МХАТ на Тверском бульваре открыл сезон премьерой спектакля по пьесе Максима Горького "Зыковы". Уступив привычное место за режиссерским столиком Анатолию Морозову, художественный руководитель театра Татьяна Доронина играет в спектакле главную роль.
"Сегодня сама хозяйка играет", — радостно сообщила одна из зрительниц, взглянув в программку нового спектакля, своей товарке. В театре на Тверском право Татьяны Дорониной называться "хозяйкой" поддержано извне самой главной, самой авторитетной силой — публикой. (Острословы со стороны титул удлиняют — "хозяйка медной горы", а само здание как только ни прозывали: и "склепом", и "могильной плитой", и "крематорием", и даже "театром имени Дантеса": потому как стоит против Театра имени Пушкина.) Отказать МХАТу имени Горького можно в любых достоинствах, кроме одного — наличия верных и преданных зрителей. Купленный в кассе билет вовсе не становится автоматическим пропуском в это специфическое сообщество. В театр, разумеется, войти разрешат, но сотни глаз в гардеробе и в партере будут непрестанно сигналить тебе, что ты здесь чужой. Неудобство — сродни тому, что можно испытать в клубе меньшинства, к которому не принадлежишь.
Должно быть, и по этой причине, а не только в силу недостатка шедевров в репертуаре, театральные профессионалы театр Дорониной не жалуют и, если заходит о нем разговор, начинают подсчитывать, сколько же сезонов там не были. Шлейф скандальности тянется за Татьяной Дорониной десять лет — со времен разделения МХАТа на "мужской" (ефремовский) и "женский". Принятая ею тогда на себя роль защитницы гонимых актеров, воительницы и наследницы лучших сценических традиций (в том числе и этических), само собой, потребовала со временем играть по совместительству и роль оппозиционерши политической. Воспитанная некогда Товстоноговым в строгости, Доронина от новых ролей отказываться не привыкла. Но с того времени приличные люди в театр на Тверской стали ходить разве что как в кунсткамеру. Или же из сентиментального мазохизма: посмотреть, что сделали годы с советской Мерилин Монро.
Обстоятельства сделали из нее режиссера. Доронина ставит у себя в театре русскую классику и "датские" спектакли. Иностранщину здесь не жалуют. Исключение сделали лишь для "Коломбы" Жана Ануя — слишком уж соблазнительной была для "хозяйки" бенефисная роль мадам Александры. Впрочем, решительно никакого режиссерского дарования актрисе Дорониной природой не дано. Власть и пафос заменить его могут лишь до известной степени. Так что собственные ее постановки выходят пресными и скучными до необычайности. Но иногда случаются яркие конфузы — как с прошлогодним "Теркиным" к пятидесятилетию Победы. Там под Спасом Нерукотворным на аванзанавесе открывался почти равновеликий портрет Сталина, сама Доронина выходила к авансцене, чтобы надрывно прочитать лекцию об истории Родины, а у Зои Космодемьянской под табличкой "русский партизан" оказывался массивный нательный крест. Этой юбилейной вампукой Доронина, против собственной воли, разумеется, карикатурно отразила основное психологическое противоречие теперешней оппозиции — между любовью, с одной стороны, к советскому прошлому и, с другой — к "православию--самодержавию--народности".
С недавних пор, впрочем, место "театра оппозиции" занято новейшим раскольником Николаем Губенко и его второй Таганкой — трибуна для гневных речей теперь там. Доронина же так и осталась героиней горбачевской эпохи. Да, в фойе МХАТа кто-то по-прежнему шелестит газетой "Завтра", а в витринах-колоннах все еще величественно пылятся подарки трудящихся к какому-то мхатовскому юбилею: танк на подставке — от подшефного полка, соломенные фигурки в национальных костюмах — от народов Востока да пурпурная грамота во вспучившейся от времени полиэтиленовой обложке — дар старых большевиков. Но дух энтузиазма из этих стен выветрился. Разгоряченных патриотов-тусовщиков и след простыл, атмосфера царит почти дружелюбная. По необъятному залу ковыляют в основном скромно одетые старушки. Театр на Тверской перестал быть конференц-залом и превратился в красный уголок. Инициатива упущена. Но это же значит и то, что любовь к Дорониной стала совершенно бескорыстной и искренней: всякое увядающее чувство способно тронуть сердце.
Да и Доронина, кажется, поняла, что сегодня принято не будоражить, а успокаивать. На постановку горьковских "Зыковых" она пригласила Анатолия Морозова, сама же сыграла роль Софьи. За "хозяйкой" следует записать тактическую победу. С одной стороны, Горький, много разговоров о добре и о честных людях, сюжет о разбитых судьбах и мающихся русских душах, на фоне которых расчетливым жуликом и проходимцем оказывается немец (и именно Софье предстоит посрамить и изгнать его с позором), есть монолог о Руси и, следовательно, верный шанс получить за него порцию аплодисментов. С другой стороны, любый зрителю нафталинный "реализм", в расхожем понимании — "настоящий МХАТ" (надо ли объяснять, что к подлинным художественным принципам МХАТа никакого отношения не имеющий), с мебелью, с подсвеченным задником, повторяющим, за вычетом медведей, картину Шишкина "Утро в сосновом бору", с электрическими свечами и элегической музыкой Евгения Доги, с текстом "по очереди", с дурно, но честно исполненными ролями второго плана. Музейной аккуратности между тем не наблюдается: наносной традиционализм всегда грешит невниманием к деталям.
Роль Софьи в пьесе главная, Доронина почти весь вечер на сцене: то в густо-синем, то в белом, то в сиреневом. Ей принадлежит авансцена, и она позволяет себе играть как бы слегка со стороны. Иногда кажется, что она скорее присматривает за актерами, чем действует заодно с ними. Царственно щурясь и время от времени закуривая, она шепчет и кричит, ласкает и гневается. Она бережет свои штампы, знакомые каждому, но в этом упорстве больше простодушия, чем каботинства. Она действительно выглядит королевой. Какое королевство досталось ей — то вопрос другой.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ