Московский кластер
Николай Фохт
Фото: Геннадий Гуляев, Коммерсантъ
Специальный корреспондент "Русского пионера" НИКОЛАЙ ФОХТ отправился на Олимпиаду, чтобы освещать ее глазами москвича. Точнее, чтобы освещать Олимпиаду глазами москвича, он на нее не отправился. А остался в Москве смотреть, как на Олимпиаду едут другие.
Я уже чувствовал, что впритык, что толком не успею, чего хотел, но жадно жал на педаль газа, стремился всем двигателем на Казанский вокзал.
Оттуда в прекрасный и далекий Сочи отбывал в 7:50 прекрасный и двухэтажный поезд N104. Он ехал вглубь Олимпийских игр, в самую гущу радости и добра.
И я очень хотел проводить этот поезд, может быть, даже напеть "Прощание славянки", обнять проводницу, напутствовать хотя бы один вагон.
Так уж складывается жизнь: кому в Сочи и непосредственно, а кому в Белокаменной и по телику.
Все было сделано, чтобы сорвать мои проводы: с утра перекрыли тоннель на Волоколамке, отменили автостоянку у самого вокзала, пытались запутать с входом. Это только раззадоривало, я прибавлял шаг, последние метры и вовсе бежал, распугивая сонных пассажиров пригородных поездов.
Тонкая струйка отъезжающих просачивалась сквозь рамку металлоискателя. Идея обнять проводницу рухнула: на перрон без билета не пускали. Что шокировало: посадка проходила буднично... Да что там буднично — скрытно проходили проводы болельщиков в Сочи. Сделано было все, чтобы отвлечь внимание от этого мероприятия.
Оператор ВГТРК тоже, мне показалось, был разочарован:
— Что-то маловато их, такое впечатление, что состав полупустым пойдет.
Я хотел крикнуть ему в лицо: нет! Все билеты на 104-й многоэтажный проданы, я сам смотрел на соответствующем сайте. Но я смолчал, не стал делиться эксклюзивом.
Краем глаза приметил необходимых мне пассажиров. Они никуда не спешили, а затихли в маленьком зале ожидания. Это были монголы. На их белых пуховиках так и было сказано: Mongolia, на рукаве — эмблема сочинских Игр. Их было трое, монголов, я подошел к самому молодому, который еще мог оказаться каким-нибудь даже спортсменом.
— Здравствуйте,— осторожно сказал я.
— Здравствуйте,— без акцента ответил монгол.
— По-русски говорите? — я обрадовался.
— Нет,— чисто и уверенно ответил молодой человек.
Тогда я спросил его по-английски: кто он, зачем в Сочи, не побороться ли за медали?
— Yes,— кивал монгол.— Yes. Country ski team.
— Кантри ски, кантри ски... Бег на лыжах что ли?
— Yes,— парень уже не улыбался, но соглашался со всем. На выручку пришла монголка постарше:
— Мы группа поддержки монгольских спортсменов,— сказала она, в общем-то, по-русски.— У нас два спортсмена выступают и 20 фанатов.
— Бег на лыжах?
— Да,— на всякий случай согласилась монголка в белом.— Шорт-трек. На поезде пять дней из Монголии в Москву и один день до Сочи. Всего шесть. Дешево.
Я пожелал удачи монгольским спортсменам. А поезд медленно отвалил от перрона и поплыл в туманную даль.
Я поднялся на второй этаж, в торговый центр "Казанский",— там покладисто заработал бесплатный Wi-Fi. Фуд-корт был похож на открытый офис: люди работали за ноутбуками, серфили на планшетах и эсэмэсили смартфонами.
Молодая женщина, которая по всем признакам тоже могла быть членом монгольской группы поддержки, не спеша сделала мне гамбургер.
И вот что я подумал.
В Москве сделано все, чтобы все видели, как в Сочи хорошо. Тут минус три и мрак — там плюс семь и солнце. Тут людей тайно отправляют на юг — там их радостно и напоказ встречают и будут развлекать. Москва уходит в тень. Наверное, москвичи боятся, что после Олимпиады столицу под шумок перенесут туда, на Черное море. Там теперь такой размах, что никакой Москве не снилось: катки, новостройки и дендрарий. Олимпиада — предлог, хитрый южнорусский ход. Поэтому в Москве следят за сочинскими туалетами и недоделками, как бы подсказывая: Москва-то уже проверенная, уже обжитая.
Московские болельщики боятся, что однажды заснут в столице, а проснутся на задворках страны. Они, как и я, завидуют Сочи. Новеньким каткам, футбольному стадиону, "Формуле-1", горнолыжному склону.
Они, как и я, завидуют даже монголам, которые завтра уже окажутся там.
Ну, ничего, нам тут, как всегда, остается одно — терпеть и болеть.