Борьба с терроризмом и наркотрафиком объявлена одним из приоритетов председательства РФ в G8 в 2014 году. Глава департамента по вопросам новых вызовов и угроз МИД РФ ИЛЬЯ РОГАЧЕВ рассказал корреспонденту “Ъ” ЕЛЕНЕ ЧЕРНЕНКО, что мешает России наладить эффективное сотрудничество с Западом в этих областях.
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ / купить фото
— Складывается впечатление, что с западными странами, прежде всего с США, сотрудничество в сфере борьбы с терроризмом хромает. Что мешает наладить его?
— Главной помехой являются, на мой взгляд, пресловутые двойные стандарты некоторых наших партнеров, в том числе американских. Они проявляются в делении террористов на плохих и не очень — например, в Сирии. Проявляются эти стандарты, в частности, в идеологизированном подходе к проблеме бандподполья, действиям террористических и экстремистских организаций на Северном Кавказе.
Впрочем, зацикливаться на проблемах не стоит: все же международное сотрудничество в борьбе с терроризмом хоть и идет зигзагами, но развивается. С кем-то успешнее, например с Китаем: несмотря на различную иерархию угроз, мы тесно взаимодействуем по совпадающим интересам. И нас, и китайцев беспокоит положение в Центральной Азии, особенно в динамике с учетом «фактора 2014 года». Урок простой: сотрудничать надо добросовестно.
— А вообще как в идеале должно выглядеть такое сотрудничество?
— Идеальная картина такова: провозгласили терроризм глобальным злом, так надо всем вместе бескомпромиссно бороться с ним. В целом на этом постулате и развивается антитеррористическое сотрудничество между государствами, наше с США в том числе. Однако на практике не все так однозначно. После провозглашения правильного политического курса этажами ниже подчас начинается какая-то мышиная возня. Складывается впечатление, что в конкретных ситуациях, применительно к конкретным террористическим или экстремистским организациям в каких-то американских коридорах власти возбуждается мыслительный процесс: а нельзя ли приспособить их для того, чтобы они прямо или косвенно поспособствовали нашим интересам? Вариантов прикрытия тут много, хотя, видимо, самым надежным считается знамя «продвижения демократии». Вот и появляются не террористы, а «борцы за свободу» и «борцы с диктаторскими режимами».
При этом многие из тех экстремистов, которые бежали из России на Запад, вовсе не собираются порывать со своим прошлым. Функционируют и Ахмед Закаев, и «министр иностранных дел Ичкерии» Ильяс Ахмадов, десятки других калибром помельче. Они используют открывшиеся возможности для сбора денег, вербовки новых сторонников — в конечном счете для продолжения подрывной работы против России.
— И что, на Западе об этом не знают?
— Как правило, наши партнеры об этом осведомлены, но продолжают действовать исходя из двойных стандартов. Их позиция легко объяснима: отказаться от такого подхода означает признать, что все эти годы мы были правы, а они — нет.
— То есть все плохо?
— Нет, на Западе, в том числе среди сотрудников правоохранительных органов и спецслужб, все больше становится тех, кто реально оценивает положение дел и стремится наладить со своими российскими коллегами эффективное сотрудничество. Здесь вообще не стоит демонизировать Запад: двойные стандарты практикуют и другие, в том числе к югу от наших границ. Это известно по ситуации в Сирии опять-таки.
— Глава службы британской контрразведки МИ-5 Эндрю Паркер недавно заявил, что война в Сирии угрожает безопасности Великобритании, поскольку британцы, воюющие в Сирии на стороне оппозиции, по возвращении на родину могут примкнуть к террористам. Для России это предостережение актуально?
— Думаю, что вполне актуально. Проблема в том, что пропагандистская машина работает против нас и, несмотря на все разъяснения позиции России по сирийскому кризису, частью мусульман она воспринимается как антиджихадистская. Конечно, это упрощенная, в корне неверная мотивация, и будоражит она только меньшинство — радикалов, но в основном именно такие отправляются добровольно в Сирию.
— Некоторые эксперты даже считают, что те, кто успел повоевать на Ближнем Востоке, будь то граждане РФ или стран Центральной Азии,— потенциальные преступники и их надо изолировать от общества. Вы с этим согласны?
— Начинать, наверное, надо с того, что в большинстве это люди с промытыми мозгами, которые не понимают, каким интересам они на самом деле служат, искренне полагая, что защищают свою веру и единоверцев. Разобраться в современных проблемах, в том числе геополитических, действительно сложно. Те, кто способен, не должны от этого уклоняться, так же как и те, кто знает сам и может объяснить другим, что ни одна традиционная конфессия не допускает насилие как метод взаимодействия с окружающим миром, людьми других верований. Уезжающие за рубеж воевать — наша общая неудача и, возможно, проблема, когда они вернутся с навыками и привычкой решать вопросы путем насилия.
Уголовная ответственность же сугубо индивидуальна, надо разбираться с каждым отдельно: совершил ли преступления, руки в крови или нет.
— “Ъ” недавно стало известно, что ряд западных стран (прежде всего США и Великобритания) озабочены тем, справится ли Россия с обеспечением безопасности Олимпийских игр в Сочи. По нашим данным, они даже обратились к властям РФ с просьбой позволить им увеличить число их собственных силовиков на Олимпиаде. Их озабоченность оправданна?
— Точно знаю: с нашей стороны делается все возможное для того, чтобы обеспечить безопасность Олимпиады. При этом мне понятна обеспокоенность руководства других государств за безопасность своих спортсменов и туристов. Но хочу вас заверить: головное российское ведомство, которое занимается этой проблемой, ФСБ, работает очень активно, в том числе на международном уровне. Они постоянно обсуждают эти вопросы со своими иностранными партнерами. И у нас в МИДе создано специальное структурное подразделение, занимающееся Олимпиадой. Схожие меры приняты в других ведомствах. Мы делаем то, что нам положено делать, и все, что от нас зависит, чтобы обеспечить успех зимних Игр в Сочи, включая безопасность.
— В этом году Москва объявила о прекращении действия договора 2002 года о сотрудничестве с США в борьбе с наркотиками, торговлей людьми, коррупцией и терроризмом. Не привел ли разрыв соглашения к негативным последствиям для РФ в сфере борьбы с этими угрозами?
— Думаю, что не привел.
— А готовится ли что-то взамен этому договору?
— Взамен пока ничего не планируется — объективно такой необходимости нет. Те незначительные в масштабах страны суммы, которые направлялись на техническое содействие правоохранительным органам РФ, имели смысл в начале и середине 90-х годов, в тяжелое время, когда бюджетное финансирование было на очень низком уровне и в организационном плане многое оставляло желать лучшего. Вот тогда техническое содействие было для нас значимо, и мы признательны за то, что его получали.
А сейчас такой необходимости нет. Мы теперь сами являемся крупным донором, который оказывает разнообразную помощь в укреплении верховенства закона в ряде стран — по линии ООН и других организаций, а также в двустороннем плане. Статус реципиента иностранной помощи нам ни к чему, чем и обусловлен наш выход из этого сыгравшего свою роль соглашения.
— Еще одним приоритетом РФ в G8 будет борьба с наркотиками. “Ъ” писал о проекте США по борьбе с афганским наркотрафиком, в который планировалось вовлечь центральноазиатские страны (CACI). России, которая опасалась, что цель этой инициативы — усиление военно-политического присутствия США в регионе, вроде как удалось уговорить союзников по ОДКБ не участвовать в нем. А как сейчас обстоит дело с этой инициативой?
— Россия исходила из того, что побочным эффектом реализации этого проекта могла быть угроза прежде всего интересам самих государств Центральной Азии. Мы разъяснили отдельные параметры этого проекта нашим центральноазиатским партнерам, в результате чего они с большим пониманием отнеслись к нему.
Посмотрите на картину в целом: США фактически контролируют Афганистан в течение длительного времени. Они могли гораздо более активно бороться с производством наркотиков в этой стране, но не сделали этого. В текущем году, например, практически все показатели резко ухудшились, а чего ждать в следующем, когда иностранные военные контингенты будут в основном выведены из страны?
В таком контексте активность США по периферии вызывает некоторые сомнения. Мы неоднократно указывали и американцам, и другим нашим партнерам на то, что с наркотиками надо бороться там, откуда они проистекают, где их производят. Где выращивается опийный мак, куда приходят прекурсоры, где расположены лаборатории по производству героина. Перехватывать же отдельные партии наркотиков на огромном пространстве в соседних с Афганистаном странах гораздо тяжелее. В этом ключевой недостаток инициативы США.
Другим негативным фактором было то, что предоставление помощи странам Центральной Азии в рамках этого проекта обставлялось рядом условий, которые, на наш взгляд, суверенные государства не должны были бы принимать.
— Речь ведь шла о том, чтобы американцы получали широкий доступ к внутренней информации различных ведомств стран Центральной Азии, в том числе силовых?
— Примерно так. В более широком плане речь идет о контроле над теми структурами, которым оказывалась бы техническая и финансовая помощь. Это могло бы практически привести к не совсем эффективному контролю государства над частью силового аппарата, на что мы и указали нашим собеседникам. В итоге американцы отказались от идеи утверждения этого проекта в рамках ООН и других структур.
— Какие другие новые вызовы и угрозы сегодня являются наиболее серьезными для безопасности РФ?
— Из того, что происходит в мире, я бы на первое место поставил угрозу радикализации. Обычно новые вызовы и угрозы по иерархии расставляют таким образом: сначала терроризм, потом незаконный оборот наркотиков, организованная транснациональная преступность и так далее. Отдельными феноменами являются пиратство и киберпреступность. Но мне кажется, и это мнение разделяют многие другие эксперты, что сегодня едва ли не главной угрозой для всего мирового сообщества является радикализация общественных настроений. Это глобальная тенденция, затрагивающая общественное сознание всех групп населения — независимо от географического региона, возраста, уровня образования и профессии. Это очень тревожный феномен: радикализируются практически все группы — сформировавшиеся по политическому, социально-экономическому, этническому, конфессиональному или какому-либо другому признаку. Радикальные настроения становятся все более распространенными и менее подверженными компромиссам. Ими охватываются даже те регионы, которые раньше считались спокойными. Но это — отдельная тема.