Сколько должен длиться траур
Женщина в поезде заказала два стакана чая: "Зеленый для меня, черный — для Вадика". Я замерла: "Для кого-о?" — в купе, кроме нас с ней, никого не было. "Для моего мужа",— и она стала так горячо, живо рассказывать о Вадике, будто только-только вышла за него замуж, а не похоронила два года назад. Ну, я человек опытный, за свою командировочную жизнь разных попутчиков видала, поэтому уточнила: "Он у вас любит сладкий чай? Тогда берите мои пакетики, я без сахара пью". Женщина улыбнулась: "Вы думаете, я сумасшедшая? Нет, просто Вадюша всегда рядом со мной, каждую минуту, и я это чувствую. Я разговариваю с ним, советуюсь. Всегда накрываю стол на двоих. Ставлю ему тарелочку, приборы, поправляю подушку на его стороне кровати... И сейчас мне приятно знать, что любимый рядом, что мы едем в Пензу к моей маме вместе, как обычно".
Выдержав почти час ее монолога "Как мне повезло с мужем", я попыталась поговорить о чем-то другом. Удивлялась погоде: "Какая теплая в этом году осень", ругала политиков, распространяла слухи про экономический кризис, даже достала книгу, намекая, что пора бы закругляться с перечислением заслуг покойного Вадика. Куда там! Женщина говорила и говорила о своем.
Тогда я решилась. Откровенность за откровенность. "Всему свое время,— важно сказала я, будто какой-то гуру.— Есть время печалиться, а есть время радоваться. Два года — достаточный срок для траура. Вам пора прийти в себя, утрите слезы". Она тут же заплакала. Сморкаясь в полотенце РЖД, сообщила, что я ничего не понимаю. Что я такая же, как все. "После похорон друзья и родственники постоянно говорили со мной о Вадике, а теперь стоит мне заикнуться о нем, как люди переводят тему. Даже его брат, его дети — все давно живут своей жизнью. Только я скорблю о нем, я скучаю каждую минуту, а для остальных его будто нет!"
Я набрала воздуха, чтобы сказать: "Но ведь его действительно нет", но лишь вздохнула. Стало неловко. Кто я такая, чтобы читать нотации вдове? Конечно, не очень-то вежливо с ее стороны изливать душу случайным собеседникам, потому что родственникам эти речи уже обрыдли. Но задело меня не это. Я разозлилась, что печаль этой женщины не движется по расписанию, как наш поезд. За отрицанием потери должен идти гнев, потом попытка сделки, депрессия, вина, принятие — это любой психолог скажет. А эта застряла на первой стадии, ни туда ни сюда. И уж если мне хочется ее встряхнуть: "Алло, очнитесь!", то представляю, что испытывают ее близкие.
Но ведь люди по-разному переживают этапы горя. И длительность этих этапов тоже у всех разная. Вратарь Вячеслав Малафеев через семь недель после похорон жены уже официально выводил в свет новую подругу, а Михаил Горбачев и сейчас каждому гостю, который к нему приходит, в первую очередь показывает портреты Раисы Максимовны. Как лучше справляться с горем — кто знает? Разве есть четкие правила? Может, мою попутчицу не надо торопить и неуклюже подталкивать, знакомить с новыми кавалерами? Окружающие считают, что пора бы ей признать реальность, пора перестать искать умершего супруга в толпе, слышать его голос, мысленно общаться с ним. Но она считает иначе. Она пока не хочет "двигаться дальше". Она хочет видеть на столике стакан с его любимым черным чаем и, закрывая глаза, воображать рядом его плечо.
"Надеюсь, когда-нибудь вы снова будете счастливы",— сказала я. "Я буду помнить его всю жизнь",— ответила она, глядя в окно. Я кивнула. Это — конечно.