Вчера в здании правления Союза писателей России, что на Комсомольском проспекте, 13, прошел X съезд этого самого союза. Писатели произносили речи, клеймили реформаторов, предавали анафеме "Литературную газету", выпивали, конечно, и на этом основании, видимо, единогласно решили, что Россия выстояла. Слушал живое русское слово специальный корреспондент Ъ ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН.
У входа в маленький желтый особнячок на Комсомольском проспекте стоит памятник облезлому Пегасу. То ли в честь Древней Греции, которая потом стала Византией и непонятным образом посредством православия повлияла на установление в России коммунистических идеалов. То ли потому, что "Пегас" — любимые сигареты делегатов писательского съезда.
В маленьком вестибюле висел посвященный двухсотлетию Пушкина плакат, почему-то на арабском языке. А напротив плаката была книжная лавка с произведениями отцов-основоположников русской литературы: Язов, "Удары судьбы", "Франко" (испанский диктатор) из серии "Жизнь замечательных людей", Примаков, "История одной карьеры"... Слава Богу еще, что не "Сионизм — угроза миру".
Пушкина, Толстого, Набокова в книжной лавке писателя не было. Зато делегаты писательского съезда охотно разбирали газеты "Завтра", "Лимонка", "Черная сотня".
Поздравительные телеграммы съезду с пожеланием удачи и здоровья прислали Геннадий Селезнев и Юрий Лужков. А в зале посреди кучи неизвестных сидели известные советские писатели Валентин Распутин, Василий Белов и Глеб Горбовский.
Журналистов в зал не пускали, а заставляли слушать речи по радио в маленькой комнатке, называвшейся пресс-центром. Там стоял динамик, и у динамика за письменным столом сидел строгий писатель: следил, чтобы все записывали речи на диктофон.
Надо сказать, речи были красивые. В каждом абзаце Распутина и Белова метафор и славянизмов было столько, что мысль терялась, хотя первоначально была.
Распутин, например, настаивал на том, что труд есть совесть. В процессе его речи писатели потихоньку выходили из зала и слонялись по коридорам. В левом кармане у писателей обыкновенно бывала початая поллитровка водки, а в правом — четвертинка черного хлеба. Писатели подходили к первому встречному, включая автора этих строк, и, многозначительно кивая не левый карман, говорили:
— Дорогой ты мой, пойдем в шестнадцатую комнату, у меня и закусь есть,— тут писатель кивал и на правый карман для симметрии.
Распутин, тем временем, апеллируя к авторитету "красноармейца Платонова, красноармейца Леонова и продразверстовца Шолохова", говорил, что "Россия, затаившись, выжила, найдя в земле верные заклады".
Еще Распутин заметил, что смерть в России превзошла жизнь и что Сорокина читают больше, чем Виктора Лихоносова и любого из здесь присутствующих. Заметил справедливо.
Нагнав этого страху, Валентин Григорьевич, однако, вселил же и надежду в сердца писателей, не ушедших еще к тому времени в шестнадцатую комнату, сказав, что Россия выжила, и в этом уже нет сомнения.
— Есть губернаторы,— сказал Распутин,— радеющие за свою землю. И есть в правительстве люди, глядящие мимо Кремля.
Тут послышались аплодисменты, и дальнейшая повестка дня пошла веселее. Безымянный писатель из Москвы сказал, что столичные витии взяли отчетливый курс на нравственность русского мужчины, чтобы сохранить русский народ, постоянно рождающий таких героев по имени Александр, как Александр Невский, Александр Суворов и маршал Георгий Александрович Жуков.
Безымянный писатель из Эстонии похвастался созданием в городе Таллине, где созрел и окреп гений Федора Достоевского, организации ОРЛЭ — Объединение русских литераторов Эстонии.
Безымянный писатель из Петербурга рассказал, что враги в этом городе издали к юбилею Пушкина записки Дантеса, а они, русские писатели, издали свои стихи. И предоставил публике решать, что лучше.
А писатель Василий Белов резюмировал:
— Ничто так не разрушает государственность, как чужебесие. Посмотрите, на каждом столбе реклама и все не по-русски.
— Я,— признался Белов,— никаких языков, кроме русского, не знаю. Ну что же теперь делать? Поневоле возьмешься за автомат.