МОЙ ОТЕЦ

Мемуары дочери самого загадочного русского человека ХХ века

МОЙ ОТЕЦ

(Окончание. Начало в № 3.)

Книга М.Г. Распутиной впервые выходит в московском издательстве «Захаров».

МАТРЕНА ЕДЕТ В ПЕТЕРБУРГ

Мне было тогда десять лет. И долгое путешествие по железной дороге из далекой сибирской губернии в самый знаменитый город России — Санкт-Петербург — произвело оглушительное впечатление.

Признаюсь, меня просто распирало от гордости — мы едем в отдельном вагоне! Я не могла высидеть на месте и часу, тянуло пройтись по другим вагонам, чтобы в ответ на вопросы: «Чья ты, девочка, в каком вагоне твои родители?» — сказать, точнее, продекламировать: «Я дочь Григория Ефимовича Распутина, мы едем в прицепном вагоне в Петербург, где я буду теперь жить...»

Конечно, если бы с нами ехала мама, я бы и шагу не ступила за порог вагона. Отец же и в поездке не оставался со мной наедине. К нему то и дело заходили какие-то люди (из чистой публики), он что-то им рассказывал. Я еще удивилась — говорил он словно незнакомым голосом. Я не была дикаркой, хоть и росла в деревне, но так спокойно, как отец, научилась держаться с господами очень нескоро. Я знала, что отца в отличие от прочих окружает какая-то тайна. Знала, что мой отец особенный. Но при этом воспринимала только как любимого отца. До остального мне дела не было.

И при этом он уже не принадлежал нам.

Важно заметить, что отец никогда не брал на себя смелость осуждать мотивы приходивших к нему людей. «Только Бог, — говорил он, — имеет право судить»...

Отец — не судил. Зато его судили.

Желающих позлословить об отце тогда как и всегда было более чем достаточно. В их числе — лжецелители и ясновидящие, отправители мистических культов, другие мошенники, лишившиеся расположения царского двора или аристократических салонов. И самое прискорбное, что роль пастырей этого стада охотно взяли на себя церковные иерархи. Еще вчера они в один голос возвышали отца, делая это вполне искренне, так как не могли предположить, что сибирский мужик сможет шагнуть туда, куда его призвали. Он оказался лучше их, нужнее их. Это ли не повод для злобы?

Но час нанести решающий удар еще не настал.

Сначала у нас в Петербурге не было своего жилья.

Мой отец дружил с семейством Сазоновых. Их квартира была тесноватой, но удобной, изящно обставленной и отделанной, но она не была рассчитана на проживание в ней отца. Дом заполнили хромые, увечные и нуждающиеся. А когда распространился слух о том, что отца принимают при дворе, к нему стали стекаться и толпы карьеристов.

Подходящую квартиру взялась найти Анна Александровна Вырубова — фрейлина и любимица царицы. Иногда Вырубову называют человеком, представившим моего отца царской семье. Это не более чем миф, как и многое другое, связанное с именем Анны Александровны. Правда, этот один из самых безобидных. Другие — сплошь грязь.

ГОРОХОВАЯ, 64

При добром Аннушкином участии мы устроились в новом доме, оказавшемся для отца последним земным пристанищем. Ничего другого, кроме того, что составляло жизнь отца в доме у Сазоновых, на Гороховой не происходило. Только теперь отец мог себе позволить принимать большее число посетителей и во всякое время дня. Но правилом был прием между 10 часами утра и 1 часом дня. За это время иногда проходило по 200 человек.

Кроме привычных уже просителей всякого рода, у нас собирался довольно тесный круг по-настоящему преданных отцу людей — первой среди них была, разумеется, Анна Александровна.

Ядро кружка представляли женщины, искавшие утешения, а не возбуждения чувств. Именно на такие уставшие души отец действовал умиротворительно — от царицы до кухарки.

Когда слухи об этих собраниях распространились, поползли сплетни о развратных бдениях и даже оргиях, которыми руководил отец, хотя, повторю, ни тогда, ни позже доказательств любого рода не нашлось. Кроме того, я могу выступить свидетелем (понимая, впрочем, что для многих и многих вес моих слов невелик): я приходила и уходила в любое время дня, двери комнат в нашей квартире никогда не запирались — ни днем ни ночью, и если бы в доме творилось какое-то непотребство, я знала бы.

Больше других писал о плотской греховности отца Илиодор (Труфанов). Не хочу приводить его фантазии. Вспомню признание отца: «Для меня, что к бабе прикоснуться, что к чурбану». Это сказано в том смысле, что физических чувств женщина у отца в известные минуты не вызывала. Однако от него исходила такая сила любви, что совершенно обволакивала женщину, давая наслаждение и встряхивая ее сильнее, чем любое соитие. После того как женщина испытала подобное, голая страсть в ней просто умирала. Как это удавалось отцу, неизвестно. Объяснить невозможно. Но ведь и Илиодор не отрицает, что отец добивался результата.

Ольга Владимировна Лохтина была хорошенькой блондинкой. Ума там никакого не было и подавно, но прелесть глупости, несомненно, изобиловала.

Как-то раз она сказала отцу, чуть не плача, что ее муж болен. Отец пришел к Лохтиным в назначенное время. Его встретила Ольга Владимировна, одетая в прозрачный пеньюар. Она ввела его в маленькую гостиную, и не успел он спросить о здоровье мужа, как она сбросила свое единственное одеяние и обняла его. Захваченный врасплох неожиданным нападением Ольги Владимировны, отец сдался, так как его стойкость была подорвана многомесячным воздержанием. («Ах, враг хитрый...»)

Настал час Ольги Владимировны. Она стала напрашиваться на приемы в видные дома и рассказывать обо всем происшедшем, добавляя от раза к разу немыслимые детали. В конце концов она договорилась до того, что отец есть Господь Бог, а она сама — воплощение Пресвятой Девы.

Отец казнил себя за минутную слабость, но сделанного не воротишь.

Вошедшая во вкус и находящая живую поддержку в салонах «бриджистов», Ольга Владимировна хотела продолжения. Отец же запретил принимать ее в нашем доме.

Тогда Ольга Владимировна приняла на себя новую роль — соблазненной и покинутой. В этой ипостаси ее поощряли еще больше, чем прежде. Кто-то надоумил ее просить защиты у Илиодора. Если бы она могла предвидеть, чем обернется этот шаг!

Илиодор не подумал о том, что не отец, а он сам желал Ольгу Владимировну. И что свидание, ставшее ловушкой для отца, было хитро подстроено.

Распаленный страстью Илиодор накинулся на Ольгу Владимировну и попытался силой овладеть ею. Защищаясь, она закричала. В келью постучали. Илиодор оттолкнул Ольгу Владимировну, чье платье находилось в беспорядке. Она упала на руки вошедшим монахам.

После этого Ольга Владимировна попала в лечебницу для душевнобольных и оправиться от происшедшего уже не смогла.

Когда отец узнал обо всем происшедшем, он пришел в ярость и поклялся восстановить справедливость. Отец подал жалобу в Святейший Синод. Но, к сожалению, время было упущено. Илиодор, понимая уязвимость собственного положения, опередил отца и первым попал на аудиенцию к епископу Гермогену.

Гермоген Саратовский был позже одним из тех, кто привлек отца к «Союзу истинно русских людей». Там, в этом поначалу благородном собрании, разыгрались нечистые в финансовом отношении дела. Об этом стало известно отцу, он вмешался. Гермоген же оказался впутанным в аферы по самую макушку. Сам он из-под подозрения вывернулся, но двух его приятелей признали виновными в растрате. Понятно, что Гермоген сразу же оценил представившуюся возможность отомстить отцу...

ЦЕРКОВНЫЙ СУД. ЦАРСКИЙ СУД

Таким образом, началось слушание дела отца. Как все происходило, рассказывала мне со слов отца Анна Александровна.

Гермоген занял место во главе стола.

Отец хотел было предварить слушание, как-то объясниться, но ему не дали даже рта раскрыть. Гермоген тут же вспомнил о том, что отец — простой мужик.

— Молчать! Я тебе слова не давал!

Илиодор же нетерпеливо ждал сигнала к атаке. А получив его, с наслаждением набросился на отца.

Он сказал примерно следующее: «Распутин — самозванец и известный развратник. Используя свою власть над женщинами, он соблазнил несчетное их количество. Одна из его несчастных жертв пришла ко мне за помощью и рассказала, что обвиняемый ее загипнотизировал и что она не в силах была ему сопротивляться.

А потом это бедное обезумевшее создание попыталось соблазнить меня. Конечно, я отправил ее в лечебницу для душевнобольных, но боюсь, что разум покинул ее навсегда».

Гермоген с удовольствием внимал Илиодору, а присутствовавший здесь же Митя Халява, известный протеже Илиодора, даже взвизгивал время от времени.

Выдержав паузу, Гермоген обратился к отцу, спросив, что тот может ответить.

Отец сказал, что оправдываться он не собирается — не в чем. Грех с Ольгой Владимировной Лохтиной был, он в нем раскаялся, больше же за собой таких грехов не знает. К тому он, отец, лицо не духовное и, хотя старается следовать законам Божеским, живет в миру. Однако если епископу будет угодно, он расскажет о том, о чем умолчал Илиодор, и приведет доказательства его вины.

Илиодор прервал отца:

— Мужик лжет!

Это обозначало, что суд кончен. Другой бы сник и покорно запросил пощады. Но только не отец. Не дожидаясь, пока стражники заломят ему руки за спину, отец схватил свой стул и замахнулся. Стражники отступили. В стенах монастыря ничего подобного не видели. Отец же спокойно пошел к двери и закрыл ее с внешней стороны на тот самый стул, который все еще держал в руках.

Какое-то время после наша обычная жизнь шла своим порядком. Я даже не слышала в доме разговоров об Илиодоре и Гермогене. Отец был спокоен. К тому же и его недоброжелатели замолчали.

Но Анна Александровна, добрая и чистая душа, несмотря на просьбы отца ничего не рассказывать Александре Федоровне, чтобы не волновать ее, все-таки проговорилась царице. Когда Александра Федоровна услышала о позорном происшествии, она немедленно призвала к Николаю всех участников — обвинителей и обвиняемых.

Деваться было некуда, и отец рассказал все, что знал.

Когда отец замолчал, царь обратился к Илиодору и спросил у того, чем он может (и может ли вообще) оправдаться.

При этом царь предупредил:

— Предупреждаю тебя — мне известно все, лжи не потерплю.

После этих слов Илиодор не нашел, что ответить.

За лжесвидетельство Илиодор был выслан в монастырь за сто верст от столицы. За потакание лжесвидетелю наказали и Гермогена.

ФАРФОРОВЫЙ ДОМ

Отец был счастлив. Этому событию я была обязана тем, что в первый раз попала во дворец на царский ужин.

Все мгновенно завертелось волчком. Как ведут себя за царским столом? Что я скажу царю и царице? Примут ли меня царские дети?..

Мы ехали во дворец в карете, украшенной царскими гербами. Кучер и лакей на козлах были одеты в синие бархатные ливреи дома Романовых и своим важным видом походили на аристократов (как я их представляла).

То, что произошло потом, показалось мне тогда (и кажется до сих пор) сказкой. Навстречу нам вышли царь Николай Александрович и Александра Федоровна с детьми. Это была ослепительно красивая семья.

Странно, вспоминая теперь, я вижу их лица очень четко, а в тот вечер они сразу показались мне на одно лицо — роскошные фарфоровые куклы в роскошном кукольном доме.

Стол с закусками был рассчитан на взрослых и на детей — черная и красная икра, креветки, анчоусы, бисквиты, фрукты, пирожные, конфеты, бутылки с водкой и вином, кувшины со сладкой водой.

Мы, девочки, остановились чуть в стороне, ожидая сигнала. Алексей же под ногами взрослых пробрался под стол и, откуда-то снизу высунув руку, потянул за край скатерти в надежде поймать на лету что Бог пошлет. Ловко подхватив кусочек чего-то, наколотого на тоненькую палочку, он с криком выскочил из-под стола и понесся в другой угол комнаты.

Царь покачал головой, вздохнул с притворной укоризной, сказал:

— После меня Россией будет править царь, который войдет в историю как Алексей Ужасный...

Вошел дворецкий, объявивший, что кушать подано. Мы перешли в большую столовую — высокие окна с красными бархатными занавесями, отделанными золотой тесьмой. Ворс ковра под ногами был таким высоким, что я чуть было не упала.

За спинкой каждого из красных бархатных кресел, расставленных вокруг огромного обеденного стола, высился, как изваяние, лакей, одетый в синюю ливрею и белые перчатки.

Рядом с тарелками — хрустальные подставки для ножей, вилок и ложек. Я не знала о том, что, если блюдо недоедено, но ты намерен его еще есть, в возникшей паузе приборы следует класть на эту самую подставку. Проглотив каплю салата, я неосторожно положила свою вилку на тарелку. Мгновенно «мой» лакей выхватил тарелку у меня из-под носа и тут же заменил ее чистой. То же повторилось через секунду.

Вероятно, я так и осталась бы голодной, если бы царица не заметила моего промаха:

— Тебе не понравился салат? — спросила она.

— Нет, ваше величество, понравился, он восхитителен, но лакей его почему-то все время уносит, — ответила я, презирая себя за то, что ябедничаю на неумелую, так я полагала, прислугу.

Тут же все разъяснилось:

— Понимаю. Ты положила вилку на тарелку, а это должно означать, что ты закончила есть.

И она прямо за столом очень естественным тоном, без нравоучительства и снисходительности рассказала мне о премудростях большой сервировки. Так что мне все же удалось поесть досыта...

Как раз в это время стали распространяться копии писем Александры Федоровны и великих княжон к отцу. Для непредвзятого человека в них не было ничего дурного. Но ищущий скабрезностей всегда найдет их...

Например, Александра Федоровна писала: «Мне кажется, что моя голова склоняется, слушая тебя, и я чувствую прикосновение к себе твоей руки». Эта фраза, будучи вырванной из окружения, действительно кажется двусмысленной.

Только позже, когда произошло самое страшное, многие из тех, кто способен был бы выступить в нужную минуту (но не нашел в себе то ли силы, то ли потребности), скажут справедливые слова.

Боткина-Мельник: «Насколько же рассказы о приближенности Распутина к царской семье были раздуты, можно судить из того, что мой отец, прослуживший при их величествах 10 лет и ежедневно в течение этих 10 лет бывавший во дворце, причем не в парадных комнатах, а как доктор, видел Распутина всего один раз, когда он сидел в классной Алексея Николаевича и держал себя как самый обыкновенный монах или священник. Александра Федоровна считала святым Распутина. В последнем же нет никакого сомнения: об этом говорят письма ее величества и великих княжон к Распутину. В этих письмах, сплошь проникнутых горячей верой и содержащих в себе столько рассуждений на религиозные темы и просьбы молиться за всю царскую семью, никто не мог найти ничего предосудительного. Впоследствии, проезжая через Сибирь, я встретила одну даму, спросившую меня об отношении ее величества к Распутину. Когда я передала ей все вышеизложенное, она рассказала мне следующий случай. Ей пришлось быть однажды в следственной комиссии, помещавшейся в Петрограде в Таврическом дворце. Во время долгого ожидания она слышала разговор, происходивший в соседней комнате. Дело шло о корреспонденции царской семьи. Один из членов следственной комиссии спросил, почему еще не опубликованы письма императрицы и великих княжон.

— Что вы говорите, — сказал другой голос, — вся переписка находится здесь — в моем столе, но если мы ее опубликуем, то народ будет поклоняться им, как святым».

Здесь надо рассказать и еще об одном деликатном деле, высшая точка которого пришлась на то же время.

Среди Романовых было много людей пьющих и очень пьющих. Например, известно, что из всех Романовых-царей совершенно не пил только Павел I. Но Александр III в этом роде далеко опередил остальных. Николай II унаследовал от отца пагубное пристрастие. Некоторые утверждали даже, что царь бывал абсолютно трезвым только по утрам.

Моего отца люди, посвященные в отношения его с Николаем, называли иногда «царской нянькой». Достаточно сказать, что именно отцу Николай доверился, рассказав о некоторых отклонениях от нормальной половой жизни и найдя у него помощь. Такую же помощь он получал во время алкогольных приступов.

Как раз во время скандала с письмами алкогольные приступы стали особенно часты у Николая. Царь тяготился происходившим, но при этом все откладывал решительные действия. Это всегда было сложным для него.

Николай неосторожно поделился своими настроениями с кем-то из тех, кого считал своими друзьями. Те быстро сообразили, что ситуацию можно использовать в своих целях.

«ВИЛЛА РОДЭ»

Отец не делал секрета из того, что любил бывать на «Вилле Родэ», в ресторане с цыганами. Будучи человеком общительным, он завел друзей среди тамошних завсегдатаев.

Однажды в их обществе появилась бывшая балерина по имени Лиза Танзин, финка, ведшая класс в балетной школе. Заговорили о цыганских плясках, которые отец обожал. Лиза умело раззадорила отца и повела танцевать, зная, что он это любит.

Разомлевший отец поддался на уговоры новых приятелей и поехал с ними домой к Лизе. Там веселье продолжилось, принесли вина. Очевидно, туда подмешали какое-то зелье, потому что отцу стало плохо. Тем временем, как и задумывалось, вечеринка перешла в оргию. В самый пикантный момент появился фотограф. Так были состряпаны карточки, на которых отец предстал в окружении стайки соблазнительных нагих красоток...

На рассвете двое крепких парней доставили отца к нашему дому. При этом они во всю глотку орали разухабистые песни — явно чтобы разбудить соседей и лишний раз засвидетельствовать происшедшее.

Проснувшись, отец не мог вспомнить ничего.

Через несколько дней к нам пришел незнакомый человек и передал отцу пакет — как оказалось, с фотографиями, сделанными на «Вилле Родэ». Пришедший поставил отцу условие: покинуть Петербург навсегда, иначе фотографии окажутся во дворце.

Враги отца торжествовали.

Приведу слова Жевахова: «Минусы Распутина в большинстве случаев, и притом в гораздо более широком масштабе, явились чрезвычайно тонкой и искусной прививкой со стороны тех закулисных вершителей судеб России, которые избрали Распутина именно потому, что он был мужик, орудием для своих преступных целей, и в том и была вина русского общества, что оно этого не понимало и, раздувая дурную славу Распутина, работало на руку революционерам... Распутина спаивали и заставляли говорить то, что может в пьяном виде выговорить только русский мужик; его фотографировали в этом виде, создавая инсценировки всевозможных оргий, и затем кричали о чудовищном разврате его; он был окружен толпою провокаторов и агентов Думы, которые следили за ним, измышляя поводы для сенсаций и создавая такую атмосферу, при которой всякая попытка разоблачений трактовалась не только даже как защита Распутина, но и как измена престолу и династии... При этих условиях неудивительно, что молчали и те, кто знал правду».

Вот история, рассказанная мне отцом.

Как-то голодному волку попался на глаза одиноко бредущий человек. Он представлялся легкой добычей. Волк начал подкрадываться к человеку сзади. Но как раз в тот момент, когда волк готовился к прыжку, человек заметил тень зверя. Человек испугался. Но он знал, что, если попытается бежать, волк тотчас же догонит его. Единственная надежда на спасение — перехитрить волка.

Человек со страшным криком обернулся к волку, как будто собираясь наброситься на него. Волк поджал хвост и бросился бежать...

Возможно, отец в те дни часто вспоминал историю о волке и человеке.

Матрена РАСПУТИНА

• «КРУЖОК» РАСПУТИНА НА ГОРОХОВОЙ, 64.
• АННА АЛЕКСАНДРОВНА ВЫРУБОВА.
• МАТРЕНА (СПРАВА) С ПОДРУГОЙ НА РОДИНЕ, В СЕЛЕ ПОКРОВСКОМ. 1912 .
• ИМПЕРАТОРСКАЯ СЕМЬЯ В ПЕТЕРГОФЕ.