СЛЕВА МОЛОТ,СПРАВА СЕРП

Рассказ пролетарки

В прошлом номере мы честно пытались полюбить Родину. В этом — хотим поддержать отечественную промышленность. И решили доверить это журналисту новой формации. Ибо старая формация нынче пишет производственные репортажи сплошь с бирж и из обменных пунктов. Но поскольку журналистка Маша ПОДОЛЬСКАЯ не только никогда не писала о заводах, но и ничего не читала — о них уже лет десять в газетах не пишут, — производственный репортаж у нее получился странный какой-то. Новое слово в журналистике, хотим надеяться

Запала мне в душу уличная реклама о поддержке отечественного производителя. Там изображен такой страшный дедушка-производитель с очками на лбу. Мне стало жалко производителя и захотелось поддержать его, чтобы он не упал. А как можно поддержать производителя? Только стоя рядом с ним.

Нет, в самом деле, почему бы и нет? И почетно, и патриотично, и жениха, может, себе настоящего подберу. Типа артиста Рыбникова из фильма про каких-то монтажников.

Мне посоветовали металлургический завод «Серп и молот».

— Завод крепкий, со столетней историей, — говорил, мечтательно раскачиваясь в кресле, Александр Никонов, сам бывший металлург, а ныне редактор отдела спецпроектов. — У меня там друг работает по кличке Бен. Все покажет без утайки, на теплое местечко пристроит. Сейчас я ему позвоню...

ТОЛСТАЯ КРАСНАЯ КОЛБАСКА

— На заводе «Серп и молот» три цеха — цех серпов, цех молотов и сборочный, — доброй металлургической шуткой встретил меня Бен — Юра Нефедкин, старший калибровщик сортопрокатного цеха.

— Интересно, а меня сразу примут, если я захочу поработать на заводе? — спросила я Бена, с трудом догнав шутку советского разлива.

— Ну, ты сначала все-таки присмотрись, — посоветовал Бен.

Мы шли мимо длинных железяк розовато-серого цвета, и Бен, пока я к ним присматривалась, предупреждал, что на них лучше не падать — горячие, градусов 400.

Он показал мне, как эти железяки прокатывают. Рабочие огромными щипцами хватали красную раскаленную колбасу и запихивали ее в прокатный стан. Потом еще и еще раз, пока толстая красная колбаса не превратится в длинную красную макаронину. Я стояла там минут десять и завороженно смотрела на красоту горячего металла. И на пожилых рабочих — вон как ловко они с металлом управляются!

Когда мы проходили мимо железной будки-трансформатора, я поняла, что молодежь на заводе тоже есть: на будке было крупно написано мелом «RAP».

— Не актуально, — сказала я Бену. — Лучше бы написали «METALLIKA».

Бен долго смеялся, а потом сказал, что мне, конечно, виднее.

БИЧИ, БОМЖИ И ВАЛКИ

— Два главных бича на заводе, — продолжал экскурсию Бен, — это воровство и пьянство.

— А что воруют? — удивилась я.

— Да все. В основном кабель, который котируется на рынке вторсырья. А вообще у нас в цеху даже бомж один живет. Днем работает, ночью спит. Раньше он был просто рабочим, а потом его жена за пьянку выгнала, и он стал жить на родном предприятии. У него и пропуск давно просрочен. Хотя ему пропуск не нужен, он за территорию завода никуда не выходит.

— А чем питается?

Бен задумался.

— Водкой, наверное. Чем же еще питается бомж...

То ли от жуткого рассказа Бена, то ли от цехов, напоминающих декорации фильма «Чужие-3», мне стало страшновато. Пройдя по железным мосткам на уровне третьего этажа, мы спустились в подвал. Там, в черном-черном коридоре за черной-черной дверью была темная-темная комната. А в ней сверкающие станки — рабочие места двух рабочих. В освещенном уголке, под газеткой — еда: стакан с чаем. Обеденный перерыв, наверное. Младший рабочий ждет, когда остынет чай. Старший рабочий молча читает газету.

— Вот, — сказал Бен рабочим, — девочка на завод устраивается. Только сначала хочет присмотреться, где ей больше нравится.

— Правильно-правильно, — плотоядно оживился старший, — иди к нам, дочка! Мы тебя всему научим! Будешь валки ремонтировать!

Младший, годящийся мне в отцы, промолчал. Потом они с Беном стали обсуждать новости производства, а я присматривалась к их прокатным валкам. Валки на слух вроде маленькие, а на вид большие и ржавые. Нет, пожалуй, я их не подниму. И место какое-то темное...

Выйдя на свежий воздух, я спросила Бена, есть ли вообще на заводе женщины. Он пообещал, что скоро покажет.

УДАРНИКИ ВАН ДАММ И ДЖЕКИ ЧАН

И я увидела женщину. Она была токарь. На стене рядом с ее станком висели постеры с Ван Даммом и Джеки Чаном. Сначала я, правда, подумала, что это портреты каких-нибудь знатных ударников. Женщина-токарь, хрупкая такая, бальзаковского возраста, с энтузиазмом стала объяснять, как все в ее станке крутится и двигается, показала, как ржавые и старые детали под действием чудо-станка превращаются в новенькие, сверкающие, готовые к работе инструменты.

— А зачем вам тут Ван Дамм и Джеки Чан? — спросила я, показав на стенку. — Они поддерживают отечественного производителя?

Женщина-токарь вздохнула:

— Да красивые мужики-то. На заводе таких нет.

Здесь я с женщиной не во всем согласилась. Ни Ван Дамм, ни Джеки Чан, конечно, не были перепачканы мазутом, зато все мужчины-токаря, которых я встретила в этом цехе, — ребята с характером. И дружные, говорят все больше хором.

— Как жизнь вообще-то? — спросила я токарей.

— Очень мало платят, — хором признались токаря.

— Ну так в чем проблема, уходить с завода надо! — легкомысленно посоветовала я новым знакомым.

— Да куда ж я пойду?! — хором отозвались рабочие. — Я уж тут до пенсии как-нибудь!

Поговорила я и с отдельным рабочим Николаем Николаевичем, человеком с пронзительно-голубыми глазами и поджарым телом.

— Когда я пришел на завод из армии, был накачанным, — сказал Николай Николаевич, заметив мой жалостливый взгляд. И добавил: — Нет, вы не смотрите, что я худой, сила во мне еще осталась маленько.

Повисла пауза, тягостная для нас обоих. Каждый думал о своем. Или оба, как писал Венедикт Ерофеев, об одном и том же.

— «Серп и молот» — это Россия, — сугубо насупившись, молвил наконец Николай Николаевич. — Не будет завода — и России не будет... Ну, прощевай.

СТАЛЬНЫЕ ЯЙЦА И ГОЛОС ИЛЬИЧА

— Кстати, ты знаешь, что мы по костям идем? — спросил меня Бен, когда мы пересекали лужайку. Я вздрогнула.

— Завод построен на бывшем кладбище. Да не пугайся ты так. Кстати, о смертях. Пришел однажды на завод мужчина в костюме, важный такой, прямо ученый. Стал расспрашивать рабочих, сколько градусов по Цельсию у расплавленной стали, то да се. А потом возьми да и прыгни в котел с расплавленной сталью. Полчаса в котле плавал...

— Ой!

— Да шучу я, шучу. Сразу погиб. Всю плавку нам запорол. Человек — это ведь сплошной углерод и прочая гадость.

Мы скорбно вошли в цех, где под потолком по рельсам ездила большая штука вроде подъемного крана, а внизу — длинный-длинный конвейер, по которому катилась красная полоса железа. Пока она катилась, ее окатывали водой, и она постепенно остывала. Вот бы где работать — красотища! Мы с Беном забрались на «командный пункт», откуда был хорошо виден весь процесс. Кроме нас, процессом любовались еще пятеро отечественных производителей. Внезапно включилось переговорное устройство на стене. Выпалив длинную тираду, пересыпанную непонятными сталелитейными терминами, устройство под конец матюгнулось — и отключилось. Пятеро производителей смущенно покраснели. «Чего это, у них на «Серпе и молоте» ругаться, что ли, запрещено?» — поразилась было я. Но потом догадалась: это они меня смущаются! Тронутая заводским целомудрием, я тоже попробовала покраснеть. Не получилось...

Напоследок Юра Нефедкин по кличке Бен повел меня в цех, где работает его брат. У них тут семейственность! Отец Юры и его брата тоже на «Серпе» всю жизнь пахал. Меня ожидал приятный сюрприз: брат Юры сунул руку в широкие рабочие штаны и достал оттуда два стальных яйца!

Это мне сперва так показалось, что яйца. На самом деле это были стальные шарики — наподобие китайских, для массажа ладоней, которые кое-где продаются по сто двадцать рублей за пару.

— Эти шарики из нашего металла делает подшипниковый завод, — гордо сказал брат Юры.

— Круто, — ответила я.

На этом острые ощущения не кончились — видно, меня решили добить, чтобы я точно пошла сюда работать. Стали наперебой рассказывать, как тут у них вообще интересно: тут вот была раньше пристройка, но ее снесло взрывом.

— А видишь во-он то здание? Оно из сплава титана! Особо прочное. Там тоже иногда взрывы бывают. А вот в этом строении азот и кислород, если рванет — ползавода не будет.

В словах Бена явственно слышалось восхищение мощью завода и происходящих на нем процессов. Но я взрывов с детства боюсь...

Напоследок повели меня в заводской музей. Я думала, что увижу там всю историю завода. Но я увидела гораздо большее. В музее были, конечно, и старые рельсы, и проволока, вроде той, что лежит у проходной, но в основном собраны разные газеты, старинные журналы мод, бутылки, утюги, один из первых телевизоров. Маленький такой. Стоял даже патефон, а на пластинке записан голос Ильича. Рабочий мужчина, который музеем заведует, часа три мне все с гордостью показывал и рассказывал, что и где он добыл...

Выйдя за территорию завода, я стала прислушиваться к переполнявшим меня впечатлениям — и поняла: что бы ни писали патриотические газеты про застывшее и падающее производство, как бы ни агитировали нас поддержать отечественного производителя, завод работает!!! Я видела это своими глазами.

На фото:

• Отечественный производитель Анатолий Викторович Крутиков. Цех «хп» — цех «хронических пьяниц, не подлежащих лечению». На самом деле — цех холодной прокатки.
• Отечественный производитель Юля Цыганкова. Ей 17 лет. Скоро год, как работает на заводе строгальщицей. Жених — тоже строгальщик. Жениха забрали в армию.
• Отечественный производитель Дима Нестеров, 20 лет, вальцовщик. Жены нет, девушки тоже нет! Непонятно, чем он хуже Ван Дамма или Сталлоне.
• Отечественный производитель, но Неизвестный. Сказал, что ему сниматься нельзя. Почему нельзя — не сказал. Шпион, наверное. Или сглаза боится.
• Три потенциальных жениха: Аврамчук Владимир Викторович, 22 года, мастер; Казанков Денис Евгеньевич, ученик, 18 лет; Федулин Александр Юрьевич, ученик, 17 лет.
• Отечественный производитель Песков Анатолий Алексеевич, 47 лет, токарь-инструментальщик, жена — Наталья Леонидовна, дети — Алексей и Анатолий.