Программа телепередач нынешней новогодней ночи, многими названиями до боли напоминающая год эдак 1977-й, словно бы призвана успокоить хоть на несколько часов: да не волнуйтесь, все по-старому. Наш милый добрый Новый год у нас не отнимут ни Бог, ни царь, ни герой.
В те баснословные года, когда уверенность в завтрашнем дне была вменена гражданам большой страны в обязанность, а слово "заказ" ассоциировалось не с предоплатой, но со словом "продуктовый", праздник Нового года окончательно приобрел эзотерическое значение. Самый аполитичный и, в общем-то, нефальшивый праздник оказался самым советским и едва ли не единственным, в котором тоталитарные времена дали настоящую, оснащенную всевозможными ритуалами и обычаями традицию. Особое отношение к нему понятно — праздники революционные радовали все же далеко не всех и в любом случае были мероприятиями власти, ее, так сказать, бенефисами, терпеть которые следовало в обмен на колбасу и лососину.
Новый же год напоминал, что есть силы высшие — например, течение времени, и празднику этому есть чисто биологическое, язычески-древнее объяснение. День начинает прибавляться — и наступление нового года означает, что самая неприятная часть зимы уже миновала. Меняется энергетика, сказал бы мистик. По причинам историческим православное Рождество оказалось отдаленным во времени от дня солнцеворота — но не отпраздновать начало приближения планеты к солнцу мы, дети Земли, не можем; ждать целых две недели мы не можем, ибо русские.
Столь трепетного отношения, как у нас, перемена календарной цифры не вызывает, кажется, ни в одной стране. Главное — все-таки Рождество, смыкание же стрелок часов в ночь с 31-го на 1-е сопровождается, конечно, шампанским и петардами, но никак не является поводом для всенародного мистического переживания.
Фильмы Эльдара Рязанова, ритуально демонстрируемые в канун, выполняли функции рождественской проповеди: начинается-де жизнь новая, в которой труждающиеся и обремененные обретут непременно новое же счастье. Вполне согласуясь с русской литературной традицией, указывался и источник этого счастья и (в материалистически-марксисткой трактовке) бессмертия: возвышенная любовь мужчины и женщины, вообще — продолжение рода. Напутствие отца-генсека довершало дело: граждане, разморенные святочными сказками, поддевали на вилку шпротину и, успокоенные, внимали дежурным благоглупостям. Все было спокойно, жизнь шла своим чередом и по-прежнему обещала чудеса — так же, как и десять, и двадцать лет назад, и все те же чудеса.
В глубине ночи, когда веселье, по идее, шло на спад и, по загадочной властительной логике, очевидно, необыкновенно усиливалась морально-политическая стойкость телезрителей, подавалось изысканное лакомство: мелодии и ритмы зарубежной эстрады. И долго еще слезливо-сладостная "Абба" и потно-энергичные "Бони М" служили предметом обсуждения школьников старших классов: "А ты видел? А 'Европа'? А Крис Норман? Клево!"
Так было. А как будет? Изменились времена, изменились технические возможности, и, главное, изменились возможности смысловые. Пришли другие поколения, другая музыка, другие дела. Другая, страшно вымолвить, любовь.
Только вот шпроты плывут все прежние. Нынешняя программа передач на 31 декабря демонстрирует манию римейка, охватившую все телевизионные каналы. То ли громкий успех "Старых песен о главном" вдохновил телемыслителей, то ли с детской прямотой понятый социальный заказ: "Дать позитив!".
Ностальгия — чувство очень понятное и почти неизбежное, хотя, заметим, свойственно оно временам невнятным и слабовольным, периодам национального малодушия. Сладостное растравление наносимых временем ран призвано заглушить холодок тревоги перед летящим под ноги будущим. И что может быть надежней, чем испытанные методы: умиление при звуках "Со мною вот что происходит" возникает у нас вполне рефлекторно, точно как у собаки Павлова выделялась слюна при виде зажженной лампочки.
Устройство всякого праздника — будь то дружеское застолье в квартире или телевизионный новогодний вечер — есть род игры в puzzle: как сложить кусочки так, чтобы картинка получилась симпатичной? Проще всего — готовить испытанные блюда: вот заливное (КВН); салат "оливье" ("Голубой огонек"); поросенок с хреном (что-нибудь ленкомовское по Шварцу) — и, конечно, шампанское (разумеется, "Ирония судьбы")! Все это нам обещано. Все будет. Будет ли чудо? Надо полагать, все будет, как обычно: так, может, в этом оно — чудо — и состоит?
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ