Если верить полицейским сводкам, парижские предместья угомонились. За три недели волнений сожжено свыше 8000 машин, десятки магазинчиков, пара торговых центров и учебных заведений. Полицией задержано около 3000 погромщиков, 680 из них приговорены к различным мерам наказания, в том числе более 100 несовершеннолетних. Рейтинг главы МВД Николя Саркози, которого одни обвиняют в излишней жесткости, а другие хвалят за «адекватный» подход, подскочил на 11 пунктов — до 63%. Это почти вдвое больше, чем у президента республики.
Осталось одно — понять. Вслед за Францией это пытаются сделать аналитики почти всех стран Европы, которых бунт предместий застал врасплох даже в большей степени, чем силы правопорядка. Вот три сюжета для размышлений.
1. Может ли это повториться у нас?
Таким вопросом задается вся мировая печать — ведь пригороды, населенные горючим социальным материалом, имеются всюду. Самих французов больше всего шокировала российская «аналитика».
Ле Пен как главный комментатор событий, прошедший по российским каналам с вариациями на тему «я это давно предвидел». Импозантные телекорреспонденты, высаживающиеся из лимузинов в пригородах и негодующие, что с ними плохо разговаривают подростки. Сетования на «неблагодарных арабов» из уст именитых диссидентов советской поры, обживших самые буржуазные кварталы Парижа. Всю эту нашу «реакцию» показывало местное телевидение и комментировала местная пресса. Вывод на страницах «Монд» сформулировала Мари Жего: комментарии русских говорят о тех страхах, которыми пропитаны они сами. Во Франции, они, как в зеркале, увидели то, чего больше всего опасаются у себя.
Есть и другая догадка на наш счет. Бунты подпортили имидж глянцевой Франции Бальзака-Гюго-Дюма, милой российскому сердцу со школьных лет, — эти представления не соответствуют реалиям XXI века. Как не соответствует им и имидж беззаботной страны с Эйфелевой башней и Куршевелем, куда русские нувориши так любят заезжать на каникулы. Словом, комментируют нас французы, парижские пригороды куда ближе к России, чем мы хотели бы думать.
Любопытно, что агрессивное отношение к иммигрантам зафиксировал и опрос, проведенный итальянским политологом Илво Диаманти накануне волнений, в новых членах ЕС. В Венгрии и Чехии иммигрантов считают угрозой 61% опрошенных. В самой Франции — только 22,8%. «В Будапеште полно кварталов, где условия куда хуже, чем под Парижем, — пишет венгерская «Мадьяр немзет». — Хорошо, что наши цыгане еще не вдохновились примером французских арабов». Судя по всему, по части ксенофобии наши бывшие солагерники по социализму, прорвавшиеся в ЕС, не сильно от нас отличаются. Утешение — хотя, конечно, и слабое.
2. В чем причина бунта?
Франция — чемпион мира по революциям. Почти все революции XIX столетия зарождались в парижских предместьях и, как правило, оказывались заразительны. Наполеон первым организовал экспорт демократии в Европу. Парижская коммуна стала первой пролетарской революцией в истории. Студенческий бунт
68-го — первой революцией XX века, без пролетариата и массовых смертоубийств, или первой «оранжевой», если угодно. Дело, однако, не только в особенностях национальной политической культуры. Если революции становятся таким же предметом экспорта, как вино и высокая мода, значит, это кому-нибудь нужно. Значит, есть почва, или, выражаясь по-ленински, базис. Надстройка пристраивается — что в XIX веке, что в XXI.
Главная критика в адрес французских политиков сегодня исходит от англосаксонских коллег. Штаты, напоминают они, пережили волны бунтов на расовой почве еще в 60-е и сделали выводы — ввели квоты для цветных в вузах, в медиа, в политике. А вот французская система интеграции — ассимиляция, создание «национального государства», где нет этнических сообществ, а есть только французы — безнадежно устарела. В Штатах у всех есть право на американскую мечту — пробились же и Колин Пауэлл, и Кондолиза Райс на вершины политики. Ну а кто не пробился, живут же себе в гетто, а полиция в случае чего живо наводит порядок.
Все это было бы правильно, если бы не скандал с «позабытой» в утопающем Новом Орлеане черной общиной. Если бы по британским многоэтническим центрам — Брадфорду, Олдему и Бернли — в последние годы не прокатывались волнения, аналогичные французским. Если бы следствие по взрывам в лондонской подземке не вышло на цветных британцев из Лидса. Правильной схемы интеграции нет — есть факт: ни одна модель не идеальна. Пригороды, населенные иммигрантами, которые не имеют шансов пробиться (социологи определяют их как «четвертый мир»), могут стать движущей силой погромов почти в любой части света. Как выразился в интервью один из французских поджигателей: «Когда социальный лифт не работает, приходится с боями прорываться вверх по социальной лестнице».
3. Что дальше?
Большинство социологов видят в нынешних погромах лишь репетицию — расовая борьба приходит на смену классовой, утверждают они. По утверждению британского социолога Фрэнка Фьюреди, роль «предохранительного клапана» во Франции долгое время выполняла компартия, объединявшая наемных рабочих всех цветов и народов. Сегодня же безработные коренные французы (голландцы и проч.) объединяются вокруг националистов вроде Ле Пена (социологически его Национальный фронт — самая пролетарская партия Франции). Вокруг кого объединятся безработные иммигранты во втором поколении, которые родились в Европе, имеют право голоса и которых некуда высылать, — один из главных вопросов, поставленных французским бунтом.
«Родину нельзя унести на подошвах своих башмаков», — сказал один из великих революционеров Франции Жорж Дантон. Но нельзя ведь и принести. Это сейчас доказывают полицейские комиссары, зачищая отбунтовавшие кварталы и вылавливая «каидов» («главарей» на местном жаргоне). Глава МВД Николя Саркози тем временем готовит свой президентский забег. Выборы во Франции — в 2007-м, и если кто-то попробует забузить, этот политик будет защищать не только свою страну, но и свой рейтинг. Лозунг он сформулировал сам: «Либо мы придумаем, как их интегрировать. Либо они дезинтегрируют нас».
Это значит, что к следующей схватке готовятся обе стороны.