МАРИНА ЛАДЫНИНА: "Популярность — это еще не талант"

Счастье — понятие относительное, может быть, поэтому среди людей своего поколения Марина Ладынина должна считаться самым счастливым человеком

МАРИНА ЛАДЫНИНА:

О на приехала в Москву из сибирского села и поступила в ГИТИС. Попала во МХАТ и репетировала с Немировичем-Данченко. Станиславский обратил на нее внимание и сказал: «При вашем росте у вас длинные руки». Первая большая роль Ладыниной в кино — Линка в фильме «Вражьи тропы» (1935 г.). Тогда же она сыграла иностранную шпионку в фильме «Застава у Чертова брода» режиссера Мирона Билинского, но так как во время войны фильм потеряли, с ним исчезла отрицательная роль актрисы, и образ положительной героини сталинского времени остался незамутненным. Пырьев влюбился в нее с первого взгляда, и Ладынина ради него оставила мужа — актера Ивана Любезнова. Пырьев сделал ее советской кинозвездой №2 (первой, конечно, была Орлова). Ее не посадили, когда расстреливали и сажали других. Она родила сына. Не погибла во время войны. Была здорова. Переплывала Днепр в самом широком месте. Хорошо стреляла и имела значок «Ворошиловский стрелок». Была отмечена почти всеми вождями: Сталин дал 5 своих премий, Хрущев обругал за «лакировку действительности». Брежнев описал в «Целине», Ельцин (вернее Наина Ельцина) пригласил в Кремль, Путин наградил.

После ХХ съезда в 46 лет Ладынина перестала сниматься не только потому, что развелась с Пырьевым, который женился на Лионелле Скирде, актрисе на 30 лет моложе Ладыниной; не только потому, что было ей под пятьдесят; Ладынина должна была сойти с экрана вслед за временем, звездой которого она была. Автора всех ее важных фильмов, Пырьева, ругали, он оказался белым клоуном в паре с Александровым, рыжим клоуном сталинской эпохи. Ругать ругали, а фильмы показывали, и Ладынина, не снимаясь, оставалась действующей актрисой советского кинематографа.

Ахматова говорила, что «в России нужно жить долго». Сойдя с экрана, Марина Алексеевна Ладынина прожила еще 49 лет, провожая своих коллег и партнеров одного за другим в ту страну теней, с которой часто сравнивали старый кинематограф. Жила в одиночестве, потому что ушли почти все, кто был рядом, и только Евгений Самойлов и Владимир Зельдин могли бы заполнить опустевшие страницы памяти. Умерла Марина Алексеевна в 2003 году при полном сознании и памяти. 24 июня ей было бы 96 лет.

Мне повезло в последние годы несколько раз бывать у Марины Алексеевны и даже снять двухчасовое интервью с ней. Мы созвонились, и я пришла в высотный дом на Котельнической набережной в назначенное время вместе с мужем, актером Вениамином Смеховым. Думаю, что Марина Алексеевна согласилась на интервью не из-за меня, а из-за Вени, проявив, таким образом, уважение к коллеге.

Дверь открыла Ира, племянница Марины Алексеевны, потом из комнаты вышла хозяйка. Мне показалось, что она не изменилась. Был месяц май 2001 года. На столе стоял огромный букет желтых цветов. Марина Алексеевна объяснила:

— Вот принесли желтые цветы, а вот когда цветов много, я, например, не люблю. Только когда несколько цветов...

Я начала говорить о том, что еще живы те, кто родился, когда снимались «Богатая невеста» и «Трактористы»; что их детям, которые родились в 1954 году, то есть в тот год, когда Марина Алексеевна снималась в своем последнем, нелюбимом, фильме «Испытание верности», сегодня 50; что у этих детей есть внуки; и что все эти три поколения знают актрису Марину Ладынину.

— Я никогда не стремилась к популярности. Популярность — это еще не талант. К актеру подходят на улице, в театре, объясняются в любви. Я видела, как это многим нравится и они долго выслушивают, но почему-то мне это было противно, а когда и мне стали так говорить, я не имела права грубить, мне же должно быть приятно, а мне не нравилось...

На столе лежал маленький плюшевый мишка, и Марина Алексеевна постоянно с нежностью прикасалась к нему рукой.

— Это от одиночества. Я чувствовала себя очень одинокой. Мне без общения невыносимо жить, мне нужно обязательно общаться...

— Расскажите, пожалуйста, о своей встрече с Пырьевым.

— Я встретила его в 1936 году, когда смотрели «Строгого юношу». Была такая картина Олеши. Потом он пошел меня провожать. Александровский сад... Прошли порядочно и очень много и интересно говорили и назавтра встретились. Этот вечер изменил всю мою жизнь, прежнюю и настоящую.

— Вашей первой картиной с Пырьевым стала «Богатая невеста»...

— Да, но я не считаю, что я ее сделала хорошо. Другое дело — «Свинарка и пастух».

— Я знаю, что это ваш любимый фильм. Он непросто выходил на экраны. Еще на уровне сценария начались проблемы, и в феврале 1941 года Илья Трауберг писал, защищая работу сценаристов Пырьева и Виктора Гусева: «Свинарка и пастух» — ясное в своей жанровой установке произведение. Это смелая попытка создать комическую оперу — так условно можно обозначить жанр вещи, ибо бедность кинематографической терминологии принуждает обращаться к словарю смежных искусств». Тогда проблемы отступили, но в июне началась война, когда в ноябре 1941-го заканчивали фильм, солдаты с парада на Красной площади уходили на войну и все сомневались, нужна ли комедия советским зрителям.

— Мы начали сниматься с Володей Зельдиным еще до войны, но она уже чувствовалась. Фильм оказался моей с ним визитной карточкой.

А в том, что фильм получился, заслуга только Пырьева. Он когда загорался темой, никто ему не мог помешать. Чтобы во время войны снимать такую лирическую, любовную картину, в которой опереточное пение, ведь мы больше поем, чем говорим. Кто еще мог бы это сделать?

Вдруг Марина Алексеевна замолчала и обратилась к своему плюшевому другу:

— «Что-то с памятью моей стало...» Мишка, ты чувствуешь, в каком я положении? Я хочу, чтобы вы подержали его в руках, — обратилась она ко мне. — Я не сентиментальная, но...

А я вспомнила, что в одном из интервью на вопрос об одиночестве Марина Алексеевна ответила: «Чересчур большая роскошь — чувствовать себя одинокой, будучи и вправду таковой».

— Я так влюблялась в актера хорошего. Если бы меня спросили, какое мое хобби, я бы ответила: объясняться в любви. Потому что если мне кто нравился... Если бы я могла Есенина встретить, я бы, наверное, встала на колени. Могла бы с Пушкиным общаться.

Когда я думала, что в Пырьеве самое главное, то решила вот что: он не рассудочно, а вдохновенно работал, так пишет поэт, и при этом Иван Александрович был очень реальный и даже грубый человек. Он уделял внимание декорациям до такой степени, что у него ни один гвоздь, который забивал рабочий, не был случайным, он следил за тем, как его забивают. Он интересовался всем абсолютно, он спал часа два-три в день. Здоровье у него было феноменальное. Он любил снимать по ночам, 40 ночей подряд. Павильон, в котором шла съемка, закрывался герметически, там словно не было ни капли кислорода. Когда-то я снималась в одной картине с Тениным. Когда ставили свет на крупный план, то ваши ноги на полу были очерчены белым, и если вы стояли так, то потом нельзя было двинуться. Запрещались все движения, и вот Тенин упал в обморок, а такой здоровый человек был.

Пырьев же снимал, не обращая ни на что внимания. Суровый он был человек. Однажды я села за стол. Перерывчик маленький. Гримерша рядом. Смотрюсь в зеркало и вижу, что все мутновато. Я начинаю его протирать и опять не вижу себя в зеркале. Гримерша это заметила и тут же меня уложила, и я потеряла в какой-то степени сознание, но в полный обморок не упала. Прибежал доктор, который всегда бывает в съемочной группе. Сниматься я не могла, мне дали лекарство, и вдруг, когда я очнулась, подходит Иван Александрович и спрашивает: «Машенька, как ты?» Я отвечаю: «Зачем ты меня спрашиваешь, если ты съемку не отменил?» Тогда он как закричит... Выключил свет, ведь он не должен гореть постоянно, так как каждый час съемочного дня — это деньги. И он меня все равно начал снимать после такого обморока. ...И когда я на мотоцикле падала и после этого плохо себя чувствовала, он все равно снимал.

— Это в «Трактористах»?

— Да. Когда я узнала, что в «Трактористах» надо ездить на мотоцикле, я была счастлива. У меня был мальчишеский характер. Пырьев знал мои страсти и закрыл мотоцикл в сарае на замок. Я никак не могла туда пробраться. Однажды сарай не был закрыт. А для роли мне не надо было на мотоцикле ездить. Я снималась с Крючковым. Он ездил на всем, такой был мужчина, а я боялась. Тогда он мне говорит: «Машка, не дрейфь, все будет в порядке». Колька меня научил, что, если я на мотоцикле по какой-то причине не могла остановиться, я должна не бояться, выключить мотор и просто упасть, и научил меня, как падать. Я знала, что в том, что я упаду, ничего страшного нет, и я упала, как надо. А потом, когда он подъехал, посмотрел на меня и говорит: «Ну что, Машка, лежишь?» — «Лежу, Колька». Вот и все.

А в «Кубанских казаках» были лошади. Нужно было сесть, и лошадь будет знать, что ей делать. Вы понимаете, для меня «Кубанские казаки» — генеральная картина и популярность самая большая.

— У вас пять Сталинских премий: 1941 года — за роль Марьяны Бажан в фильме «Трактористы»; 1942 года — за роль Глаши Новиковой в фильме «Свинарка и пастух»; 1946 года — за роль Вари Панковой в фильме «В шесть часов вечера после войны»; 1948 года — за роль Наташи Малининой в фильме «Сказание о земле Сибирской»; 1951 года — за роль Галины Пересветовой в фильме «Кубанские казаки». Это лучшее доказательство отношения вождя к вам. Вы знали, что Сталину показывают каждую картину?

— Да, для каждого режиссера, и для Пырьева, было самое важное, чтобы Сталину понравилось. Каждый действовал так, чтобы не прогневить НКВД. Расскажу про одну — «Сказание о земле Сибирской» Этот, как его, который застрелился, член правительства при Сталине?.. Фадеев. Он был член коллегии худсовета. На показе Сталину этой картины Фадеев выступил против меня и сказал, что я уже стара для этой роли, хотя я была еще молодая, просто ему не нравилась. Мало ли что каждому человеку может не нравиться... какие актер или актриса, особенно актриса. А Сталин сказал: «Нет, я с вами не согласен, мне нравится эта актриса, она с каждой картиной растет». Боже мой, это была разорвавшаяся немецкая бомба. Ну представляете себе, если бы на моем месте была другая актриса... А я ничем не воспользовалась, наоборот, потом я очень дорого за все заплатила...

Марина Алексеевна задумалась.

Когда мы были в эвакуации во время войны, мы все жили в одном доме, это было в Казахстане, в Алма-Ате. Огромнейший дом, который называли «лауреатник», потому что там жили лауреаты. В этом доме жили Эйзенштейн и Орлова с Александровым. Орлова с Александровым имели квартиру, а потом им приготовили особняк, чтобы они не жили со всеми. За особняк они не платили. Им дали его за их славу. Они всегда отделялись от коллектива.

— Расскажите про отношения Пырьева и Александрова, ведь они были друзьями, вместе приехали из Сибири, вместе учились в Пролеткульте, работали у Эйзенштейна.

— Пырьев с Александровым были соперниками. Александров сделал большую карьеру с Орловой. Картины Александрова с Орловой такой имели успех, что нельзя рассказать. Когда Орлова приезжала в какой-нибудь город, то все были на крыше... Такая собиралась толпа, останавливались машины, пробки делались из-за толпы. Она нравилась всем. Она была первая, знаменитейшая. Это была эпоха Орловой, Орловой и Александрова. Она была красивая, интересная женщина, потрясающая личность.

Все другие режиссеры знали об этом соперничестве Пырьева и Александрова. Иван Александрович завидовал, и он сделал героиню, противоположную Орловой. Орлову снимали под заграницу, писали недавно, как ее гримировали. А я играла деревенских баб и девчонок. У меня не было шляп, а она роскошно одевалась.

А как человек она и Александров были совсем другими. Орлова была скупа. В комнате у нее в эвакуации были обыкновенные лампы. А она сделала такие абажуры из цветного ситца и потом, когда уезжала в Ташкент, продала.

А как актриса Орлова была очаровательна и стоила такой славы, которую получила. Имя Орловой до сегодняшнего дня знаменито. Можно сказать, что ее сделал Александров, но ведь можно сказать, что и она сделала Александрова. Она так блестяще чувствовала этот стиль американский, голливудский.

— Фильмов в те годы ставилось мало, между съемками актеры зарплату не получали, но все считали, что знаменитые актеры люди богатые.

— Да, все считали, что мы богатые. Но ведь киноактеру и никакой особенной зарплаты не платили. У меня было два колечка. В Чехословакии прекрасно делали фальшивые... Я с этими кольцами зашла к ювелиру, он берет их и говорит, глядя мне в глаза с упреком: «Да... Ладынина... Марина Алексеевна... — два медных кольца». А однажды какая-то девушка написала мне о том, как она меня любит и сказала, что она беременная, а у беременных бывают желания, которые трудно победить, неожиданные. И попросила: «Купите мне белую шубу».

Приходили с положительными делами. Ко мне однажды пришли человек 10 — 12, я была одна дома, а столько мужиков. Я не могла их выпроводить, они вошли, уселись, начинают рассказывать, как я помогла им жить. Оказывается, они пришли меня благодарить за то, что они выжили на свете. Они говорят: «Мы были в заключении, и немало лет, и ваши картины... И вот мы должны передать подарок». Это был мой портрет, который один из них нарисовал с фотографии. «Вы, наверное, политические, — спросила я, — и сели за анекдот?» А они все улыбнулись. Они были просто уголовники.

К актерам хорошо относились. Именами актеров назывались во время войны танки.

Когда я спросила, что остается в памяти из прошлого, Марина Алексеевна вдруг рассказала:

— Шли мы однажды с подругой, я забываю сейчас адреса, кажется, это было у гостиницы «Москва». И вдруг видим — впереди идут два дипломата. Это было время, когда дипломатам стали шить специальные костюмы серо-голубого цвета. Было красиво и элегантно. Планшет. Погоны. Мы идем и говорим, какая это прелесть. Это так облагораживает, какая радость, что мы видим таких людей. Потом она сказала, что опаздывает и заторопилась. Она была в куртке меховой, дрянной, почти телогрейке, подвязанной мужским ремнем. Когда мы их обогнали, у нее расстегнулся ремень и упал, она наклонилась его поднять. А они говорят: «Поднимай, поднимай, а то ветер жопу простудит». А мы только что говорили об их благородстве...

И вдруг спохватилась:

— Ой, вы меня снимаете, а я такое говорю...

Марина Алексеевна замолчала, потом подняла свои грустные глаза и спросила:

— Вы считаете, что я должна отвечать на вопросы, хотя мне хотелось бы несколько повременить, поговорить просто так, как говорят за жизнь, но у вас, наверное, мало времени, а у меня, к сожалению, много.

И мне стало стыдно... С тех пор я и Веня часто ей звонили, иногда заходили. Когда были за границей, нашли лекарство, в которое Марина Алексеевна поверила, но спасти ее от одиночества было нельзя, она уходила в него, и оно затягивало, как болотная трясина. Когда она умерла, нас в Москве не было.

Галина АКСЕНОВА