Вчера в Останкинском суде в присутствии специального корреспондента Ъ ВАЛЕРИЯ Ъ-ПАНЮШКИНА состоялось заседание, посвященное рассмотрению иска мэра Москвы Юрия Лужкова о защите чести и достоинства от посягательств Сергея Доренко. Взамен поруганной чести мэр требует $42 млн, а Доренко даже и не прочь эту сумму заплатить, но только постепенно, чтобы Лужков как следует помучился.
Зал Останкинского суда очень маленький. Мест не хватает. А народу набилось столько, что трудно даже поставить на штативы все восемь присутствующих телекамер. Микрофонами уставлены все столы. Удочки с другими микрофонами реют над головами. Процесс века и съемки воскресного телесериала одновременно. Время от времени кто-то из гостей порывается залезть в железную клетку для подсудимых, но трепетная секретарь суда всякий раз останавливает:
— Что ж вы делаете! Это ж уголовный суд! Мы ж тут туберкулезников судим каждый день.
— Давайте,— кивает женщина-судья на скромно стоящего в проходе Доренко,— хотя бы Сергея Леонидовича посадим.
— Не посадите! — грохочет герой.
— Посадим,— тонко улыбается судья.— Обязательно.
При этих словах охранники вносят из коридора огромную деревянную лавку, подставляют ее к телекамерам и говорят:
— Садитесь, товарищ Доренко. И помните, мы хоть и будем голосовать за коммунистов, а все же мысленно с вами.
Доренко садится. Заседание начинается. Адвокаты ответчика требуют отвода экспертов — на том основании, что не все листы заключения правильно подписаны. Адвокат истца просит это ходатайство отклонить — на том основании, что еще не время его подавать. Представитель экспертов говорит, что главный эксперт не явился на заседание, потому что вызвал на это утро телефонного мастера. Доренко при этом любезничает с женщиной-прокурором. И суд удаляется на совещание.
В перерыве Доренко выходит в коридор, и поклонники окружают его. Знаете это желание быть поближе к звезде? Перекинуться парой слов, пошутить... И Доренко знает это желание. В результате и женщина-прокурор, и женщина-эксперт, и женщина-журналист из пролужковской газеты розовеют от удовольствия, вызванного чудом человеческого общения, и не могут скрыть симпатии к телеведущему.
— Трудно,— говорит Доренко,— конечно, трудно выиграть процесс. При том что и судью, и адвоката оплачивает Лужков. Вы же знаете, мэрская надбавка. Адвокату мэр платит легально, а судьям хоть и нелегально, но тоже платит.
Женщины сочувствуют.
— Но я все равно победил. С того самого дня, как Лужков вступил в личную перепалку со мной в эфире ТВЦ. Не принято же у политиков федерального уровня хаяться с журналистами. Так вот и выходит, что Лужков больше не федеральный политик.
Женщины сочувствуют. А проходящая мимо по коридору судебная уборщица даже спрашивает, не знает ли Сергей Леонидович, будут ли сегодня платить зарплату.
— У меня не было шанса вспомнить старые программы,— продолжает мастер,— и вот Лужков мне такой шанс предоставил. Я теперь устрою альманах воспоминаний. И если даже меня осудят на $42 млн, я буду выплачивать эти деньги сто лет, и на каждый доллар Лужков у меня станцует.
С этими словами Доренко входит в зал и подходит к женщине-адвокату. Лужковскому.
— Давайте,— говорит,— я займу сторону Лужкова и попозирую,— занимает и позирует.— Лужков ведь не верит, что я отстаиваю его честь. Как проститутка не верит в чистоту любви. А я попробую, как Раскольников, растопивший лед в сердце Сонечки, доказать Лужкову свою чистоту и непорочность.
С этими словами Доренко выходит из зала, садится в машину и уезжает. А процесс века продолжается уже без него. Наверное, до выборов будет идти.