«Я И СПЛЮ ПРОКУРОРОМ!»

Владимир Васильевич человек серьезный, и должность у него, сами понимаете, шуток не предполагающая. Ничего такого я себе позволять и не собирался. Вопрос сам сорвался. Знал ведь: прокурор не так давно отказался от многолетней привычки к табакокурению и теперь запрещает подчиненным дымить на службе, но увидел в кабинете пепельницу и спросил:

Владимир УСТИНОВ:

«Я И СПЛЮ ПРОКУРОРОМ!»

— У вас курят?

— Если хотите, пожалуйста.

— А вы как? Потерпите?

— Два года уже терплю.

— Почему решили-то от сигарет отказаться, Владимир Васильевич?

— За тридцать четыре года организм дымом насквозь пропитался, окончательно им отравился. Надо было когда-нибудь останавливаться. Вот вы ведь курите?

— Нет.

— Тогда почему спрашиваете об этом?

— Хотел вашу реакцию проверить.

— Тут и проверять нечего. Все равно не поймете. Для этого надо подымить с мое... Я и спиртного не употребляю пару лет, хотя порой хочется осушить кружку холодненького пивка... Но, надеюсь, вы пришли ко мне не ради разговора о вреде алкоголя и курения?

— Нет, любопытно, к примеру, понять, как люди обвинителями становятся, берут право карать. Вы ведь адвокатом никогда себя не мыслили?

— Кому-то нравится защищать других, а меня с детства дразнили Прокурором. Наверное, из-за того, что родился я в семье прокурора Николаевска-на-Амуре. Есть такой город в Хабаровском крае. Потом отец работал в Москве, Костромской области, Краснодарском крае. И старший брат у меня прокурор. Военный. Служит на Северном Кавказе. Кстати, мы оба даже оканчивали один институт — Харьковский юридический. Только брат на восемь лет раньше. Общий прокурорский стаж нашей семьи к ста годам подходит. И дети пошли по моим стопам, сын и дочка — юристы.

— Первое дело помните, Владимир Васильевич?

— Расследовал кражу из магазина. Похитители утащили кучу всякой всячины, включая магнитофон и велосипед. Оказалось, преступление совершили двое подростков, за что и понесли заслуженное наказание.

— А если бы незаслуженное? Наверняка в вашей практике случалось и такое.

— Никто не застрахован от ошибок, надо лишь найти силы признаться в этом.

— Вы находили?

— Был случай, когда я не сомневался в вине подсудимого, настаивал на приговоре, но Верховный суд решил оправдать. Тогда я пошел домой к этому человеку и извинился.

— А если бы посадили, сколько ему светило?

— Четыре года колонии... К счастью, я смог все объяснить, человек не стал держать на меня зла. Во всяком случае, потом мы не раз встречались, нормально общались.

— Словом, по ночам спите спокойно, совесть не мучит?

— Я и сплю прокурором. Для меня нет такого понятия, как «нормированный рабочий день». И подчиненным всегда говорю: вы круглые сутки на службе, поэтому должны вести себя соответствующе.

— Когда в последний раз у вас в неурочное время звонил телефон?

— Сегодня.

— В котором часу?

— В пять утра.

— По поводу?

— Не будем об этом... Но, повторяю, для прокурора не бывает неурочных звонков.

— Мобильным пользуетесь?

— Крайне редко. Не люблю. Если понадоблюсь, меня и под землей найдут. Не ссылаться же на то, что сейчас мое личное время, верно?.. Хотя отдохнуть хочется. Мечтаю выспаться. Не получается. В прошлые выходные думал: ну наконец-то! А потом вспомнил: надо сходить в церковь на утреннюю службу. Встал в полшестого и больше, разумеется, не ложился.

Еще рыбачить люблю. Но, если можно так выразиться, результативно. Устаю часами смотреть на неподвижный поплавок. Что за рыбалка без клева? Убийство времени!

Обожаю читать. Хочу собрать дома хорошую библиотеку и когда-нибудь вволю оторваться. Вот так бы брал книги и глотал!

— Что «проглотили» в последний раз?

— Увлекся мемуарной литературой. Поучительное чтение.

— С некоторых пор вы у нас не только читатель, Владимир Васильевич, но и писатель. Недавняя презентация книги «Обвиняется терроризм» собрала чуть ли не весь политический бомонд страны. Народ ломился, как за колбасой году в 90-м.

— Впервые выступал в роли автора, представляющего собственное сочинение, и, конечно, волновался. К тому же мне пришлось задержаться из-за вызова в Кремль к Владимиру Путину. Пока продолжалось совещание у президента, собравшиеся на презентацию ждали меня. Было очень приятно, что никто не ушел.

— Попробовали бы!

— Нет, гости приезжали по личному желанию, а не по приказу или принуждению. Когда увидел столько уважаемых, заслуженных людей в зале, почувствовал себя именинником. Настоящий праздник души! Еще раз убедился в справедливости русской пословицы, что не место красит человека...

— Да? А мне показалось: шибко боятся наши чиновники прокурора, вот и прибежали засвидетельствовать почтение.

— Колкости подпускаете? Неужели я такой страшный и ужасный?

— Работенка у вас серьезная. С видом на Колыму.

— Не соглашусь. Какие основания бояться меня у Лужкова, Примакова, Степашина, Кириенко и многих других авторитетнейших личностей, пришедших на мою презентацию?

— Но вы же помните народную мудрость про тюрьму и суму.

— Глупости! Я увидел в повышенном внимании к моей книге знак уважения. И не более. Честно признаюсь, не ожидал такого трепетного отношения. Даже выступление, которое готовил заранее, закончить не смог. Разволновался и остановился на полуфразе...

Без ложной скромности скажу: книга получилась. Хотите, подарю экземпляр?

— С автографом?

— Если пожелаете.

— Дарите. Я ее, книгу, вместо паспорта носить буду. Как охранную грамоту: милиция задержит, а я прокурорской подписью прикроюсь...

— Шутите, да? Между тем книга рождалась не в кабинетной тиши, а в ходе расследования и судебного процесса над Салманом Радуевым. Мне очень пригодился опыт жизни на Кавказе, то, что в свое время изучал Коран, знал традиции, обычаи горцев. Меня нельзя провести на мякине. В известном смысле могу считать себя кавказцем, ибо со школьных лет и до призыва в армию жил там. Потом была учеба в институте и — снова Кавказ. Мне об этом регионе рассказывать не надо, я и сам о нем много знаю...

— Вернемся к книге.

— В ее основе материалы дела Радуева. Может, кому-то она покажется нудной из-за большого количества теоретических рассуждений о терроризме, но без этого было нельзя. Зато в остальном книга читается с интересом.

— А откуда у генпрокурора время на сочинительство?

— Я же не занимался писательством в чистом виде, нет. Все равно готовился к процессу, работал с материалами. Пишу много, ежедневно. Записи никогда не выбрасываю. Складываю, складываю... Вот и пригодились. Учтите и то, что по делу Радуева трудилось множество людей — прокуроров, следователей...

В отпуске, которого давно ждал, хочу поработать над докторской диссертацией. Тема ее закрытая, поэтому скажу лишь, что продолжаю изучать природу терроризма. Обязательно напишу и о трагедии лодки «Курск». Пусть шумиха вокруг этого дела чуть уляжется, и тогда обязательно поведаю то, что знаю. А знаю я много, очень много. Все документы в моих руках...

— Это не называется злоупотреблением служебным положением?

— Мне никто не запрещал заниматься творческой работой. Нет такого закона.

— Гонорар за первую книгу вам хороший заплатили?

— За «Терроризм»? Это не первая. Еще раньше я издал кандидатскую диссертацию на эту же тему, получил сто шестьдесят тысяч рублей гонорара и заплатил за типографские расходы ровно такую же сумму. Словом, круто наварился, оставшись при своих. Сейчас издательство обещает после реализации тиража выплатить мне сорок тысяч рублей. Посмотрим... Но я же не за деньгами гонюсь, надеюсь, понимаете. Хочу рассказать людям, что такое ваххабизм и терроризм, что происходило на «Курске» в момент аварии и после нее.

— Вступить в Союз писателей вам еще не предлагали?

— Что вы! Я же нормальный человек, все понимаю... И о «Курске» намереваюсь писать, поскольку считаю долгом показать подвиг российских моряков. И не только их. Отдельного упоминания заслуживает работа следователей, всех, кто участвовал в расследовании трагедии. Об этом рассказать необходимо. Сейчас вот возник разговор, что родственники погибших недовольны итогами расследования и будут добиваться его пересмотра. Убежден: недопонимание связано с тем, что люди недостаточно изучили материалы дела. Мы предоставим им возможность разобраться в деталях, покажем вещественные доказательства, приведем результаты любой, даже закрытой экспертизы. Главный военный прокурор лично встретится со всеми пострадавшими, у кого есть вопросы. Это мое указание. С каждым будем работать, проявляя максимальные терпение и тактичность. Хотелось бы только видеть деликатность и со стороны СМИ. Ощущение, словно сегодня кое-кто сознательно хочет разжечь новый пожар вокруг темы «Курска». Хватит спекулировать на этом, надо все же оставаться людьми...

— К вам, Владимир Васильевич, как к писателю еще один писательский вопрос: чего вы к Эдуарду Лимонову прицепились? Тоже мне, блин, террориста нашли! За две ржавые берданки второй год держите за решеткой известного литератора. Коллеги так себя не ведут.

— Как коллега о коллеге могу сказать: давайте дождемся решения суда. Еще Чехов говорил: если в первом акте на стене висит ружье, в третьем оно обязательно выстрелит. В кого метил Лимонов? Пусть разбираются те, кому положено. Не хочу давить. Шум вокруг процесса опять же поднимаем не мы, а вы, пресса.

— В деле полковника Буданова точка будет поставлена?

— Обязательно. Многое зависит от третьей экспертизы. Результаты первых двух противоречивы. Ясно, что полковник лишил девушку жизни, надо выяснить, в каком он был состоянии. Верю в суд, хотя вынести вердикт будет нелегко. Общественное мнение нагнетается: одни требуют строго покарать Буданова, другие — немедленно освободить...

— По-человечески подсудимый вам симпатичен?

— Я же много времени провел на Северном Кавказе, общался с военными. Они близки мне. Понимаю, в какой обстановке им приходится служить, какому психологическому воздействию подвергаться... Часть солдат и офицеров нуждаются в помощи, программе по реабилитации, но это не повод для оправдания совершивших уголовные и прочие преступления. Мнение о Буданове прокуратура высказала, направив дело в суд.

— Уж которую неделю идет разговор о выдаче Грузией России чеченских боевиков, сдавшихся в Панкиси. Вы даже специально летали в Тбилиси за их головами, но вернулись ни с чем. Не уважают российского генпрокурора на Кавказе?

— Вы за новостями следите? Да, я встречался с грузинским коллегой, убеждал его передать нам задержанных, общее число которых составляет около двух десятков. Вы правы: все долго оставалось на уровне слов, мы не сумели договориться. От нас потребовали доказательств вины заключенных под стражу, при этом отказываясь даже назвать их фамилии. Все очень напоминало нежелание сотрудничать. К слову, я и от обеда в Тбилиси тогда отказался. Развернулся и улетел в Москву.

— Грузины, наверное, обиделись?

— Это их дело. Мне не кавказское хлебосольство нужно было, а бандиты, выданные российскому правосудию. Сейчас в Тбилиси вроде бы готовят к отправке тринадцать человек. Посмотрим...

— Какие новости с расследованием катастрофы «Ми-26» в Чечне?

— Вертолет был сбит ракетой с земли. Это установлено почти наверняка. Кто конкретно повинен в случившемся, установит следствие, но уверяю: от ответственности не уйдет никто, какой бы ширины лампасы ни были у него на брюках.

— Вы поставили точку в деле шведского дипломата Рауля Валленберга, которое тянулось более полувека. Трудно далось решение?

— Вопрос не в том, кто конкретно закрыл эту историю. Правильнее говорить об отношении общества к сталинским репрессиям в целом. Вы же прекрасно знаете, сколько безвинных людей тогда пострадало. Были среди них и работники прокуратуры. А Рауль Валленберг — лишь одна из жертв, хотя реабилитация сама по себе очень важна. Наверное, обратили внимание, о чем говорили недавние обвиняемые по делу Дмитрия Холодова, когда их освободили в зале суда? Людям задавали вопросы о том, будут ли они обращаться с требованиями компенсировать материальные потери за время следствия, а те прямо говорили: нам не деньги нужны, а восстановленная репутация, честное имя.

— Предвидели подобный приговор?

— Дело расследовалось и передавалось в суд до того, как я стал генпрокурором, но выступление гособвинителя Алешиной показалось мне аргументированным, напористым, эмоциональным. Суд вынес такое решение. Значит, были основания.

— А как вы отреагировали на то, что Анатолию Быкову дали шесть лет условно?

— Повторяю: я очень уважаю суд. И вам советую. Можно лишь предполагать, почему выбрана такая мера наказания по отношению к Быкову. Наверное, учитывалась тяжесть совершенного преступления, его реальные последствия, личность подсудимого. Московская прокуратура обжаловала решение суда, мы с этой позицией согласились, но поспешность — плохой помощник. Проще всего заподозрить суд в предвзятости или ангажированности, однако не забудем: только судья может исправить ошибку следователя, прокурора, за ним последнее слово. Нельзя огульно обвинять судебную систему, так легко подорвать основы государства.

— «Висяков», нераскрытых дел на вас много?

— Мы разгребли завалы, избавились от долгов прежних лет. Большинство «бородатых» дел уже в суде. Я официально предупредил подчиненных, что спрошу со всей строгостью с тех, кто сознательно затягивает следствие или допускает перегибы. Пусть пеняют на себя! Это не пугалка и не страшилка.

К сожалению, пока не завершены дела по убийствам Листьева, Старовойтовой, Маневича...

— То есть самые громкие.

— Верно, но прокуратура закончила свой этап работы, уперлась в стену. Дальше идет оперативно-розыскная деятельность, которой занимаются специальные органы. Это не только наши вопросы. Все нужно решать в комплексе. Кто-то регистрирует правонарушения, кто-то их расследует, кто-то доказывает вину преступников, кто-то их судит. Скажем, Борис Грызлов бьется, чтобы показать реальную статистику совершаемых преступлений, проводит в трех регионах страны эксперимент по их полной регистрации. Понимаете? Идет проверка на честность работников милиции, которые обязаны фиксировать все, подчеркиваю, все правонарушения! Обязаны, но часто не делают! Поэтому не верю, когда сегодня рассказывают о падении количества краж или грабежей. С чего их число будет снижаться? Чтобы узнать истинное положение дел, надо регистрацию преступлений поручить Госкомстату. Я докладывал об этом президенту. Руководство МВД разделяет мою позицию. Другой вопрос, что решение долго созревает, но мы все равно к нему придем.

Впрочем, у этой проблемы есть и иная сторона. Убежден, рост преступности связан с тем, что мы забыли о духовности, мало занимаемся воспитанием молодежи на хрестоматийных библейских постулатах. А их всего-то десять! Каждый обязан помнить заповеди как таблицу умножения. Вот вы их, к примеру, давно перечитывали? Там же есть чисто прокурорские формулировки! Послушайте: «Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего...» А вспомните остальное: «не убий», «не укради»... Что тут добавить?

— Словом, Библия как Уголовный кодекс в кратком изложении?

— Так и есть! Что интересно: многие из попавших в места лишения свободы вдруг начинают тянуться к Богу, идут в храм и каются. Люди обретают веру, понимают истинные ценности.

— А вы, Владимир Васильевич, как и когда их поняли?

— Пришел к этому лет десять назад. Однажды, можно сказать случайно, заглянул в небольшую церковь, и вдруг... Но подробности рассказывать не стану, дело интимное. Я ведь когда-то подобно большинству советских людей был атеистом, а сегодня не вижу жизни без веры. Для меня служение Богу во многом означает и служение народу...

Духовность, повторяю, духовность спасет Россию! Включите телевизор: что там показывают? Я на этого Шварцен... тьфу, не выговоришь сразу!.. Шварценеггера смотреть больше не могу. Тошнит! Или возьмите отечественные сериалы. Чему они учат? Мужики красиво водку пьют, с бабами гуляют, а где мораль?

— Какой вы идейный товарищ, Владимир Васильевич!

— Да, мне по душе другое кино. Например, «Рожденная революцией» или те же «Знатоки». Эти фильмы не подрывали, а укрепляли основы государственности, любви и уважения к родной стране.

— Кстати, об основах. С гарантом Конституции как строите отношения?

— Мне нравится в президенте, что он не вмешивается в нашу работу. Нет такого, чтобы Владимир Владимирович позвонил и отдал указания по тому или иному делу. Он, разумеется, в курсе происходящего, я регулярно докладываю по вопросам, находящимся под его контролем, но нет мелочной опеки. Вообще считаю, что «телефонное право» существует для слабых людей. Мне и при коммунистах никто не звонил с «руководящими» советами, хотя я и тогда был прокурором.

— А если вдруг позвонят?

— Пошлю.

— Далеко?

— Очень. Не сомневайтесь! Не заржавеет! Другой вопрос, что никто по конкретным делам мне звонить не будет. Все знают мою репутацию. Этого вполне достаточно.

— Коль уж заговорили о президенте... Позиция Путина по вопросу о смертной казни известна. Вы солидарны с главой государства?

— Инакомыслие в прокурорском кресле недопустимо. Если с чем-то не согласен, пиши рапорт об уходе, а потом уже высказывай особое мнение.

— Однако у вас же есть собственный взгляд на проблему?

— Я обязан исполнять закон. Сегодня смертная казнь в России запрещена. Все, точка.

— Но вы ведь человек, Владимир Васильевич.

— В первую очередь я прокурор...

— Вы не пьете, не курите. Как же восстанавливаете душевное равновесие, успокаиваете нервы?

— Хожу. По кабинету, по улице.

— После нашего разговора долго гулять придется?

— Не придется. У меня встреча в Совете Федерации. Всей дороги — сто метров.

— Пешком отправитесь?

— Прикажете служебный «мерседес» гонять?

— Можно на личном авто проехаться.

— У меня уже лет пять нет машины, хотя раньше любил посидеть за баранкой.

— И сколько же телохранителей будет сопровождать вас в походе в СФ?

— Одного вполне достаточно.

— На улице вас часто узнают?

— Случается. Чувствую себя неловко. Не люблю этого.

— Жалобами достают?

— Не нравится, если начинают с любопытством рассматривать. Я же не артист.

— Вам когда-нибудь всерьез угрожали?

— Что-то, безусловно, было, но всерьез... Понимаете, психология преступника специфична. Если наказываешь по делу, человек обычно подчиняется. В уголовном мире уважают правоту и силу. Впрочем, не только в уголовном.

А что касается охраны, то... Честно говоря, раздражает, когда за спиной все время кто-то стоит.

— Но вы вольны выбрать себе телохранителя?

— Нет, это прерогатива Федеральной службы охраны. Ребята хорошие, не жалуюсь, однако постоянное присутствие рядом чужого человека тяготит. На работе еще ладно, куда ни шло, но приезжаешь к маме в станицу, идешь по улице, со знакомыми здороваешься, а сзади двухметровая тень нависает. Так и хочется сказать: «Исчезни!»

— Почему мать в Москву не забираете?

— Отказывается ехать. И ко мне и к брату. Отец умер шесть лет назад, и мама в свои восемьдесят три года живет одна. Ей так удобнее. Стараюсь навещать почаще и не тревожить.

— Сейчас у вашей мамы, наверное, все же больше поводов для гордости, чем для тревоги. Все-таки сын — генпрокурор. А вы помните, когда впервые попали в этот кабинет?

— В 80-е годы. В ту пору здесь сидел Сухарев, а я, районный прокурор, был включен в состав делегации, отправлявшейся с командировкой в Западную Германию.

— К креслу тогда не присматривались?

— Даже в мыслях такого не держал...

— Забыл спросить: что за история была недавно со снятием вас с поезда?

— Прихватило сердце в дороге. Меня госпитализировали в ЦКБ с диагнозом «нервное истощение организма». За два дня поставили на ноги. И тут в Чечне приключилась трагедия с тем самым «Ми-26»... Мне позвонил президент и спросил о самочувствии. Я попросил разрешения полететь в Грозный вместе с министром обороны. Владимир Путин дал согласие. Но в самолете мне опять стало плохо. В Моздоке отправился в санчасть и ближайшим бортом вернулся в Москву. Пришлось лежать еще неделю в больнице. Вот, собственно, и все, а «желтая пресса» подхватила тему, заговорила чуть ли не о скорой смене прокурора. Разочарую: в отставку не собираюсь. Не надейтесь!

— Неужели ни разу мысль о добровольном уходе отсюда не возникала?

— Вот вы сейчас опять понапишете всякого... Конечно, задумывался об этом. А что удивительного? Обычный эмоциональный порыв. Потом успокаивался и продолжал работать.

— Вовремя вспоминали о карьере?

— Думаю, я уже достиг пика. Куда дальше карабкаться? Тут ведь важно не высоко забраться, а...

— ...Не упасть?

— ...Плавно слезть. Об этом стараюсь не забывать. Поэтому и отсюда, поверьте, уйду спокойно, без ожесточения. Цепляться за должность не стану. Гарантирую.

Андрей ВАНДЕНКО