В России труднее всего быть средним писателем. Гениев любят, плохих — читают, а середины не признают вовсе. Робски — средний писатель, и в определении нет ничего оскорбительного: это качественная попса, это группа Uma2rman, это «Камеди-клаб» на канале ТНТ, это доктор Курпатов, это все, что сегодня имеет относительный успех и при том не лишено вкуса. Однако масса приличных людей, всерьез обсуждающих Лукьяненко и Гришковца, Джоан Роулинг и Дэна Брауна, всякую глянцевую муть про жизнь гейш, при упоминании Робски до сих пор напряженно морщат лобик и говорят фи. В литературной среде при первом появлении Робски вообще случилось короткое замыкание: в одной газете на предложение написать о Робски, например, отвечали: нет, потому что — внимание, цитата — «подумают, что это она нам заплатила».
На самом деле к Робски потому все отнеслись настороженно, что она испортила прекрасную и простую дотоле картину российского книжного рынка. Художественная литература до 2005 года удобно делилась на массовую пошлую («его рука опустилась на ее высоко вздымающуюся грудь, и дрожь прошла по всему ее телу») и элитарную, но, увы, нечитаемую, потому что народ духовно обнищал, культура в упадке, все катится в пропасть, только мы, плечом к плечу, и так далее. Робски своим Casual предложила книжному рынку третий вариант — «средней литературы» и «среднего читателя»: ее книги значительно сложнее и глубже иронических детективов, читают их отнюдь не только домохозяйки и при этом читатель ее весьма массов (совокупный тираж трех книг Робски на сегодня составляет полмиллиона экземпляров). А какая реклама была, взопите вы. Реклама первой книги — да. У второй и третьей книг ее не было вовсе — тиражи при этом остались прежними (первая книга — 200 тысяч за 4 месяца, вторая — 295 тысяч за полгода, а вот третья — аж 160 тысяч за один месяц продаж). Робски сама себе стала рекламой, взявшись вести программу на НТВ. Проект, впрочем, скоро закрылся, потому что от гламура гламура не ищут.
Спустя год, однако, отношение к внебрачной дочери литературы существенно изменилось и в читательской, и даже в профессиональной среде: вот уже и либеральный критик Лев Данилкин пишет, что Робски новым романом прививает вчерашним бандюкам манеры старой русской аристократии, а консервативный критик Лев Пирогов называет девушку «чудищем робским» и главным злом прошедшего года. Признали, да.
Но главное даже не это. Год назад с выходом Casual произошло знаменательное событие в истории русской литературы: чуть ли не впервые за сто лет писанием прозы в России занялся богатый человек, заработавший деньги ДО того и НЕ писательским трудом. Для нашей литературы это в своем роде революция — это независимость от мнения литературных олигархов, это свобода в выборе тем, это отсутствие трепета перед издателем. То, что рублевская барыня всерьез занялась литературой и, вероятно, хочет даже литературной славы, означает, что профессия литератора отнюдь не потеряла своего высокого статуса в России, как считалось многими. Этим шагом Робски даже в чем-то примиряет очень богатых и очень бедных, словно говоря им: да, мы тут куршевелим и жизнь у нас оттопыренная, но счастья, знаете ли, как не было, так и нет. Ей веришь — счастливые таких романов не пишут.
Ее главное достижение — то, что она вернула моду на «гламур без хеппи-энда»: как выяснилось, читателю нужен не бессмысленный «позитив» и не чтобы «в конце поженились», а сочувствие, сопереживание — ощущаете разницу? А сочувствовать можно только герою страдающему, проигрывающему, не лишенному недостатков, такому, как ты сам.
Первый роман Робски именно этим ценен — он о том, что жизнь на Рублевке не есть сплошное розовое счастье, что флирт с секретаршей разрушает даже рублевский брак, что освидетельствовать застреленного, хотя и бывшего, мужа больно, отчего потом, на улице, героиню вполне по-житейски продолжительно рвет. В первом романе доверие вызывает именно сочетание очень богатого антуража и вполне земных, простых мыслей и реакций героини. Именно соединение советского цинизма и водопада брендов и было самым точным отображением нашей действительности — не только рублевской, но и нашей общей. Жонглируя всем этим (мы пили Kristal Rose 1978 года… Remy Мartin на палочке… к этому платью подойдет сумочка Tod’s), Робски разоблачает, делает вещи хотя и дорогими, но всего лишь вещами, указывая им свое место. Второй роман «День счастья — завтра» потому и был пролистан, а не прочитан, что будь он хоть триста раз хорош, эффект от Casual ему не перебить. Он вышел всего три месяца спустя после первого и был его бледной копией. Он был написан «с головой» — в отличие от первого, где все была одна непрерывная женская истерика. И всем тогда казалось, что на этом литературная судьба Робски закончится, а начнется бизнес. Но Робски, без всяких волнений отыграв второй блин комом, спешно принялась за третий, который вышел в декабре и на котором стоит остановиться поподробнее, ибо он тоже есть феномен.
Если первые два романа были написаны от лица остроумной, но гламурной девицы, то третий «Про Любоff/on» — от лица девушки «из простых», двадцати с чем-то-летней аспирантки, без машины и даже без денег на пару хороших сапог. Робски упрекали в том, что про жизнь Рублевки и дурак напишет, а вот попробовала бы она выдумать сюжет и героев «из жизни»… Вот она и попробовала. Персонажи, конечно, наспех склеенные и ходульные, но веришь, как ни странно. Героиня из народа полюбила богатого, а он попользовался и бросил: счастливого финала нет, но и трагедии нет, всем все было ясно с самого начала, а что же есть? А есть приобретение жизненного опыта. Это и есть настоящий позитив. Больший, чем все «Дозоры», вместе взятые.
Мы за десяток последних лет приобрели тысячи новых реакций, раздражителей, но они до сих пор не описаны в литературе. Тысячи раз описана жизнь киллера и проститутки, а о мыслях обывателя в очереди в супермаркете — ни слова! Герои всех романов, и третьего тоже, — заурядные люди, даже если и богатые. И большинство их реакций, и мыслей — именно заурядные, человеческие. Но не примитивные, в этом вся разница. Герой Робски — это продукт постсоветской эпохи, когда на восхищение собственной мыслью нет времени, а есть время только на коротенькую sms — «… Человек в шубе был швейцаром. Я была дурой». При всем желании славы Робски не заподозришь в претензиях на высокую художественность слова. Зато у нее есть наблюдательность и способность переводить увиденное в образы. Есть у нее фразы, от которых просто трясет — вроде «снег валил крупными хлопьями и мокро попадал за шиворот». Но сразу за этим — строки, которые свидетельствуют о каком-то чутье, хватке, отличающей писателя от графомана: «Когда мне было 15, я думала, что в 25 буду совсем другая. Взрослая, серьезная. С мужем и детьми. И с длинными волосами. Из всего этого сбылось только одно — я взрослая. Ни одного человека, похожего на моего мужа, я не встретила». Робски сама не знает, на что она способна. Ее героиня как бы умнее, чем она сама, — редчайшее качество для писателя.
Чтобы очистить мозги от мусора, которым нам забивали голову 15 — 20 прошедших лет, от всех этих фэнтези и детективов, исторической псевды и энциклопедий пива, сегодня нужна именно такая литература: простая, но не безвкусная. Роман «Про Любоff/on» Робски отлично выводит шлаки, читательский организм опять привыкает к нормальной пище. Большего и не нужно. Потом рацион можно усложнять, пойдут другие книги — умнее, тоньше, лучше. Хороших писателей опять начнут покупать и читать, и лет через 20 они и не вспомнят, пожалуй, что дорогу на рынок им проложила девушка с Рублевки. Как бишь ее звали?.. Э-э-э. Ну, не важно. Выпьем за литературу! За нашу литературу!
«Все эти телки из Сasual чувствуют себя, прошу прощения, принцессами, хотя по возрасту смахивают на великих княгинь. И мечутся — то к батюшке на исповедь, то к косметологу на липосакцию».
ВИКТОР ТОПОРОВ, главный редактор издательства «Лимбус пресс»
«Робски — это исключительно «нулевая семантика», или, по-русски выражаясь, бессмысленная литература. Я жду от чтения или катарсиса, или на худой конец пользы. А чем запивают суши, мне знать без пользы».
ПАВЕЛ БАСИНСКИЙ, литературный критик
«Пусть никого не обманут попытки Робски изобразить своих героинь пытающимися трудиться. Все это лажа. Осмысленный труд в перерывах между пьянками и порциями кокаина невозможен».
АЛЬФРЕД КОХ, бизнесмен