Ставшая классической встреча Остапа Бендера с индийским мудрецом Рабиндранатом Тагором имела реальную предысторию. О ней поведал в конце своей жизни известнейший востоковед Александр Андреевич ГУБЕР. Сравните: в реальности она была не менее замечательной, чем в изложении Ильфа и Петрова
|
Приезд Рабиндраната Тагора в Советский Союз в 1930 году был крупным событием. Тагора любили и знали в России давно, еще до революции. Его произведения, в особенности поэтические, неоднократно переводились и издавались в дореволюционной России, и символическая поэзия индийского мудреца широко пропагандировалась русской интеллигенцией и русскими символистами до революции. Дружеское отношение Тагора к Октябрьской революции, поддержка молодого социалистического государства — все это сделало его еще более популярным и среди широких слоев советского народа.
Поэтому когда Тагор приехал в Россию, его встречали как дорогого и старого друга. Ему устраивали приемы, он посещал наши театры. Помню, как-то мы именно в этот период пошли с женой в Большой театр, где должна была идти «Кармен». К нашему величайшему удивлению, когда мы сели на свои места и взяли программу, выяснилось, что спектакль заменен. Вместо «Кармен» поставлена «Баядерка». Мы не могли понять, чем это было вызвано, хотя такие случаи бывали. Перед началом спектакля в директорской ложе появились Тагор и сопровождающие его лица. Присутствующая публика устроила популярному поэту и мудрецу подлинную овацию...
Ассоциация востоковедения пыталась устроить встречу Тагора с московскими индоведами. Ассоциация, руководимая Павловичем-Вельтманом, была первым, пожалуй, советским центром, объединявшим нарождавшееся советское востоковедение, издававшим журнал «Новый Восток». Редактором его был Павлович, и в качестве соратников его и в журнале, и в ассоциации выступали: по секции Древнего Востока — профессор Илья Николаевич Бороздин, по социально-экономическому разделу — Гурко-Кряжин, литературный раздел обслуживал брат Павловича-Вельтмана — маленький щупленький человечек в пенсне с довольно-таки едким характером, очень по внешности отличавшийся от жовиального, полнокровного Михаила Павловича Павловича и их младшего брата, некультурного толстяка, который в Ассоциации востоковедения занимал должность завхоза.
В Ассоциации востоковедения, где был небольшой штат научных сотрудников, Индию представлял мой товарищ по институту Абрам Штуцер. Он хорошо знал английский язык, и в таких случаях, когда ассоциацию посещали какие-нибудь иностранцы, обычно ему приходилось быть переводчиком между Павловичем и другими руководителями ассоциации и гостями. Что касается самого Павловича, то он долгие годы дореволюционной эмиграции провел в Париже, поэтому очень хорошо знал французский язык, но другими языками если и владел, то пассивно.
Ассоциация устроила встречу в номере Тагора в отеле «Националь» нескольких человек, советских индоведов, не только связанных с Ассоциацией востоковедения, но и с Коммунистическим университетом трудящихся Востока (КУТВ), несмотря на то, что эти две советские организации вели нескончаемую «войну мышей и лягушек»... Но в данном случае <участвовали> обе конкурирующие организации вместе с обеспечивавшим эту встречу представителем ВОКСа (Всесоюзное общество культурных связей) — необычайно энергичным молодым человеком, которого мы называли почему-то «унтербайтер», очевидно потому, что у него была необычайно выдвинутая нижняя челюсть, несколько искажавшая его произношение. Человек десять собрались в вестибюле отеля «Националь» в назначенное время. Прием у Тагора должен был состояться в два часа дня...
Мы ждали около двадцати минут. Абрам Штуцер в элегантном английском костюме, только недавно купленном им у приезжавшего на гастроли американского пианиста, брата его старого приятеля и первого русского посла в Мексике, распоряжался всей церемонией. Один из кутвянцев, отведя меня в сторону, спросил: «Скажите, пожалуйста, что это за буржуазный пшют, который здесь всем распоряжается?» Задавший этот вопрос <человек> маленького роста Авигдор был специалистом по освободительному движению в арабских странах, знал арабский язык и в КУТВе вел занятия с учащимися из этих стран. Я его попытался заверить, что это никакой не «буржуазный пшют», а сотрудник Ассоциации востоковедения, на что должен был выслушать замечание: «А-а! Если из Ассоциации востоковедения, то вполне понятно. Мы всегда считали, что это представители буржуазной идеологии».
В этот момент нам сообщили, что поэт прибыл и направился в свой номер... Он занимал большой номер, но только из одной комнаты с альковом, безобразно обставленный остатками дореволюционной отельной мебели и сомнительными украшениями на подоконниках и камине, представлявшими из себя разрозненные предметы какого-то старого мраморного письменного прибора с бронзовыми украшениями. В высшей степени нелепо выглядели на какой-нибудь этажерке или камине пепельница или прибор для ручек, или пресс-папье.
Тагор сидел в мягком кресле, красивый, похожий на русского священника и по внешности, и по своей одежде с широкими рукавами, длинному, подобно рясе, бархатному халату, в вышитых мягких туфлях. У его ног, не спуская с него влюбленных глаз, сидел молодой человек с блокнотом для стенографической записи. В глубине комнаты, в алькове, находился англичанин — врач Тагора, сопровождавший старика во всех его путешествиях. Этот врач, страшно похожий на доктора Ватсона из классических иллюстраций к Конан Дойлу конца XIX века, делал вид, что не понимает по-русски, и, не участвуя в разговорах, сидел на кончике кровати Тагора за полузадернутой занавеской. Однако судя по его физиономии, он довольно внимательно следил за тем, что происходило, и не мог, несмотря на свою выдержку разведчика (а что он был разведчиком, в этом я не сомневаюсь), скрыть те смех и иронию, которые вызывали у него некоторые по ходу нашей встречи происходившие сцены.
Ну когда мы все расселись, Абрам произнес короткое приветственное слово, где он рассказывал, как мы с детства любим Тагора, знаем его. Какое счастье для нас, что он смог уделить время для встречи с нами и ответить на некоторые наши вопросы. Тагор очень мило, усталым голосом, очевидно, после тех мероприятий, которые у него были утром, после завтрака с Караханом, ответил, что ему тоже очень приятно встретиться с людьми, которые специально занимаются историей и современностью его родины, что он готов ответить на все вопросы. После этого вскочил Вельтман, вытащил из кармана бумажку, нацепил чеховское пенсне на кончик носа и стал зачитывать вопросы. Я сейчас не помню все, но среди них были такие:
— Скажите, пожалуйста, что общего и какая разница между вами и Львом Толстым?
— Скажите, пожалуйста, как вы находите образование в Советском Союзе?
— Скажите, пожалуйста, довольны ли вы вашим пребыванием в этом отеле?
Не успел он зачитать первый вопрос, как вскочил представитель ВОКСа и громким голосом заявил: «Товарищ Вельтман! Мы же, кажется, договорились, что таких вопросов задаваться не будет!» На что Вельтман не менее резким голосом, вскочивши, вскричал, что, позвольте, все эти вопросы согласованы с руководительницей ВОКСа и во всех инстанциях, не мешайте мне вести встречу.
Пока они препирались, Абрам перевел на английский язык первый вопрос Тагору, который совершенно не вызвал у него никакого удивления, потому что, очевидно, не первый раз ему задавался. Он подробно, я бы сказал, с некоторым даже раздражением, стал доказывать, что почему-то все проводят какие-то аналогии между ним и Толстым. Между тем, хотя он всегда очень уважал Толстого и любил его как писателя, он никогда не был толстовцем. Он никогда не разделял его теоретических философских положений. Он это объяснял подробно и очень интересно. Потом, не обращая внимания на вопросы, которые были заданы, он стал рассказывать о своих впечатлениях о Китае, где он недавно, перед тем как посетить нашу страну, успел побывать. С большой охотой касался своих произведений, рассказывал под впечатлением каких древних классических произведений индийского эпоса складывалось его дарование. Все это было страшно интересно и необыкновенно. Он пел нам своим слабым, но очень чистым голосом старинные санскритские гимны. Разговор был исключительно интересным.
В разгар этой беседы после легкого стука в дверь вошла горничная и поставила на столик перед Тагором небольшой чайник с заваркой, чайник с кипятком, чашку чая, пустую фарфоровую чашку и несколько печений. Прежде чем она успела налить чай (или Тагор бы попросил, чтобы ему налили чай), представитель ВОКСа как коршун вскочил, закрыл это более чем скромное угощение руками и, обращаясь к присутствующим, завопил: That is only for the poet, воображая, очевидно, что мы бросимся поедать предложенную Тагору парочку печений. Ну этот «всплеск», вызвавший соответствующие улыбки английского врача в его ватсоновские усы, не нарушил хода нашей беседы. Но в это время, когда Тагор замолчал после прекрасно исполненного им отрывка из «Ригведы», в разговор вмешался, несмотря на неодобрительные взгляды Вельтмана и представителя ВОКСа, Авигдор. Обращаясь непосредственно к Тагору, он сказал, что очень хотел бы прочитать собственный перевод на еврейский язык (не на древнееврейский, а на современный иврит) произведение Тагора «Дети играли у моря». И прежде чем Тагор успел выразить желание или протест, он быстро-быстро начал читать свой перевод. Вы помните, это довольно большой отрывок, и перевод его, зачитанный в еврейском варианте, занял довольно много времени. Когда он наконец закончил, даже выдержанный Тагор испустил тихий вздох. Но необескураженный автор сказал, что он бы с удовольствием хотел бы перевести сейчас свой перевод на русский язык. Тут уже Тагор не выдержал и умирающим голосом сказал: «Как, разве не все здесь присутствующие понимают по-еврейски?»
Александр ГУБЕР
Записано на магнитофонную ленту в 1970 г.