«НОРМАЛЬНО»

Славист из Глазго был у нас в гостях последний раз еще тогда, когда мы входили в состав СССР. Следовательно, в стране Россия Боб оказался впервые.Страна эта его по-хорошему потрясла

Mr. Porter говорит:

«НОРМАЛЬНО»

Я ошивался в зале прилета Шереметьевского аэропорта и размышлял о той странной категории международных граждан, кои именуются славистами.

Эти люди живут в разных городах, весях и странах, зачастую очень далеких от наших земель. Слависты, подданные своих просвещенных и демократических государств, преподают в университетах, учат детей и взрослых русскому языку, пишут книги о русской литературе, знают о нашей стране гораздо больше, чем некоторые исконные ее обитатели, особенно те, что текущие мысли о жизни черпают из телевизора, газет, а на эту страну давно «положили с прибором», полагая, что никакого толку из нее все равно не выйдет, хоть кто бы ею ни правил — царь, компартия, чекисты, олигархи или Дед Мороз.

Вот тут-то и появился Mr. Robert Porter, который катил за собой английский «сидор» на колесиках. «How are you, Bob! — окликнул я его. — Добро пожаловать в империю зла». «Империя зла, полюбишь и козла», — мгновенно ответствовал приезжий на беспримесном русском языке.

Последний раз он был в гостях у нас еще тогда, когда мы с вами все входили в состав Советского Союза.

Следовательно, в стране Россия он оказался впервые.

Роберт Портер родился в бедной рабочей семье, потому что его дед был провинциальным английским актером, в результате чего бросил детей, которые воспитывались в сиротском доме и не получили надлежащего образования, оставшись на невысоких ступенях социальной лестницы.

Это не помешало Р. Портеру окончить университет и занять подобающее место в современном обществе, переводя современную русскую прозу на язык Шекспира и Маргарет Тэтчер. Профессор департамента славянских языков университета Глазго — таков его официальный титул. Профессор Боб не любит Тэтчер, не любит коммунистов.

Профессор говорит, что он лейборист, а что это такое, я забыл его спросить.

Мы ехали в Москву по Ленинградскому шоссе. Справа вдруг возвысился сине-желтый ангар модного шведского магазина.

— У вас теперь тоже есть ИКЕА, — обрадовался Боб. — Мы тоже покупаем в ИКЕА, это для нас дешево.

Я промолчал. А Боб загляделся на красивых дивчин, перманентно стоявших скромными группками вдоль дороги, украшенной дивными капиталистическими плакатами про сигареты, водку и мобильную связь.

— Что это? — воскликнул Боб.

— Что или кто? — уточнил я. — Что — реклама, кто — проститутки.

— Понятно, — сказал Боб.

— Что понятно? — не понял я.

— Понятно то, что жизнь у вас совершенно изменилась, — ответил он мне на следующий день, когда мы с ним направились купить кой-чего на один из продовольственных оптовых рынков, расположенный в районе метро «Динамо».

— Ты имеешь в виду наше общественно-политическое устройство?

— Я имею и вижу, что в этом ларьке около двадцати сортов сыра, а в том около тридцати видов бутылочного пива.

— Есть даже ПОРТЕР, — со значением сказал я, но мистер Портер не обратил внимания на мою идиотскую шутку.

— Нужно видеть глазами, — бормотал он. — Нужно все видеть своими собственными глазами. Тогда все будет не так, как тебе пытаются внушать.

— No objection, — не возразил я.

А вот и памятник Петру I, что нынче вечно будет возвышаться над Москвой, если не будет землетрясения или очередной революции.

— Я знаю, что у вас были большие споры о его художественно-эстетической ценности... — осторожно начал Боб.

— В рамках плюрализма, господа, — вступил в разговор расположившийся рядом с объектом культуры нищий, очень похожий на Солженицына.

— А вы кто? — спросил Боб.

— Я бомж, — ответил бомж. — Так как я отсидел, а вместо нашей коммуналки организовали офис, то я теперь бомжую без прописки.

— Вам, наверное, требуется обратиться в суд, — разволновался Боб.

— А вы кто? — в свою очередь заинтересовался бомж.

— А я англичанин, — ответил англичанин.

— То-то и оно. Это у вас суд, а у меня паспорт украли и тугриков нету.

— Тугрики, это он имеет в виду деньги, — пояснил я, как толмач.

— Все знаю из художественной литературы, — сказал Боб. — Но только непонятно, как вы теперь живете.

— А я не живу, а ночую. Сейчас вот оккупировал бывший ларек «Союзпечати». А милиция, грех на нее говорить, она меня не трогает, потому что с меня больше взять нечего. Я уж их просил: забрали бы меня, что ли, по новой. Документ бы таким образом выправился. А так — нету документа, и идти больше некуда, как говорил Мармеладов.

Мистер Р. Портер аж подпрыгнул.

— Это который из «Преступления и наказания»? Вы читали Достоевского?

— Я много чего читал, но это все не то...

Жилищные условия, в которых провел свое детство будущий славист, мало чем отличались от аналогичных условий в моем родном городе К., стоящем на сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, где сортир во дворе, а дом — «полна горница людей». Впоследствии, когда на Западе благополучно победила научно-техническая революция, когда в домах появились туалеты, а на верандах — барбекю, портеровская бабушка сильно возмущалась.

— Люди совсем сошли с ума, Роберт. Срут дома, а едят на улице, — констатировала она.

И вот мы с ним направились во МХАТ, где молодые актеры устроили вечер современной русской прозы, тактично выбрав из нее тексты, где нет брутальных глаголов, подобных вышеприведенному.

После спектакля артистов горячо приветствовал мэтр Сергей Юрский. Я горячо пытался познакомить его со славистом из Глазго Робертом Портером. Выяснилось, что они знакомы, что Юрский был в Глазго, что они беседовали о жизни и культуре. Сергей Юрский и Роберт Портер продолжили беседу о жизни и культуре в святых стенах МХАТа. В конце беседы великий актер сказал:

— Да вы, я вижу, настроены гораздо оптимистичнее, чем я.

— Так ведь я иностранец, — оправдывался иностранец.

Со своей будущей женой, датчанкой Лисси, Роберт Портер познакомился в Праге (Чехословакия), где медичка Лисси препарировала трупы, а Боб пытался понять, чем Йозеф Швейк отличается от Джона Ячменное Зерно, с одной стороны (западной), и от Ивана-дурака, с другой (восточной). Выяснилось, что упомянутые литературные герои если и не близнецы, то в некотором роде братья. Следовательно, интернационализм не только выдумка коммунистов, но и реальная вещь. Это подтверждается тем, что молодожены некоторое время жили в разных странах, ибо Лисси имела проблемы с натурализацией в Англии, связанные с окончанием учебы (тонкостей английского крючкозаконотворчества мне не дано было постигнуть, голова уже не та). Затем они воссоединились, жили очень бедно, пока не ВЗОШЛИ. Теперь имеют двух девочек и совершенно юную внучку, но живут снова порознь, и профессор прилетает из шотландского Глазго в родной английский Бристоль, где живет его семья, лишь на праздники или уикенды. «Работа есть всегда», — пел покойный Булат Окуджава. «Работа при капитализме есть не всегда», — понял я и поежился.

Если кто еще не знает, в Москве есть Музей памятников под открытым небом. Там можно встретить Ленина, Сталина, Свердлова, Брежнева и дедушку Калинина, сброшенных с пьедесталов десять лет назад и ныне вновь обретших вертикальное положение. Нечто ностальгическое и безобидное чудится в металлическом советском гербе, вознесенном над истуканами, а фигура певца всея Руси В.С. Высоцкого (с огромными гениталиями, щедро отпущенными ему скульптором) и явно формалистические образцы произведений антисоциалистического реализма свидетельствуют о том, что наша страна, скорей всего, действительно движется в сторону того самого плюрализма, о котором говорил (см. выше) нищий, похожий на Солженицына.

За вход в Музей памятников денег не берут, но и не приплачивают (пострадавшим от развитого социализма). Возможно, когда-нибудь и у нас возникнет такой же памятник, как в Испании, где жертвы фашизма мирно соседствуют с фашистами. Но боюсь, что тогда за вход все-таки будут брать деньги и это не всем будет по карману.

— Скажи, а в других городах так же, как в Москве, или по-другому? — спросил меня Роберт Портер, когда мы расположились на свежем воздухе выпить кока-колы.

— В каком смысле? В смысле Кремля или кока-колы? Кремль есть в Казани, Коломне, Астрахани и еще в некоторых городах. Кока-кола есть везде. И пиво. И водка. И еда. И шмотки. И деньги — везде, но не у всех. И свобода.

— Свобода?

— Свобода. А насчет демократии я не знаю.

— Я знаю. Настоящая демократия требует ограничения личной свободы.

— Это кто сказал? — вскинулся я, желая обогатить себя знаниями.

— Это я сказал, — скромно потупился мистер Р. Портер. И добавил: — Слово «консенсус» у вас трактуют неправильно. Консенсус не есть согласие с чужими взглядами. Консенсус — это механизм совместного выживания полярно противоположных людей.

Эту его философскую мысль наглядно продемонстрировала разнополая парочка, сидевшая за соседним столиком. Супруги сначала ссорились, а потом заговорили о деньгах, и она почему-то назвала его пушистым словом «котик», хотя перед этим именовала, извините за выражение, козлом.

— Как ты думаешь, Боб, деньги, когда они есть, не препятствуют ДУХОВНОСТИ?

— Угу, — рассеянно ответил он, и я не понял, уловил ли он смысл моего вопроса или просто устал все время говорить и думать на чужом языке. Хотя ведь для этого он к нам и приехал — говорить и думать по-русски. Приехал, замечу, за свой счет, а не на халяву английской королевы. Это раньше приезжали различные «представители прогрессивной западной общественности», которым с удовольствием пудрили мозги «представители советской общественности» на коротком маршруте Кремль — Третьяковка — Большой театр.

В рамках своего короткого пребывания в России представитель нормального, здравомыслящего человечества мистер Р. Портер побывал в подмосковных городах Истра, Яхрома, Дмитров, Павловская Слобода, барачном поселке завода фрезерных станков (местное самоназвание — «негритянский поселок»), в деревне Аносино, имеющей действующий женский монастырь и виллы «новых русских», в издательстве «Вагриус», книжном магазине «Графоман», храме Христа Спасителя, а также в буфете Центрального дома литераторов, потому что цэдээловский ресторан нынче интеллигенции не по карману. Кроме указанных выше персонажей, важный гость беседовал на разные темы (алкоголизм, водка, грех, декабристы, Ерофеев Вен., женщины в русских селеньях, Заратустра, Ирландия, Китай, любовь, Миклухо-Маклай, НТВ, «орднунг», Путин, Пушкин, пьянство, революция, секс, тюрьма, ухабы российских дорог, феня, хренотень, целостность России, частушка, Чечня, Че Гевара, «широк русский человек», Шотландия, щи, эмиграция, юность, Ярило — славянский бог) с писательницей Васильевой, редактором Шубиной, бардами Туриянским и Анпиловым, режиссером Козаком, учеником московской школы № 1239 Васей, сторожем Гумировым, сантехником по прозвищу Хомяк, поэтом Салимоном, директором Манежа Каракашем и другими неофициальными, полуофициальными и официальными лицами.

На вопрос одного из многочисленных интервьюеров, какова, по мнению гостя, жизнь в России, он коротко ответил: «Нормально».

И добавил: «Все через это шли».

P.S.

На обратном пути в Шереметьево нашу машину «Жигули-2105» остановил офицер ГИБДД. Проверив мои водительские документы и убедившись, что от меня не пахнет водкой, он сказал сидевшему рядом со мной профессору Роберту Портеру:

— Что-то мне ваше лицо знакомо, это не у вас я на прошлой неделе права отобрал за пьянку?

— Я профессор славистики из города Глазго, Великобритания, — гордо выпрямился англичанин.

— Одно другому не мешает, — справедливо пошутил гаишник и пожелал нам счастливого пути неизвестно куда, не взяв с нас за это ни копейки денег.

Евгений ПОПОВ