В Берлине завершилась новая арт-ярмарка "Европейский художественный форум". Было ли заключено нужное количество сделок, чтобы оправдать существование ярмарки в будущем, пока не известно. Пресса же единодушна: "Это именно та ярмарка, на которую все надеялись". ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ, вернувшись из Берлина, делится впечатлениями от современного арт-рынка.
Поле битвы искусства и рынка
Дифирамбы Берлину демонстрируют прежде всего, насколько всех утомила ярмарка кельнская, где в последний раз было аж 348 галерей. Все отмечают обозримость новой ярмарки (135 галерей расположены кольцом и по алфавиту), удобные для экспозиции высокие стены, просторные проходы, информативность и, главное, высокое качество. В Берлине почти не было серой массы, которую обычно приходится мысленно отсеивать, от чего и валит с ног усталость. Это было достигнуто жестким отбором: допускались только "программные галереи" — те, что видят произведение в контексте искусства в целом, а не как отдельную товарную единицу; те, что устраивают регулярные выставки; те, что имеют свою издательскую программу. Половина галерей оказались немецкими, половина — из других стран.
Русский гость Марат Гельман показал серию фотоколлажей группы АЕС, видео Гии Ригвавы, картины живущего в Кельне Георгия Пузенкова и сверкучий и движущийся объект Олега Кулика, который в конце концов и был продан за DM25 тыс. Вероятно, и художник, и галерист (да, надо думать, и покупатель — известная немецкая галерея) понимают, что работа эта малоинтересна по сравнению с перформансами Кулика; однако перформансы продать затруднительно. Таков базовый конфликт любой ярмарки: ориентированная на продажу единичной вещи, она неумолимо противоречит установке искусства ХХ века на глобальный проект, который художник осуществляет всей жизнью и который всегда выходит за рамки продукта — или вообще такого продукта не предусматривает.
В искусстве в последние лет десять явно лидируют инсталляции, видео, перформанс, интерактивные компьютерные работы, которые почти не продаются. Они имеют, конечно, и свой коммерческий потенциал, поскольку превращают выставку в светское событие, придают театральность и развлекательность. Но все это приметы "другого" арт-рынка — рынка медиального. Можно сказать, что между современным искусством и традиционным рынком идет вечное перетягивание каната: плохая ярмарка невольно повышает ставки мультимедийного искусства, удачная реабилитирует "арт-объект" для продажи, что в конечном счете оказывает влияние на искусство в целом.
На берлинской ярмарке завлекающих зрителя "аттракционов" было довольно мало: инсталляция из огромных черных бархатных платьев с волочащимися по полу рукавами, скульптура из 4800 стальных нитей, огромные видеомониторы, на которых вы видите себя... Из всего этого интересным было только поп-видео Пипилотти Рист (галерея Franck & Schulte). Для зрителей она установила гигантские красные кожаные кресла, в которых вы чувствуете себя гномом, а пульт дистанционного управления сделала размером с хороший кирпич. Но в целом на ярмарке почти все галереи показали искусство "пристенное" и "напольное". Раньше это называлось картиной и скульптурой, а ныне в этой роли может выступать, с одной стороны, фотография, серия рисунков, коллаж, а с другой — объект, предмет мебели или вообще любой предмет. Главное — произведение находится перед вами, а не вокруг вас. И, надо признать, при этом ярмарка показала искусство вполне актуальное, которое с легкостью обошлось без инсталляций.
Однако вряд ли инсталляция умерла: видимо, эти две линии искусства на наших глазах расходятся, превращаясь чуть ли не в две разные профессии. Инсталляции явно останутся в больших (часто государственных) экспозиционных проектах — для создания колоссальных театральных декораций всегда будут нужны специалисты. Но частный коллекционер нуждается в искусстве меньшего масштаба — а берлинский Форум, не следует забывать, является частной инициативой, на которую государство не потратило ни пфеннига.
"От Берлина ждут будущего"
Так выразился один журналист, и действительно, ярмарка была демонстративно нацелена на современность. Только мюнхенская галерея Thomas показала классику модернизма, которая на ярмарках обычно преобладает, — немецкий экспрессионизм; но экспозиция была осовременена включением лозунгов художников и претензий к ним тогдашней прессы. Еще на нескольких стендах была представлена фотография 20-30-х годов, и из довоенного это было, в общем, все. Была, конечно, и классика рынка его золотой поры (1980-х годов): фотоколлаж Джилберта и Джорджа (DM325 тыс.) в английской галерее Anthony d`Offay, Георг Базелиц (в 13 галереях), Рой Лихтенстайн (DM650 тыс.), ранний Хокни (DM1,5 млн), а также другие "свадебные генералы" — Фрэнк Стелла, Тапиес, Ребекка Хорн, Нам Джун Пайк, Хельмут Ньютон, Джефф Кунс (раскрашенная скульптура двух йоркширских терьеров). Эти сведения для тех, кто интересуется реальным рынком, поскольку ярмарка скорее давала информацию о рынке потенциальном — о том, что нынче модно и что, следовательно, станет рынком будущего.
Здесь было много того, что можно назвать "модной классикой", классикой альтернативного (в свое время вроде бы неофициального) искусства. Нью-йоркская галерея Ubu показала симпатичную подборку парадоксальных объектов Йоко Оно; заметен был и отец американской концептуальной фотографии Джон Балдессари, и классика ранней феминистской фотографии — работы австрийской художницы Вали Экспорт, которая, в частности, рисовала на своем бедре контуры подвязки для чулок. Неожиданно много оказалось Джона Коплана, фотографа, который первым нарушил табу на съемку обнаженного тела немолодого мужчины. По-прежнему самый модный ныне живущий автор — Брюс Науман,. который выступает во всех возможных формах: делает картины, графику, объекты, видео.
Преобладала на стендах крупных размеров фотография, которой уже размер придает пафос — если масла торжественности в огонь не подливает еще и художник, как это делает Джефф Уолл, который умудряется в фото достигать эффекта необарокко. Кельнская галерея Christian Nagel показала огромное, во всю стену, цветное фото Клегга и Гутмана, изображающее членов некоей промышленной корпорации — пародия на романтически-ночные групповые портреты "синдиков" работы Рембрандта. Из более молодых художников, работающих с фото, был заметен Мэтью Барни с голливудскими массовыми сценами, рамы для которых он делает из чего-то похожего на липкую и сладкую жвачку (Regen Projects, Лос-Анджелес).
Эротика современного искусства
Впрочем, если что и стремятся продемонстрировать галереи на любой ярмарке, ограниченной в пространстве и во времени, то в первую очередь свою художественную ориентацию. Она может быть столь же причудлива, как и сексуальная, но, так же как и последняя, всегда находит каких-нибудь сторонников. Впрочем, особый шик сейчас — иметь ориентацию на отсутствие ориентации. Современной считается экспозиция, где картины соседствуют с видео, фотографиями и каким-то шкафом с видеокассетами, который при ближайшем рассмотрении тоже оказывается произведением искусства. Впрочем, тотальный промискуитет только кажется таковым: галерея выбирает "своих" художников по духу их творчества. И дух этот — как раз равнодушие, способность сегодня заниматься живописью, завтра выставить гору пустых банок из-под лекарств, а послезавтра заспиртовать труп, как это делает англичанин Дэмиен Херст.
Так что у наиболее интересных, на мой взгляд, галерей были пестрые экспозиции: лондонская White Cube показала как раз Дэмиена Херста (круглые щиты с механически нанесенной на них краской были мало похожи на его обычные работы), а рядом разорванную человеческую "кожу", из которой выскользнуло валяющееся тут же "тело" (работа Марка Квина). Английская Interim Art показала большие цветные фото, сделанные по принципу "найдите три изменения", видео, где мать дерется с дочерью, еще какие-то рисунки на миллиметровой бумаге и серию пародийно реалистических "Портретов людей, у которых есть книги". Кельнская Johnen & Schoettle — крошечные качающиеся (на батарейках) картинки, четыре акварельных этюда обнаженной женской груди, большую безголовую куклу, сшитую из зеленого трикотажа, четыре восковых головы со вставленными прямо в лицо булыжниками и несколько маленьких картин самого странного содержания. Хороши ли эти работы, определить без контекста затруднительно, но стенды были занимательными.
Таким образом, средства, которыми пользуется художник, не имеют сегодня решительно никакого значения — что есть принципиальное и революционное изменение по сравнению со всем авангардом ХХ века, который начался как раз с гордой эмансипации художественных средств. "Media is a message, средство и есть сообщение", — сказал раз и навсегда маршал современной культурной теории Маршалл Мак-Люэн; но нет media — нет и message. Отсюда любопытное следствие: понимать произведение сегодняшнего искусства нет необходимости. Проблема непонимания искусства зрителем — по крайней мере на Западе — не имеет больше места. Вы имеете право полюбить произведение за все что хотите. Например, наряд девушки на фото может соответствовать вкусу посетительницы, а сама девушка — вкусу посетителя. Что при этом имел в виду художник, можно не учитывать. Художник поэтому часто изображает то, что и так всем нравится, например увеличивает обложку журнала Vogue (как делает Сильви Флери) или рисует комиксы, как Рэймон Петтибон (интеллектуал оценит в его работах совершенно другое, но это уже его личное дело). И разумеется, "приятное" и "интересное" искусство создается в области секса, какового на ярмарке было оглушительное количество — впору не пускать детей. Японец Нобуеши Араки с его фото связанных гейш или американец Пол Маккарти, чей механический резиновый герой вступает в половую связь с бочкой, — авторы, которые серьезно работают с этой темой, но у многих других это принимало характер своего рода навязчивой идеи — гениталии торчали на ярмарке к месту и не к месту.
Дело здесь нисколько не в эротике. В большинстве случаев искусство моделирует в таких работах некий вообще бесцельный и бессмысленный акт — каким является в наши дни секс, все больше не имеющий прямого отношения к деторождению. И это полный аналог самого искусства, которое в ХХ веке привилегировало процесс, а не продукт (последний же создавался все более искусственным путем). Ярмарка — рыночная институция — вынуждает художника все же предъявлять продукт; но он не может избавиться от "драйва" затягивающего его процесса — и должен хотя бы рассказать о нем.