Никишин знает о водке все. Его знания могучим потоком выливаются на читателя, заставляя его судорожно барахтаться в потоке фактов, исторических описаний, параллелей и цитат. Иной раз хочется притормозить, вырваться из бесконечных перечислений того, «где пьет русский пьяница» (далее следует список из сотни мест), или подробного перебора полутора сотен названий и водочных марок, но все это, разумеется, меркнет перед величественным левиафаном синонимов слову «выпить» на двух с половиной страницах книги «Водка и Горбачев». Много, слишком много. Но все это работает. Ведь еще в незапамятные времена расцвета научного коммунизма будущий записной антисоветчик, а тогда скромный научный сотрудник и начинающий писатель Александр Зиновьев написал истинную программу жизни гражданина российского: «Пей в карауле на посту, / В лесу, подъезде, на мосту. / Пей в артиллерии, в пехоте, / В вагоне пей, пей в самолете, / Пей на собранье, в лазарете, / В музее, в храме пей, в клозете, / Пей на земле, глуши на сене, / На стадионе пей, в бассейне, / Пей на закате, на рассвете, / На гауптвахте, в сельсовете, / Пей до еды, после еды, / С удачи пей, пей от беды, / С бухгалтерами, токарями, / Пей с комс- и партсекретарями, / Пей с мусульманином, буддистом, / С завхозом пей, с попом, с артистом, / Пей в одиночку, пей в компашке, / Пей из горла, из банки, чашки, / Пей лучше много, а не мало, / Пей где, когда и с кем попало…»
И бог с ними, со свинцовыми мерзостями русской жизни. Читая Никишина (а кроме «Водка и Горбачев» вышла еще «Водка и Сталин» и готовится «Водка и Ельцин»), особенно хорошо понимаешь, что не строй, не режим, не историческая эпоха определяли поклонение народа прозрачному напитку, придуманному генуэзцами и доведенному до высшей степени совершенства академиком Менделеевым. Так уж вышло, что водка так пронизала саму суть российского бытия, что стала не просто эликсиром забвения, антидепрессантом, греющим составом, позволяющим пережить суровые зимы. Она возвысилась до Чистого Символа, могучей силы, свергающей режимы и дарящей свет истины взыскующим оного, водка стала столь мощным явлением, что сама История, пусть робко, нехотя, но вынуждена признать ее значение… И какое! Водка и финансы. Водка и монархия. Водка и война. Водка и большевики. Водка и космос.
И всякий год, когда недальновидная власть пыталась, пусть из лучших побуждений, лишить русского человека нашего Всего, обрушивалась на нее тяжкая кара, и десятилетия потом глас народа растирал в порошок бывших властителей. И миллионы наших людей как «по свистку, по знаку» становились тайными алхимиками, искателями дешевых и быстрых путей обретения философского камня. Над сотнями и тысячами домиков, квартир и даже общаг курились кислые дымки, в ход шли картонные коробки, детские кастрюли, фотопринадлежности, детали школьных пособий и велосипедов. Отдельные гении варили методом бескислородной сварки конструкции из титана и молибденовой стали. Сахар отпускали по килограмму в одни руки. Группа деревенских жителей, собравшихся в бане для поддержания многодневного процесса, отошла на полчаса по малому делу. В ночную баню, демаскированную пахучим дымом, ворвался наряд милиции. Вернувшиеся через минуту мужики честно написали в объяснениях, что зашли в баню, так как увидели, что из нее идет дым, и увидели милиционеров, которые варили самогон. Страна жила на всю катушку.
Вкусно описывая пиры вождей и возлияния «винтиков», расцвет эпохи портвейна и плодово-ягодного, иногда увлекаясь, надо признать, весьма сочными картинками из нашего политического и неполитического прошлого, автор чудом удерживается на грани погружения в апологию водке. И это правильно. Потому что за сотнями веселых историй о гулянках в ЦДЛ и радостными песнями белых волжских пароходов, за добрыми алкашами с золотым сердцем и гордостью за то, что наши перепили ненаших, громоздятся сотни тысяч трупов безвестных русских пьяниц, миллионы сломанных судеб, выброшенные на помойку младенцы, мрак, нищета, вырождение… Да, эликсир жизни помог выжить тысячам в сорокаградусные морозы зимы сорок первого под Москвой, в ужасе Сталинграда, в нескончаемом гнилом мороке боев под Ленинградом, Ржевом, Харьковом... Но она же, родимая, убила, физически убила чудовищное количество солдат и офицеров Красной армии, перепившихся при наступлении, особенно в европейских городах. Тысячи умерли в мучениях, дорвавшись до запасов метилового спирта. У вермахта к концу войны появилась даже особая тактика «Водка-оффенсив», когда отступающие оставляли в городах и селениях крупные запасы шнапса и вина. Затем штурмовые части возвращались и вели бои уже с пьяными батальонами Красной армии. Это все было. Гитлер именовал территорию европейской России «Водка-Гау».
Когда война закончилась и прошла первая эйфория, стало понятно, что водка стала действительно нашим Всем. В городах и селениях едва живой, надорвавшейся страны заголосили, заиграли на гармошках миллионы полупьяных инвалидов. Женщины без мужчин. Повальное опустошение и закручивание гаек. После первой радости, что теперь останешься живой, российский мужик ощутил великое адреналиновое голодание и великую тоску по прежней надежде, что «после войны все станет другим… Вот заживем!..» Неурожай конца сороковых добил страну. Да, Англия, тоже надорвавшаяся к сорок седьмому году, стояла на грани голода. Мы тогда эту грань перешли, давно перешли. Из превращенных в мелкую щебенку немецких городов вывозились «опели», сервизы и станки. Лендлизовская тушенка, шоколад «Херши» и сосиски в банках остались только в воспоминаниях. Что их заменило? Борьба с врагом и нашим Всем. К концу эры Вождя водка подешевела, а народ медленно сползал в бездну шизофрении. В театры заходили патрули МГБ и забирали в лабораторию напитки из буфетов: не подсыпал ли враг что в бутылки?
Наверное, именно тогда, на сломе времен, и появился наш современник, ликующий потребитель «русской прозрачной», которого в совершенстве описал Венедикт Ерофеев: «… При слове «водка» русский человек начинает вести себя непредсказуемо. Как будто дыра пробивается в подсознании и там все начинает булькать, пузыриться, ходить ходуном, а на поверхности возникают всякие-разные жесты и мимика, глаза загораются, руки потираются; кто подмигивает, кто прищуривается, кто глуповато во весь рот улыбается, кто щелкает пальцами, кто хмурится и впадает в прострацию, но никто, от верхов до низов, не остается равнодушным, выключенным из игры». Кстати, именно мастерское использование цитат отличает труд Александра Никишина от иных попыток найти параллели в еде или питье с русским национальным характером, историей, мифологией, самим строем жизни. В отличие от покойного Похлебкина, который своей русской кухней кормит народ с ложечки, заставляет попробовать понемножку, дразнит, томит запахом и видом, Никишин заставляет принять правду жизни по-нашему — стаканом, одним глотком. Здесь и привычки армейцев, и деревенские сказки, и начало века в стиле «по вечерам над ресторанами», и многое-многое другое. Даже наши странные времена и то подпитываются из прошлого. Глава «Союзплодоимпорта» Владимир Логинов, бывший заместитель министра сельского хозяйства, вернувший в Россию исторические марки «Столичная» и «Московская», как-то вознамерившись подарить автору этих строк бутылку-другую нашего Всего, честно предупредил: «Будем ждать неделю, пока не пойдет содержимое середины ректификационной колонны, там самый лучший состав».
При новых технологиях «середину колонны» ждать уже совсем не нужно. Например, вице-президент компании «Веда» Дмитрий Барсуков поведал мне в свое время, как при производстве водки «Веда» используется древняя русская технология вымораживания сивушных масел и посторонних примесей. Только раньше это делали мужики в бочонках, выставляемых на крепкий мороз, а теперь ведовцы используют фантастическую смесь хайтековского оборудования и технологий, включающих капиллярные фильтры, работающие на каком-то уж совсем запредельном наноуровне. А мы еще призываем к развитию нанотехнологий! Оказывается, вот она, уже… И бутылки заказываются теперь у «Пининфарины» и Филиппа Старка, и водка постепенно становится напитком дорогим, символом успешности и даже, если хотите, изысканности… При этом в то же самое время сотни и тысячи наших сограждан ежедневно травятся дешевым пойлом, сварганенным в ближайшем гараже, а то и стеклоочистителем или дихлофосом. Внимательное прочтение «Тайн русской водки» заставляет задуматься: почему же каждый раз, каждую историческую эпоху, при каждом властителе и режиме несется этот тоскливый рефрен? И что, что-то меняется? И если да, то в какую сторону?
Народ наш, как свидетельствует автор книги, неоднократно и интересно воспевал водку. Ну вот, скажем: «Ты сегодня мне принес не букет из красных роз, а бутылочку «Столичную». Заберемся в камыши, надеремся от души, на хрена нам эти ландыши?»
«Кто крайний?» или «Третьим будешь?» Может быть, это и есть самая главная тайна неразгаданной российской души.
Фото: Дом русской водки