Эхо Российской империи
БАЛ ТОЛСТЫХ
Наш корреспондент побывала на одном из самых дорогих и красивых балов Лондона. Среди попечителей бала Их Императорские Высочества, а также графиня Пален, князь Голицын, князь и княгиня Оболенские и многие, многие, многие. Называется этот бал: «Война и мир»
Я сижу в кафе гостиницы «Камберленд», что находится в самом начале Оксфорд-стрит, попиваю кофе и нервно поглядываю на часы. Гостиница из самых центральных, рядом — всемирно признанный рай многочисленных магазинов и универмагов. Через фойе течет бесконечный поток гостей столицы, ибо отсюда рукой подать до многих жизненно важных точек Лондона. Вот пропорхнула к лифту дама в норковой шубке, оставив за собой облачко духов. Смелая — в Лондоне не очень-то расходишься в мехах, защитники животных могут и масляной краской облить, чтоб неповадно было. Вот рванули друг другу навстречу два джентльмена в полосатых костюмах: явно пришли на деловое свидание. А вот и божественные звуки родной речи — девушка в спортивных брюках и дубленке, не смущаясь соседством с пальмой в бронзовом горшке, кричит спутнику, который пошел получать ключи от номера: «Саш, шевелись, мне еще надо смотаться за колготками!»
Я пытаюсь рентгеном просвечивать всех входящих в фойе, ибо у меня тут назначено свидание с графом Толстым. Граф опаздывает, плюс ко всему я весьма смутно представляю себе, как должен выглядеть отпрыск знаменитой фамилии в лондонском пейзаже. Единственное, что он сказал о себе в телефонном разговоре, был примерный возраст, плюс я знаю, что он достаточно свободно говорит по-русски. Однако язык, как известно, не примета, а под указанную возрастную категорию подходит примерно половина циркулирующих в фойе мужчин.
Когда, наконец, срок опоздания приближается к получасу, я волей-неволей беру инициативу в свои хрупкие девичьи руки. Выхватив из толпы вновь пришедшего господина, который растерянно озирается у входа, подхожу к нему с вопросом: «Простите, вы случайно не граф Толстой?» Незнакомец смотрит на меня тревожным взглядом: «Ноу, — говорит, — не граф». Следующий неопознанный объект лукаво интересуется: «Смотря сколько заплатите!» — он явно думает, что я его разыгрываю. Иду к стойке портье и прошу сделать объявление по громкой связи: так, мол, и так, граф Толстой, если вы здесь, сделайте одолжение, пожалуйте к такому-то и такому-то столику. Девушка за стойкой видала и не такое. Она деловито, без улыбки интересуется: «А как объявить, что его ожидает княгиня Достоевская?» — эти два заветных имени плюс Чехов в сознании западного человека спаяны намертво (по принципу: «Птица?» — «Курица», «Поэт?» — «Пушкин»).
И вот наконец в ответ на объявление ко мне приближается полноватый светловолосый человек на вид лет пятидесяти. Внешность, которая легко могла бы подойти множеству литературных героев (от Безухова до Обломова) или с легкостью вписаться в типаж многих национальностей (от финна до бельгийца). Деловит. Любезен. Слегка отстранен. Заинтересован. Широко известен в кругах русского Лондона — и как отпрыск знаменитого рода, и как организатор и вдохновитель ежегодных балов русской общины, и как активный прихожанин местной русской православной церкви. С места в карьер выясняется, что на самом деле общий их со Львом Николаевичем предок отстоит на семь поколений вглубь веков от всемирно известного писателя и на четырнадцать — от моего сегодняшнего собеседника, который принадлежит к ветви Толстых-Милославских (замечу в скобках, что генеалогия семейства Толстых достаточно хорошо изучена и отражена в документах. Толстые находятся в родстве и с Кутузовыми, и с Тухачевскими, так что попытки разобраться в том, как национальный гений распределялся по именитым родам и в какой форме отблески Божественного промысла сохранены потомками, — занятие само по себе увлекательное. Что-то вроде детектива).
И вдруг я замечаю, что мой собеседник, кажется, слегка волнуется! Наверное, этим и объясняется выбор языка для интервью: он вдруг решает говорить по-английски. Любопытно, что при этом как бы оправдывается: «Понимаете, я же родился здесь, мне это в чем-то естественней!» — как будто будучи представителем его родины я имею некое моральное право судить его предпочтения. Я мысленно приосаниваюсь и невольно чувствую себя польщенной. А он между тем рассказывает.
— После революции большая часть семейства Толстых выехала из страны, хотя некоторые и остались. (От себя добавлю, что, скажем, из тринадцати детей Льва Николаевича и Софьи Андреевны выжили шестеро. Старший, Сергей, единственный остался в России после революции, стал композитором, лишился ноги, зрения и слуха, но до самой своей смерти в возрасте 84 лет оставался совершенно активным человеком. Илья уехал в Штаты, где был консультантом при производстве голливудской экранизации «Войны и мира», а также «Воскресения». Умер в годы Великой депрессии в больнице. Татьяна уехала сначала во Францию, откуда переместилась в Италию, где создала музей отца. Лев уехал к жене в Швецию, где пытался спорить с отцом, написав «Шопеновскую прелюдию» — в ответ на «Крейцерову сонату», был детским писателем и драматургом. Михаил переехал из Франции в Марокко, где и скончался в возрасте 65 лет. И, наконец, Александра, уехав в Японию, оказалась в США, где создала Фонд Толстого. Вот пример того, как события XX века в России разметали всего лишь одно семейство.) Сегодня потомки живут в Штатах, Швеции, Великобритании, Франции. Хотя процентов сорок от общего количества членов семьи живут в Москве и Санкт-Петербурге. Мой отец очень много занимался историей рода, лет семнадцать потратил на изыскания.
— А у вас есть право на графский титул? И если да, пользуетесь ли вы титулом «граф» в повседневной жизни?
— О, да. Правда, я не всегда им пользовался. Едва закончив школу, я решил, что, наверное, нет особенного смысла именоваться графом здесь, в Англии, поскольку титул-то не английский. В те дни я представлялся как Эндрю Толстой, однако дня не проходило, чтобы кто-нибудь не попытался уточнить: «А-а, так вы ведь граф?» И так по сто раз кряду. И я решил: раз такому количеству людей интересна история, раз стольких моих собеседников интересует вопрос, продолжается ли история России в сегодняшней жизни, так тому и быть. Так что да, я граф Толстой-Милославский. Да вот хоть моего хорошего знакомого взять, князя Голицына, к примеру. Всему миру он известен как князь, происходит из княжеской семьи, хотя он князь без дворца.
— Ведь существует же Российский императорский дом в изгнании...
— Именно. Однако в бизнесе я называю себя просто господином Толстым, потому что не хочу запутывать вопрос при подписании документов, а то неминуемо возникнет вопрос с моим гражданством или подданством.
— А как вы это себе сами определяете? Кто вы?
— Я русский, который родился в Великобритании. Мой отец принял английское подданство только тогда, когда обстоятельства заставили, во время Второй мировой войны. Конечно, я родился не в Советском Союзе. Но я определенно русский. Мой отец выехал во время революции, когда оставаться в стране ему было просто опасно. Если бы он не уехал, то наверняка бы погиб. Дедушка же оставался в стране и воевал на стороне белых примерно до 1922 года. А папу вывезла через финскую границу няня-англичанка. Когда они пересекали границу, няня строго-настрого приказала ему говорить только по-английски, чтобы его приняли за англичанина. Так и вывезла. Хотя бабушка была англичанкой — она умерла через пару лет после его рождения. Так что у него были какие-то родственники в Англии, и ему пришлось легче, чем остальным.
Со стороны же матери у меня все предки русские. Во время революции они застряли в Одессе, откуда их вывез последний английский корабль, пребывавший в Одессе в составе войск интервенции. Когда их судно выходило из акватории одесского порта, они видели, что город полыхал в пожарищах. Их отвезли на Мальту (которая тогда была британской колонией). В конце концов они добрались до Англии, но это была не та страна, куда ехали большинство беженцев. Франция тогда принимала очень многих, туда что-то миллионов шесть уехали. Были и другие страны. А чтобы попасть в Англию, надо было иметь деньги или связи, двери в страну были не то чтобы закрыты, но достаточно плотно притворены. (И опять же комментарий на полях — Англия с удовольствием приняла участие в интервенции, но когда дело дошло до необходимости отвечать за провозглашенный курс действий, например, приютить беженцев, ставших таковыми в результате действия вихрей истории, предпочла остаться в стороне.) Поэтому-то во Франции и возникла такая большая русская община. А здесь нас и было-то немного, а теперь еще меньше осталось. Я недавно был на балу в российском посольстве в Париже: и помещение было огромное, и народу собралось тысячи две, не меньше. Грандиозное было зрелище! Община там раз в десять-двенадцать больше, чем здесь. Россия больше не проклятая страна, так что эти балы собирают массу народу.
— А кем вы себя ощущаете? Где вы получили образование?
— Поначалу во французском лицее, однако лет в двенадцать-тринадцать родители отправили меня в колледж Веллингтона, закрытую частную школу для мальчиков. (Одну из самых престижных в Великобритании.) Передать не могу, как было трудно домашнему мальчику из интеллигентной русской среды попасть в подобные обстоятельства. Но я рад, что все это испытал, — я хоть знаю теперь, что это такое.
— И чего стоит избегать в будущем? (Забыв про первоначальную отстраненность, хохочет.) Вы работаете? Простите за прямоту: в какой степени вам необходимо работать, чтобы обеспечить себя средствами для существования?
— Конечно, я работаю. Правда, сейчас все не слишком гладко: у меня была торговая компания, которая вела дела с Россией, так что после кризиса 1998 года мы понесли серьезные убытки. У меня осталось небольшое торговое предприятие и на Украине, там все хорошо. А вот от потрясений в связи с российским кризисом мы еще толком не оправились. Неожиданно появилось много свободного времени, и я пытаюсь все больше заниматься благотворительностью. Например, устраиваем приемы в пользу Большого театра. Денег, правда, много не собираем, но интересу способствуем. Нет, работать мне надо, а то многого не смогу себе позволить. Вы же знаете, благотворительностью не заработаешь. (Это, правда, смотря как ею заниматься. Однако я знаю, что жена Андрея Толстого тоже работает — помогает мужу организовывать балы и приемы, а помимо этого создает элитные коллекции керамических ваз.) Период сейчас — это как накопление сил для нового витка. Я бы хотел вновь что-то организовать в России. Но для этого нужны силы. И средства. Кстати, а на балу-то вы будете?
Честно говоря, я надеялась, что он спросит. Бал этот, называемый «Война и мир» и проходящий ежегодно в самых дорогих и красивых залах Лондона, является одним из самых заметных мероприятий русской общины (да и многих светских людей). Среди попечителей — Их Императорские Высочества великие княгини Мария и Леонида вместе с наследником престола, а также графиня Пален, князь Голицын, князь и княгиня Оболенские и многие, многие, многие. Вход платный — 190 фунтов, что даже по меркам Англии удовольствие далеко не дешевое. Гости, приехавшие на бал, обязаны быть одетыми строго в традициях высшего светского общества начала XIX века. Дамам предписаны бальные платья, мужчинам — фраки (a la Пьер Безухов) или мундиры императорской армии времен Наполеоновских войн. Там можно встретить кого угодно из людей, фамилии предков которых украшают любой учебник истории, завязать полезные знакомства, просто поговорить вволю по-русски и поглазеть на бриллианты прелестниц. Все это значит, что напрашиваться на бал мне, во-первых, было неловко, во-вторых, не могу же я сказать, что для меня это дорого! И в-третьих, к вопросу о туалетах, — четко могу заверить, что, хотя мой гардероб и включает в себя какие-то решения практически на любой случай жизни, кринолина там точно нет. И в ближайшем будущем не предвидится. Посему вопрос любезного графа пришелся как нельзя более кстати.
— С удовольствием. А в честь чего проводится бал?
— Это благотворительное мероприятие для сбора средств на реставрацию и внутреннее убранство лондонского православного собора Успения Пресвятой Богородицы Святых Великомучеников России. Собор выстроен в традиционном псковском стиле и находится в Чизике (район Лондона неподалеку от центра). Но предупреждаю — одеваться надо в соответствии с правилами.
А теперь можно особенно не трудиться, описывая мое состояние. Нет, не в связи с приглашением — это-то здорово, представился шанс увидеть и описать множество интересных вещей. Проблема, естественно, уперлась в бальное платье (кстати, за лучший костюм был обещан приз — бутылка водки из Москвы). Я четко понимала, что без приза могу легко обойтись, но ведь надо же как-то соответствовать! Отсюда главным заданием на оставшиеся полдня стало добывание пресловутого платья.
На самом деле индустрия проката любых туалетов и драгоценностей в Лондоне отлажена почти до совершенства. И если вы, скажем, мужчина, проблем тут особых возникать не должно: главное, чтобы костюмчик сидел. А если вы, извините, леди? И у вас приемлемая, но не совсем стандартная фигура? Как можно не впасть в отчаяние, перемеряв штук тридцать платьев, обнаружив, что если лиф впору, то оборки обязательно торчат, а если оборки легли, куда им положено, то крючки не застегиваются? или расходятся? И вообще, я не умею выглядеть естественно, если за мной волочится трен, а ключицы торчат (в отсутствие фамильных бриллиантов). Этому, понятное дело, можно научиться (да вот хоть курсы гипноза пройти), но добиться королевской поступи за полдня затруднительно. И вообще, если в руках веер, то кто будет за меня носить диктофон и фотоаппарат? Я туда в конце концов не отдыхать собралась. Ну, не совсем отдыхать. Так что в конечном итоге я решила проявить характер и отправилась в собственном костюме, который лучше всего можно описать как небрежно-элегантный. Как выяснилось, я была права — меня просто никто не замечал.
(К слову сказать, уже непосредственно на балу выяснилось, что подобная проблема, очевидно, терзала не меня одну. Естественно, глаза разбегались при виде красавиц и красавцев, но кое-кто явно прошел тем же путем, которым пыталась идти и я, так что вопрос с крючками на арендованных платьях в некоторых случаях стоял остро. С другой стороны, для кого-то из собравшихся посещение бала и связанные с этим расходы — вещь, видимо, необходимая, но не то чтоб очень легкая. Мне оставалось утешаться, что и в этих обстоятельствах срабатывает известное, кстати, четко отвечающее русскому национальному характеру, правило: лопни, но держи фасон!)
И вот бал. Место проведения — бальная зала гостиницы «Дорчестер». Самый центр, великолепные интерьеры преимущественно в стиле модерн. Позолота тяжелых штор, вальяжная тяжесть взбитых бархатных подушек на изящных диванах, пружинистый ворс ковров, растопыренные ладони пальм в золотых кадушках, резной дуб дверей, тихое журчание пианино, за которым самозабвенно откинулся негр-тапер. Роскошь. С некоторым опозданием появляется первый гость. Затем еще и еще. У меня ощущение, как будто я попала на съемочную площадку — так это ни на что не похоже и интересно. Но это все происходит в нормальной жизни: манто, локоны, пелерины, ботфорты, лорнеты, жабо, веера. Снуют официанты с шампанским. Анфилада залов постепенно заполняется шумом голосов, а я мечусь, не зная с кого начать, ибо понять кто есть кто совершенно невозможно. А народ все прибывает, так что вскоре не очень-то поснуешь. Плюс освещение: свечи. Оно, конечно, красиво, но работу осложняет еще больше.
Поначалу я фотографировала всех, чьи костюмы казались мне особенно яркими и интересными, а потом мне повезло: я случайно определила князя Дмитрия Николаевича Голицына. Пожилой джентльмен поначалу даже не понял, чего я от него хочу: он даже попытался было тихонечко отойти в тень, освободив, так сказать, рампу для красавицы в кокошнике. А когда я запротестовала, когда объяснила, что как раз его-то и хотела разыскать в нарядной толпе, заметно растерялся, но был явно польщен (между прочим, его судьба заслуживает отдельного рассказа. Он родился в 1927 году в Перми, куда его родителей сослали: отца — за княжеское происхождение, мать — за шпионаж в пользу Англии, ибо она работала переводчиком. Если бы не вмешательство Гинденбурга, их бы сроду никуда не выпустили. При всем при этом дочь Дмитрия Николаевича вышла замуж за русского и уже года три как живет в России).
Тем же методом я наткнулась на Андрея Родзянко — прямого правнука председателя Государственной думы и лидера партии октябристов. Семья его прадедушки эвакуировалась через Крым в Югославию, а дальше в Мюнхен. Бабушка же Андрея — урожденная Лопухина, так что у него есть возможность смотреть на знаменитый портрет Боровиковского в Третьяковке как на страницу семейного альбома. Войну они пробедствовали в Мюнхене, после чего уехали в Америку, где и родился Андрей. Сейчас он работает в банке «Морган Стэнли» и периодически бывает в Москве, где уже несколько лет живут его родители. Жаль только, что имение прадеда, Никольское-Урюпино, пришло в запустение. Парк остался и по-прежнему красив, а вот усадьба заколочена и окончательно разваливается.
Интересно, что многие говорят по-русски бегло, но с иностранной интонацией, иногда подбирая слова — и все же предпочитают вот так спотыкаться, но говорить, говорить, говорить, по-русски, по-русски, по-русски...
Бал набирал обороты, впрочем, за более полным описанием стоит обратиться опять же к «Войне и миру». Где-то в толпе мелькнула правнучка Михаила Фокина Изабелла, хохотал, запрокинув голову, настоятель того самого собора, приходской священник Вадим Закревский, кто-то юркнул в кулуары с большим словарем русского языка, изданным в Оксфорде... Я понимала, что все самое интересное, с моей точки зрения, я уже увидела. После начального приема гости перейдут в обеденную залу и, спев хором «Боже, царя храни!», сядут к столам. Потом будут танцы и все, что полагается проводить на светском мероприятии подобного рода, после чего такси и авто (названные в программке «экипажами») развезут всех по домам.
Я собиралась домой (не знаю, как у других, может, кого-то выручают бонны и гувернантки, а у меня дочка давно вернулась из школы и небось сидит голодная). Колеса бала продолжали крутиться своим чередом, а я шла по сверкающим позолотой коридорам к выходу и почему-то все время думала о завершающем эпизоде моего разговора с графом Толстым.
— Вы знаете, — сказал он под конец интервью, — я подал прошение на предоставление мне российского гражданства, но вот уже прошло три года, а ответа все нет. Хотя даже и это не главное. Мне бы только получить даже не паспорт, а вкладыш, справку какую-нибудь, чтобы там было сказано — и с печатями, — что я русский. Ей-богу, с меня было бы довольно!
Светлана ДУБОВИЦКАЯ,
собкор «Огонька», Лондон