Вообще-то гастрономические обычаи — важнейшая часть народного образа жизни, устоев и традиций, поскольку связаны они не с идеологией, а с физиологией. Любимый американцами кленовый сироп полезет прочь из любой европейской глотки; от лягушачьих лапок происходит обидное прозвище, придуманное для французов, и даже в бреду нельзя представить это блюдо на обычном русском столе; нашу родную гречневую кашу немцы никак не научатся воспринимать как человеческую еду…
Но в крупнейших американских и европейских городах уже давно, а в Москве за последнее десятилетие даже эти прочные предрассудки вместе с прочими, сугубо национальными, постепенно сошли на нет. Новые поколения москвичей воспринимают суши и сашими как самую естественную пищу, японские рестораны утвердились в качестве популярнейших мест кормления столицы. Следом идут пиццерии, и уж выросла генерация, для которой паста болоньезе привычней макарон по-флотски и которая даже не знает, что это, в сущности, одно и то же. Кофейни на каждом углу, и дело не только в их рыночном изобилии, но и в том, что на кофе есть такой спрос в городе, где главным и любимейшим горячим напитком всегда был чай и долгое время — конкретно «индийский со слоном». Впрочем, чай тоже пьют, но в основном зеленый, который прежде если и употребляли в нашей стране, то только в тех ее восточных частях, которые теперь уже не наша страна.
Что ж говорить о быстрой пище! Ну не приживается посконный фастфуд в современной Москве. Не желают новые москвичи пирожков, за которыми старые выстраивались в очереди к уличным лоткам, и патриотической кулебяки не хотят. Предпочитают сандвичи с котлетами, забыв даже родное прежде слово «бутерброд». И антиглобализм тут бессилен, потому что сытое брюхо к любому, пусть самому актуальному, учению глухо. Раньше не принимало, теперь требует. И ему, брюху, не прикажешь, как и сердцу. Внутренние органы — они у нас вообще не желают подчиняться центральной системе, даже нервной.