Сегодня академический Театр имени Вахтангова отмечает свое 75-летие: 13 ноября 1921 года спектаклем "Чудо святого Антония" открылась на Арбате театральная студия под руководством Евгения Вахтангова.
У этого театра есть загадочное слово, значения которого никто не знает, хотя толкований не счесть — и заумно-теоретических, и пафосно-эмоциональных. Во все времена здесь любили прятаться за туманное нечто, в статьях и на трибунах важно зовущееся "вахтанговским началом". Его здесь оберегают, им клянутся, его при необходимости выставляют в качестве последнего аргумента. Сила этого заклинания и сознание собственной кастовости столь сильны, что даже в труппу здесь принимают выпускников только одной театральной школы — Щукинского училища при Театре Вахтангова.
История накрепко связала имя этого театра с представлением о чем-то нарядном, красивом и парадоксальном, о смешении жанров, об элегантности и эксцентрике. Поставленный некогда смертельно больным Вахтанговым в голодной и холодной Москве спектакль "Принцесса Турандот" принято считать точкой отсчета этого своеобразного театрального стиля, в принципы которого входят презрение к быту и психологической достоверности, склонность к иронии и легкой импровизации, утверждение независимости сцены от скверны реальной жизни. Но именно этот арбатский театр познал сполна, что такое зависимость от реальности и что такое вырождение стиля.
Поэтому, может быть, и хорошо, что вахтанговцы никогда не осознавали силу своего главного заблуждения, свою истинную родовую тайну. Секрет же прост: ставя "Турандот", интеллектуал и скептик Вахтангов не столько задавал новый стиль, сколько посылал последний привет минувшей театральной эпохе, во многом прошедшей под знаком комедии дель арте. Его праздник был трагическим праздником прощания с серебряным веком, а не приветствием заре новой жизни.
Биография же Театра им. Вахтангова оказалась поучительной и драматичной. Обаяние первых вахтанговцев в 20-е годы дразнило воображение не только искушенных театралов, но и советских властей. Европейский стиль игры, привитый студийцам Вахтанговым, оказалось не так уж сложно поставить на службу идеологии. Эстетическое вольнодумство первых лет и первых спектаклей не помешало театру превратиться в один из самых политически ангажированных в Москве. Показательно, что именно вахтанговские, а не мхатовские и не бывшие императорские подмостки были выбраны для первого появления Ленина как сценического персонажа. Путь Бориса Щукина от комического Тартальи из "Принцессы Турандот" до вождя революции из "Человека с ружьем" обозначил путь театра. Послевоенная перестройка (здание на Арбате было полуразрушено во время налета в июле 41-го) закрепила в архитектуре державное значение театра, наделив его торжественной сценой с советским гербом над порталом.
При этом вахтанговцы на словах никогда не отказывались ни от клоунады, ни от водевильной легкости. Непостижимым образом они переходили от серьезных политических спектаклей к обаятельным комедиям. Они осторожничали, шутили и, точно следуя указаниям Вахтангова, легко меняли маски. Рубен Симонов мог почти одновременно ставить пропагандистский "Фронт" Корнейчука и обворожительно-пустяковую "Мадемуазель Нитуш". Даром для театра такая всеядность, разумеется, пройти не могла, но выжить позволила. Хотя "фирменный" стиль со временем оброс актерскими привычками и ставшей уже тяжелым наследством фальшью. Не к праздничному столу будет сказано, но парадоксальность обернулась сегодня растерянностью, а подвижность — неповоротливостью. "Заветы" давно уже не работают, а новые идеи по заказу не родить. Впрочем, магия юбилейных цифр способна принести неожиданности.
Вера в то, что славу одного великого спектакля можно пронести через 75 лет театральной истории, сегодня кажется как минимум наивной. Практика, однако, развеяла предубеждение. Незадолго до сегодняшнего юбилея, 5 и 8 ноября, участники премьеры 1963 года сыграли "Принцессу Турандот" в старом составе. Заранее расклеенные по городу афиши смотрелись неправдоподобно, но и Юлия Борисова, и Михаил Ульянов, и Юрий Яковлев, и Людмила Максакова, и Василий Лановой действительно сыграли те же роли, что и больше тридцати лет назад в возобновленном тогда Рубеном Симоновым вахтанговском спектакле. Зрители возбужденно ахали, сопоставляя возраст персонажей и исполнителей. Затея представлялась сомнительной, если не обреченной на провал. Многие, разумеется, для того и пришли — увидеть нечто торжественно-мемориальное и одновременно жалкое, рассчитанное на снисхождение и вздох печали. По всем законам театра и жизни в ту же реку через треть века не вступишь.
Между тем юбилейный римейк удался на славу. Звезды забыли о регалиях, вспомнили текст, отряхнули штампы и усталость — и сыграли спектакль (который все равно старше любого из них) с редким для сегодняшнего вахтанговского театра искренним воодушевлением. Победа мастерства и азарта над академической рутиной оказалась возможной еще и потому, что ветераны вовсе не бросали вызов течению времени, не делали вид, что годы над ними не властны. Они шутили и валяли дурака, но так, что не выглядели суетливо молодящимися стариками. Кроме того, исторический контекст сам создал спектаклю неожиданный и по-настоящему трогательный второй план. Конечно, в эти два предъюбилейных вечера актеры играли не столько волшебную сказку Карло Гоцци о китайской принцессе, сколько сюжет о прошедшей в этих стенах и на этих подмостках жизни.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ