Как одно время меняет другое? Как одна эпоха созревает внутри другой, прямо противоположной? Разве есть вопросы более интересные для историков, социологов, политологов. Ведь если только научиться угадывать требования (а иного слова не подберешь) будущего, то все вроде бы может стать проще…
Не ангажированный профессионал — экономист или специалист по 50-м — сразу может сказать: великий вождь оставил страну совсем в плохом порядке. Сельское хозяйство — абсолютно разрушено, крестьяне — по факту — государственные крепостные. Голод регулярно возникает то тут, то там. В промышленности — невероятные перекосы. Она держится на рабском труде многомиллионной армии заключенных и рабочих, которым не позволяют вернуться к своим семьям из промышленных центров, возникших при эвакуации во время войны. Уровень жизни очень низкий. Госаппарат невероятно устал от страха и необходимости обожествлять вождя, стремительно терявшего способность (или желание) реально воспринимать положение в стране. Можно привести примеры и на цифрах, показать, что СССР дошел до предела и оттепель была неизбежна, как инстинкт самосохранения в любом живом организме. Но все-таки формирование в последние, самые могильные годы Сталина будущего авангарда прогрессивной молодежи - стиляг, мне кажется, гораздо ярче демонстрирует, насколько страна нуждалась в притоке свежего воздуха. Хотя в марте 53-го и не понимала, что достигла рубежа.
В России в связи с гипертрофированной ролью самого главного начальника удобно связывать смену эпох со сменой царствований. Хотя даже у нас это все не так просто и линейно. Тем не менее в марте 2008-го у нас выборы. И, вглядываясь в лица официально заявленных кандидатов, мы пытаемся понять, что же изменится, когда Владимир Владимирович дождется смены и скажет сакраментальное: «Берегите Россию». Между тем, возможно, продуктивнее догадываться не о имени третьего президента, а о том направлении вектора времени, с которым столкнется любой новый глава государства. И которому бессмысленно противодействовать — только разбазаришь ресурс свой и государства.
В чем был главный смысл Путинских восьми лет? К 99-му люди очень устали. Борис Николаевич Ельцин как умел (хотя, если говорить честно, выбор у него был не таким уж и большим) провел Россию через огромную социальную революцию. И не устать от постоянных перемен, тяжелых и материально, и психологически, было невозможно. Но в целом страна была не готова самораспуститься и исчезнуть, как за восемь лет до этого самораспустился Советский Союз, а за полтора тысячелетия — исчезла Римская империя. Нужен был лидер, который помог бы сохранить Россию и дал бы ее гражданам передышку. Запрос был на того, кто прекратит революцию как процесс, но сохранит ее завоевания.
Путину потому так и сопутствовала удача, что именно эти задачи он реализовывал каждый день. Пресловутая стабильность, которая сейчас навязла в зубах как пропагандистский штамп, была просто необходима обществу. Необходима, чтобы перевести дух. Чтобы понять, какие правила работают, а какие — нет. Чтобы осознать, что можно и нужно сделать, дабы вписаться в новую жизнь, встроиться в нее. А следовательно, в конечном счете и принять.
За то, что Путин сохранил Россию в нынешних границах, «погасил» революцию, вернулся ко многим привычным государственным штампам, а главное — дал шанс войти в капитализм, огромное большинство не только благодарно ему. Оно согласилось принять происшедший в 90-е радикальный слом существовавшего уклада, включая передел собственности, оставшийся от социализма.
Но эти восемь лет прошли. Исчерпана ли повестка, заявленная на эти годы? Требуется ли что-то принципиально новое? Зреет ли, образно говоря, новое поколение стиляг?
Когда читаешь сообщения, что руководитель Рособоронэкспорта Сергей Чемезов возглавит акционирование собственного предприятия, что до сих пор сразу несколько профильных министерств считало недопустимым; что «Газпром», почти наполовину принадлежащий частным акционерам, может получить новые месторождения даже без формальных конкурсов (об этом говорил премьер Фрадков); а Манана Асламазян, возглавлявшая фонд профподготовки журналистов, должна уехать из страны, чтобы не сесть в тюрьму за то, что пыталась ввезти в страну 9,5 тысячи евро (можно только 10 тысяч долларов), и открытое письмо нескольких тысяч журналистов президенту в поддержку Асламазян ничего не меняет, становится ясно: что-то устроено не вполне справедливо. Точнее, одной из фирменных черт путинского стиля является то, что своим можно все, чужим — ничего.
Этот стиль неизбежно репродуцируется вниз, до самых оснований вертикали власти. Какому-нибудь губернатору не страшно даже взятки брать перед скрытой телекамерой, а кого-нибудь сажают за обнародование этой записи. И такое положение дел лишает общественную жизнь в России хоть сколько-нибудь заметного количества воздуха. Необходимость встраиваться в бессменных губернаторов, всесильных силовиков, алчных чиновников будет раздражать все большее количество людей. Прежде всего — активных. Будет убивать у них надежду, что их мнение важно, что в рамках действующей модели они могут чего-нибудь добиться. Это раздражение будет накапливаться неизбежно, ведь выборы сознательно обесценены, гражданские добродетели сведены к тупому традиционализму и безропотному послушанию. А местные вожди боятся только Путина (впрочем, весьма к ним либерального) и сидят в своих креслах зачастую более 15 лет.
Если говорить о столичных поветриях, то у людей искусства, гуманитарных профессий, особенно у молодых, оголтело не принимать все, что делает власть, становится хорошим тоном. И власть все делает для того, чтобы поддерживать эти настроения. Превратив информационные телепрограммы на госканалах просто в инструмент пропаганды, идеологические контролеры заставили процентов 20 населения вообще не смотреть их. 20 процентов — не смертельная цифра. Но это опять-таки самые образованные, активные, профпригодные люди. Те, которые должны стать мотором страны.
Впрочем, ТВ дело уже не ограничивается. Стоит в какой-то газете или журнале затеплиться не то чтобы оппозиции, но какой-то жизни, как ее тут же пытаются стерилизовать, пусть для этого и потребуется смена редактора или команды. Журналисты уходят из профессии, а бывает, получают запрет на нее. Те, кто вынужден остаться, чувствуют себя пружинами, которые бесконечно сжимают.
Единственное желание такой пружины даже не распрямиться, а сделать неприятно сжимающим ее пальцам.
Причем если какая-то часть политического спектра насильно изживается, то общий вектор смещается в другую сторону. И фашисты с националистами, которые совсем недавно были очевидными маргиналами, плодятся и размножаются, становятся востребованной силой, в которой многие силовики и чиновники не стесняются признавать социально близкую силу.
Во внешней политике дело Литвиненко и грядущий кризис из-за Косово вызовет еще большую конфронтацию с Западом. Риторика будет грубеть все оставшиеся до выборов полгода. И скорее всего мы окажемся в самой низкой точке отношений с Западом после окончания холодной войны.
Напрямую с Путиным «перегибы в центре и на местах» связывают совсем немного людей. Владимира Владимировича россияне любят всерьез и надолго. Но общая усталость от атмосферы безвоздушья уже есть. И нет оснований думать, что она будет уменьшаться. Если попытаться все оставить без изменений, то без популярного и сильного Путина она будет только стремительно нарастать.
Если это так, то мобилизационная повестка дня, проводимая Путиным, выполнена (возможно, уже выполнена пару лет назад). И перед его преемником будет стоять объективная задача: исправить сложившиеся сейчас вовсе не идеальные модели управления, выправить перегибы, очень осторожно качнуть маятник в другую сторону, не потеряв рычагов управления.
Конечно, для самой верхушки политического класса ослабление конструкции может показаться ненужным и даже опасным. За путинское правление эти люди привыкли к полной безответственности. Ведь не было провала, поражения, проблемы, которую Путин благодаря своим личным качествам и невероятной популярности тихонько бы, без публичных порок не закрыл бы собой. Привычка все стратегические решения и связанные с этим риски оставлять на президенте, а самим под этим мощным прикрытием порезвиться в бюджетных полях никуда не исчезнет и после марта 2008-го. Все захотят продолжить жить как за каменной стеной. Но любой преемник не сможет быть ни для кого каменной стеной. Невозможно быть еще крепче и тверже ВВП, особенно поначалу, и особенно, если бездумно пытаться изображать из себя нового Путина. К тому же когда политический класс не чувствует своей коллективной ответственности, то его деградация неминуема, а страну ждет катастрофа.
А раз так, то, выбирая следующего президента, и сам Владимир Владимирович, и все мы должны исходить из того, что даже если в верховной власти вообще не появится новых людей, то режим все равно изменится. Это будут диктовать требования момента. Или, если хотите, требования истории. Не замечать их — ошибка. История так или иначе свое возьмет.
Пытаться сохранить все как есть сейчас — задача практически не реализуемая и не зависящая от персоналий.
Раз так, то, наверное, лучшим преемником станет тот, кто, понимая из какой «шинели» он вышел, не пытался бы снова на себя ее надеть. Только такому человеку удастся сохранить достижения путинской эпохи и двинуть страну дальше.