На единственный в Москве концерт Майкла Джексона, организованный компанией АРС, корреспондент Ъ ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН отправился не с целью написать рецензию, а из чистого любопытства.
У входа на Северную трибуну была, конечно, толпа, и сквозь эту толпу все время ездила милицейская машина — играла, наверное. Нас с товарищем задавили и, обыскивая у входа, нашли на сердце нержавеющую фляжечку коньяку.
— Фляжку сдать в камеру хранения! — строго сказал омоновец.
— Для того ли? — возмутились мы — Для того ли мы несли ее на сердце с самой Таганки?..
— Тогда вылить содержимое! — омоновец продемонстрировал, что он тоже человек и что нас объединяют узы невидимого братства.
— Можно в себя? — осмелели мы.
— Да... — омоновец загрустил. — Выливай куда хочешь.
Мы, конечно же, вылили в себя и, конечно же, потом выпили еще водки в баре для журналистов, где Коржаков ходил с Винокуром, а Абдулов обнимался с Расторгуевым. Концерт задерживался на два с половиной часа, на город опустились ночь и мороз, и поэтому мы взяли еще пол-литра "Столичной" с собой.
Люди ждали. Никто не расходился. Все взгляды были устремлены на сцену или иногда в небо, потому что, по некоторым версиям, оттуда тоже могло прийти спасение языкам.
Я стоял, испытывая на себе единящую силу искусства. Нас было так много, что если бы мы не махали светящимися палочками и бенгальскими огнями, а скажем, работали бы, то за одну ночь сумели бы возвести храм Христа Спасителя или южный полумесяц окружной автомобильной дороги. И могло ли случиться так, что собрал нас всех здесь человек, который грязно приставал к маленьким детям и неприятно разводился с дочерью Элвиса Пресли? Я не верил...
Вдруг голос на нескольких языках мира сказал: "Дамы и господа! Будьте же готовы, ибо через пять минут вы станете частью истории!" И тут мы увидели Майкла. Майкл был един в трех лицах, то есть показывало его сразу по трем большим экранам. Он сидел в виртуальной ракете и одет был в виртуальный скафандр, а руки его лежали на виртуальном штурвале.
— А что, — сказал Майкл на виртуальном американском языке, — доедет это колесо, если случилось бы, до Москвы?
И голос ответил ему:
— Доедет!
— Тогда начинаю отсчет...
Так сказал Майкл, и ракета, сорвавшись с места, понеслась по виртуальным мирам, мимо кладбищ и капищ, мимо портретов самого Майкла, когда он был еще черным и когда он уже отделил свет от тьмы. Засверкал настоящий салют. Я отхлебнул немного водки и подумал, что не мог такой человек грязно приставать к маленьким детям. Ни! За! Что! Он, наверное, просто гладил их по голове, а все неправильно поняли.
Вдруг — трах! Ракета проломила сцену снизу и застыла, подобно памятнику космонавтам на ВДНХ. Майкл изнутри ногой выдавил в ракете стену, и мы увидели его. Он стоял весь сияющий в золотом скафандре, как луч месяца в углублении дупла. Мы закричали "Майкл! Майкл!", а он все стоял и стоял, так что я даже подумал, что, может быть, он забыл текст или его душат слезы признательности за то, как мы совсем не верим, будто он грязно приставал к маленьким детям.
Майкл спрыгнул из ракеты на сцену и оказался очень маленьким в лучах прожекторов. Мы испытали к нему нежность — этакой, все-таки, Маугли... Но было и сомнение: Майкл продолжал оставаться в шлеме, и никто не мог дать гарантии, что это именно он, а не Игорь Крутой, например.
Человек на сцене обернулся спиной и снял свою блестящую куртку. Он, конечно же, не взял с собой водки. Это было очевидно, потому что никак не уместилась бы бутылка в облегающем скафандре. Значит, не Игорь Крутой: тот не совершил бы столь опрометчивой ошибки, не вышел бы вот так, без всего, в московскую сентябрьскую ночь. Значит, все-таки Майкл.
Все еще стоя спиной, человек на сцене отстегнул какую-то застежку, снял шлем и обернулся. Ну конечно же! Как я мог сомневаться! Это он! Это Майкл Джексон! Ура!
Майкл запел песню. На сцену вынесли американский флаг, и кто-то из кордебалета встал в виде Статуи Свободы. Я подумал, что у нас тоже есть свобода, и на сцену вынесли российский флаг.
— Где же он был, — сказал рядом со мной омоновец, — когда мы тут против Зюганова голосовали?
Я оглянулся. Весь стадион, столько народа, сколько хватило бы, наверное, на целый электорат Брынцалова, пританцовывал, подпевал песню про "Гаджибуки" и размахивал бенгальскими огнями. "Как же хорошо! — подумал я — Как же это все хорошо весьма..."
...На сцену вышли дети. Майкл подозвал их к себе и начал по очереди гладить по голове, брать на руки и кричать: "Я люблю вас!" Он совсем к ним не приставал, просто брал на руки и просто гладил по голове.
Мы чуть не плакали. Над стадионом сверкал настоящий салют, люди делились друг с другом хлебом и водкой, Майкл помахал нам рукой, ушел в глубь сцены, встал, сложив на груди руки, и исчез.
С тех пор его больше никто не видел. Никогда.