделан иностранцем. Вообще, я вдохновляюсь всеми культурами и считаю себя не совсем французом.
— А как вы подбираете лошадей? У вас интернациональная труппа или все лошади французские?
— Интернациональная. Я использую лошадей разных пород из разных стран. Подбираю, наверное, как все режиссеры — ищу не совершенные формы, а индивидуальности. Даже рекомендациями ветеринаров часто пренебрегаю, недостатки лошадей можно обратить в достоинства, если они тебя слышат.
— Правда ли, что у вас в труппе только кони?
— Действительно, кобыл мы не держим. Иначе появлялись бы и жеребята, что создавало бы трудности для работы.
— Насколько постоянна лошадиная труппа?
— Несколько лошадей работали со мной больше десяти лет, но перед "Триптихом" я их отправил на пенсию и набрал всех новых. Отчасти это было связано с тем, что в конце гастрольного турне предыдущего спектакля умер мой конь Зингаро, мой первый конь, именем которого назывался театр и который был для меня не просто другом, но фетишем.
— Лошадиному театру трудно гастролировать: нужно перевозить лошадей, содержать их, кормить, строить шапито. Вы часто соглашаетесь выезжать на гастроли?
— Вы правы, наш театр — один из самых громоздких в Европе. Недалеко от Парижа у нас есть площадка, где мы обычно играем. Но и гастролирует "Зингаро" довольно много, хотя каждое новое путешествие бывает похоже на авантюру.
Сюда, в Россию, мы не можем, как обычно, приехать на повозках — слишком далеко. Но жить будем на корабле, рядом с построенным для наших выступлений цирком. "Зингаро" — это наша жизнь, это, можно сказать, наш выбор. Цель не в том, чтобы люди, выходя со спектакля, восклицали: "Ах, как мастерски они джигитуют, какие они профессионалы!", хотя и это важно. Зрители должны чувствовать, что за всем этим стоит особое ощущение бытия, жизни, природы.
— А как ваши актеры-лошади переносят путешествия? И где они играют лучше — дома или на гастролях?
— Как и люди, они все разные. Одни предпочитают сто спектаклей подряд сыграть в Париже, другие любят переживать гастрольное возбуждение и более артистичны на выезде. Как и все актеры, они любят иногда поменять обстановку, долго репетировать им надоедает. "Зингаро" без гастролей вообще жить не может. Символ нашего театра — фургончик. Кочевая жизнь нам необходима как подпитка. Кто знает, может быть, гастроли в Москве вдохновят меня на новую работу.
— Вы говорите, что у лошадей все, как у людей-актеров. А интересно, бывают ли среди них закулисные интриги, звездные болезни, снимаете ли вы их с ролей, как в обычных театрах?
— В этом смысле лошади ведут себя иначе. Мы воспитываем в них артистов и атлетов одновременно. И каждый спектакль требует длительной работы, не позволяющей капризов. Поэтому, кстати, мы не так много успеваем, за семнадцать лет своего существования "Зингаро" сделал всего семь постановок. К тому же лошади живут не очень долго, и у меня нет возможности возвращаться к тому, что я делал, скажем, десять лет назад.
— У вас не возникало желания поработать режиссером с труппой актеров, а не только с наездниками и лошадьми?
— Мне кажется, сейчас в драматическом театре утеряна способность много работать. Мне больше радости доставляет общение с музыкантами или с танцорами. Вот они никогда не ленятся. Я уверен, что и на сцене, и на арене нужно трудно и ежедневно вкалывать, а не ждать, пока на тебя с неба снизойдет вдохновение.