Бунт в гардеробе

Премьера\Театр

На камерной сцене столичного Молодого театра режиссер Александр Журавель поставил спектакль "Игра в Бога" Андерса Дууса. В суть спора героев пьесы шведского драматурга — двух подростков-максималистов — вникла АНАСТАСИЯ ГАЙШЕНЕЦ.

Одна из примет двух последних театральных сезонов в Киеве — появление в афишах столичных коллективов новых драматургических имен. Одним из лидеров этого репертуарного обновления является Молодой театр, где к тому же постановки таких пьес часто поручают едва оперившимся режиссерам. "Игра в Бога" — не исключение. Текст современного шведского драматурга Андерса Дууса о двух подростках, пребывающих в конфликте с миром, воплотил в жизнь молодой постановщик Александр Журавель.

Исходная ситуация пьесы Андерса Дууса такова: учащихся параллельных классов — мальчика-хулигана (Анатоль Фон-Филандра) и девочку-отличницу (Екатерина Варченко) — выгнали с уроков христианской этики за неуместные, с точки зрения учителей, суждения о природе божественного. Мальчик утверждает, что он лучше Бога, а девочку интересует вопрос: зачем, собственно, Бог нужен вообще? Уже не дети, но еще не взрослые, герои не успели освоить нормы негласного общественного договора, где фарисейство является залогом комфортного существования. Они не умеют лицемерить, но уже остро ощущают зазор между догмами, о которых вещают учителя, и совершенно не соответствующей им реальностью. Оказавшись в ожидании звонка на перемену пленниками школьной гардеробной (на улице идет проливной дождь), юные максималисты схлестываются в колком диалоге, нежном и жестоком одновременно. Их стихийному богоборчеству, как выясняется, сопутствует тотальное недоверие ко всему окружающему миру, к близким и даже к самим себе. Несмотря на взаимное притяжение, они продолжают яростно возражать друг другу; неловкие проявления чувственности не могут погасить оскорбления, жестокие розыгрыши и перебранки, доходящие до потасовки. Даже обнаружив, что изгнаны с уроков, по сути, за тождественный поступок, герои не видят в этом повода для объединения и не желают признать, что являются зеркальным подобием друг друга. И это, в общем, не удивительно — типичные подростки, они превыше всего ценят свою уникальность.

Подросткам проще проститься с жизнью, чем признать собственную заурядность

Впрочем, в прочтении Александра Журавля авторская идея поиска героями идентичности уходит на второй план. Вместо этого режиссер с упоением погружает персонажей пьесы в электрическое поле пограничного психического состояния, упиваясь не столько смыслом спора ершистых тинейджеров, сколько тем, как они его ведут. Делает это постановщик, надо сказать, весьма изобретательно.

Контрапунктом к дерзкому и порой безобразному поведению подростков служат в спектакле две фигуры в истрепанных балдахинах монахов-францисканцев (Татьяна Журавель и Денис Карачевцев названы в программке еще и авторами музыкальной концепции спектакля), симметрично застывшие в глубине сцены. Под медитативные звуки виолончели и протяжные вокальные экзерсисы подростки плюются, сквернословят и бредят о подводных жирафах. Однако присутствие этих загадочных фигур в капюшонах постоянно напоминает о духовной природе конфликта непримиримых гордецов и задир, которым проще проститься с жизнью, чем признать собственную заурядность.

О месте действия зрителям напоминает прямоугольная рама, на которой развешена верхняя одежда. На самом деле, этот гардероб становится в спектакле символом общества, где за внешней оболочкой добротных пальто и элегантных плащей скрывается пустота. С дутыми, фальшивыми авторитетами, олицетворяемыми этими вещами, и ведут свою войну подростки. Начав протест с яблочного огрызка, который Девочка сует в карман анонимного пальто, продолжив оторванными рукавами директорского плаща, к финалу подростки сметают на пол всю одежду, демонстрируя свой нигилизм по отношению к социальным стандартам и иерархиям. Когда же "мир лжи" повергнут, превратившись в пыльную кучу изодранных тряпок, перед героями не просто разверзается пустота — открывается проход в иной мир. Вот только гармония, достигнутая к этому моменту между спорщиками, оказывается иллюзией. Звучит школьный звонок, и девочка стремглав убегает в отворившуюся дверь, за которой, как мы уже точно знаем,— вранье и компромиссы. Мальчик поступает мужественнее и честнее: чиркнув бритвой по вене, он уходит в инфернальную пустоту.