ЗРИТЕЛЬСКОЕ ОБЩЕСТВО И УРОВЕНЬ ЕГО КОМПЕТЕНТНОСТИ
Для абсолютного большинства россиян конфликт и военные столкновения последних недель между Южной Осетией, Абхазией и Россией с одной стороны и Грузией с другой—событие, полностью опосредованное массмедиа, а еще точнее—основными программами телевидения, это война прежде всего информационно-телевизионная. Однако, по данным последних лет, около четверти россиян совершенно не доверяют массмедиа, еще около 40% доверяют «не полностью». Иными словами, от 3/5 до 2/3 взрослых жителей России вроде бы не полагаются на массовые медиа как источник информации. И все же, поскольку никаких других общедоступных информационных каналов, кроме телевидения, большинство россиян не имеют, то они вынуждены в значительной степени пользоваться телевизором и в конце концов принимать официальные представления, оценки, выводы, транслируемые голубым экраном,—формируется своего рода телезависимость без доверия, а нередко и без одобрения.
Так или иначе, встав перед дилеммой принимать или не принимать (а ничего третьего на нынешний момент россиянам не дано), ровно половина из 1600 респондентов, опрошенных Левада-центром 15—18 августа 2008 года, признали, что «хорошо понимают» происходящее в Южной Осетии, другая половина—что понимают смутно (37%) или даже (каждый десятый) вовсе ничего не понимают.
КТО ВИНОВАТ?
Тем не менее официальную картину происходящего приняли от 70 до 80% взрослых жителей России. Главное в этой картине: Грузия стала заложницей геополитических устремлений американского руководства (с этим скорее и полностью согласились в сумме 74% опрошенных); политики и дипломаты России со своей стороны сделали все возможное, чтобы не допустить перерастания конфликта в войну (согласились 70%); всему виной дискриминационная политика грузинских верхов по отношению к осетинскому и абхазскому населению (эту позицию поддержали 32%) и экспансионистские планы руководства США, стремящегося установить контроль над странами—соседями России (49%). В поведении собственно грузинской стороны главными, по мнению россиян, были два мотива: личное желание М. Саакашвили укрепить авторитет и сохранить пост президента (38%), стремление Грузии войти в НАТО (а большинство россиян по-прежнему видят в этом блоке врага России), для чего необходимо урегулировать территориальные проблемы,—точка зрения, принятая 43% опрошенных.
В итоге складывается впечатление, что основными участниками войны, по мнению большинства россиян, вообще были не Грузия и Южная Осетия, а—едва ли не в первую очередь—Россия и США, причем «мы», по логике таких построений, во всем правы, тогда как «они» по определению виноваты. Реанимация в сознании россиян старой пропагандистской картины подобного глобального противостояния, как можно предположить, во многом объясняет то единодушие российского населения в основных оценках происходившего, о котором было сказано (второй важный фактор—это, конечно, монополия официальной точки зрения, о ней тоже говорилось).
НЕМНОГО ПРЕДЫСТОРИИ
Антиамериканские и антигрузинские (а также антиукраинские) высказывания, настроения, оценки именно в такой связке начали транслироваться по главным каналам российского телевидения и, соответственно, усиливаться в массе российского населения в период оранжевой революции на Украине и революции роз в Грузии—с первыми же попытками двух стран—членов СНГ выйти на путь политического и социального развития, отличный от принятого остальным большинством. Но необычайно быстрая реанимация «образа врага» и кристаллизация ксенофобии по данным направлениям произошла за последний год. Вот как выглядит эта динамика (число опрошенных во всех случаях—1600 человек; отмечу, что ровно та же тенденция—в динамике оценок российско-украинских отношений).
Хочу подчеркнуть, что речь идет вовсе не о «навязывании» массам или «манипулировании» массовым сознанием со стороны официальных и официозных тележурналистов, экспертов-политологов, других «говорящих голов», а о смысловом разрешении, если угодно—благословении, и дополнительном символическом подкреплении тех настроений и стереотипов, которые в массе уже есть, но в несконденсированном, смутном виде. Иными словами, ответственность за подобные оценки и реальные последствия подобной «консолидации от противного» несут обе стороны—и коммуникаторы, и публика.
ЗА И ПРОТИВ
Третий важный фактор, который опосредует оценку россиянами происходящего в Южной Осетии и Грузии,—их отношение к собственному руководству, к властным верхам и проводимой ими политике, как внешней, так и внутренней. Те же самые 70—80% (точнее, 73 и 82%), о единодушии которых говорилось выше, одобряют сегодня деятельность соответственно Д. Медведева и В. Путина, чуть менее 60%—деятельность российского правительства. Но, во-первых, это все-таки отнюдь не «все поголовно». И, во-вторых, в данной массе есть некоторое, хотя и не очень значительное расслоение. В целом примерно от 20 до 30% опрошенных не принимают или, по крайней мере, не полностью принимают картину происходящего, признанную и демонстрируемую большинством респондентов.
Так, 32% считают, что в основе конфликта—не столкновение геополитических интересов двух сверхдержав, США и России, а «борьба амбиций руководства России и руководства Грузии». По 4—5% полагают, что ситуацию на Кавказе накаляют в своих интересах руководство Южной Осетии и власти России. В сумме около 20% опрошенных объясняют поддержку грузинской стороны Западом тем, что действия российских войск на территории Грузии привели к гибели мирного населения (8%), тем, что Россия вводом своих войск нарушила суверенитет Грузии (7%), и тем, что действия России спровоцировали распространение конфликта на соседние территории, в частности на Абхазию (5%). 19% в связи с этим опасаются, что в конфликт втянутся другие страны и на Кавказе возникнет угроза большой полномасштабной войны.
При этом наибольшее одобрение официальная российская версия происходящего получает со стороны более образованных, более обеспеченных россиян—жителей Москвы и крупных городов страны. Напротив, менее благополучные жители больших городов, а также население малых городов и сел, как можно полагать, меньше подвержены телевизионной идеологической накачке, поскольку, среди прочего, вовсе не так уж стремятся идентифицироваться и слиться с властью, а имеют к ней значительные экономические и социальные претензии. Эти группы и слои явно предпочли бы, чтобы деньги, идущие на войну и восстановление после войны, были вложены в поддержку менее обеспеченной части населения и т.п.
Среди подобных подгрупп по-разному складывается баланс ксенофобических настроений и реакций. Более урбанизированная, образованная и доходная часть населения (в количественном отношении относительное меньшинство) скорее тяготеет к пропагандистско-идеологической модели ксенофобии (противостояние Америки, неприятие Грузии и политики ее президента). Оценки же населения малых городов и особенно жителей села во многом питаются бытовой ксенофобией по отношению к грузинам как к этническим чужакам, в этих слоях более выражена симпатия к населению Южной Осетии и Абхазии как жителям периферии, которых стремится подчинить центр (проекция собственного периферийного положения в России).
Количественные различия между упомянутыми группами и слоями российского социума не так уж велики (все-таки уровень согласия достигает 70—80%), но как тенденция вполне значимы и учитывать их стоит.
ЧТО ДАЛЬШЕ?
Большой ясности в представлениях россиян о будущем развитии нынешнего кавказского конфликта нет. Доли тех, кто полагает, что в ближайшем году обстановка на Северном Кавказе улучшится/ухудшится, практически равны (соответственно 26 и 24%), но почти две пятых (39%) не предвидят тут никаких перемен. И хотя около трети опрошенных все же надеются на то, что Грузия и Осетия вступят в переговоры, 36% уверены, что конфронтация продолжится, а еще 19%, как уже указывалось раньше, и вовсе опасаются большой войны на Кавказе. Почти половина—46%—респондентов уверены, что отношения России с Западом по окончании военного конфликта останутся прежними (что сегодня отнюдь не равнозначно «хорошим»), 17% считают, что они все-таки улучшатся, но еще 21% убежден, что они еще более ухудшатся.
Крайне важный штрих: при всем массовом одобрении политики российского руководства и его официальной версии событий на Кавказе 60% опрошенных не считают возможным оставить урегулирование кавказского конфликта только его непосредственным участникам: это урегулирование, полагают они, должно вестись силами мирового сообщества, с участием ООН и других международных организаций.
РОССИЯ/ЧЕЧНЯ, ГРУЗИЯ/ОСЕТИЯ: СКРЫТАЯ ПРОБЛЕМА
Наряду с уже названными факторами оценку происходящего на Кавказе определяют впрямую не упоминаемые респондентами (как и российскими политиками, телекомментаторами и т.п.), но, как мне кажется, чрезвычайно важные для понимания дела непризнанные аналогии с российско-чеченской войной. Лишь около 20% опрошенных в сумме почувствовали, как можно предполагать, эту аналогию и признали, что поведение Грузии в отношении Южной Осетии было «попыткой восстановить территориальную целостность страны» (15%), стремление прекратить «нападения и провокации со стороны Южной Осетии» (4%).
А ведь эти «подсказки» в ответах указывают на модельный характер постимперских напряжений и конфликтов между частями прежнего наднационального конгломерата, который уже как минимум второе десятилетие находится в состоянии затяжного распада. При этом он разрушается именно по тем линиям, по которым когда-то принудительно-добровольно собирался и склеивался. Перед нами сегодня—один из эпизодов этого долгого распада.
БРЕМЯ ИМПЕРИИ
Конфликт Россия/Чечня на другом уровне воспроизводится в сегодняшнем противостоянии Грузия/Южная Осетия/Абхазия, в известной мере—Украина/Крым, с аналогичной ролью России как заинтересованной третьей стороны и т.д.
Причем поведение российской власти, тех группировок и сил, которые определяют сегодня государственную политику как внутри, так и вне страны, направлено по преимуществу на реанимацию и эпигонскую стилизацию прежних имперских амбиций. То есть на всяческое, любой ценой, замедление, «подмораживание» того распада, о котором идет речь и в затяжке, сохранении которого нынешняя власть чрезвычайно заинтересована. Иначе ей и обслуживающим ее кругам, включая «держателей речи», пришлось бы обратиться к обсуждению, а там и к решению реальных и сложнейших постимперских проблем, от экономических до культурных, от мировоззренческих до бытовых, тогда как они к этому по своему социальному генезису, кругозору, компетенции, материальным интересам и запросам пока не готовы.
Фото ВАСИЛИЯ МАКСИМОВА, АЛЕКСЕЯ ДРУЖИНИНА/РИА НОВОСТИ, ВЛАДИМИРА РОДИОНОВА/ИТАР-ТАСС