ПРАВИЛА ЛЮБВИ

Часть четвертая. Признание

Вообще мне известны всего два (как ни странно) типа объяснений в любви: первый — я тебе обеспечу жизнь, которой у тебя никогда не было. И второй: ты должна знать, что со мной будет трудно, я такой трудный, непростой, и так далее со всеми вытекающими...

— Сколько раз тебе приходилось объясняться в любви?

— Много. И всегда было страшно.

— Легче становилось раз от разу?

— Нет. Если честно, то нет... Дело все в том, что поскольку я профессиональный трепач (режиссер, телеведущий, радиоведущий — только и делают, что говорят), мне всегда очень важно поговорить, завоевать словами... В любви то же самое. А признание — вершина этого трепа, но оно может перечеркнуть все. Предварительные разговоры могут оказаться совершенно ненужными, потому что ты в финале скажешь что-нибудь не так и объяснишься не так... Каждый раз очень страшно.

— Ну сколько раз надо объясниться, чтобы перестать бояться? Вот, говорят, машину надо водить два года...

— Не знаю. Вот я вожу машину год — и все равно дико психую. В любви — также. Я, признаться, изрядное количество раз объяснялся в любви, и каждый раз было очень страшно. Когда объяснялся в последний раз своей жене Ларисе — хотя на самом деле было уже и так все понятно — тоже дико психовал, может быть, как никогда в жизни. Хотя мне в ту пору было уже хорошо за тридцать... Хотя у всех это по-разному. Если не ошибаюсь, Константин Райкин сказал мне во время моих «Диалогов о любви» на «Эхо Москвы», что он объяснялся в любви в такой ситуации, когда уже можно было не объясняться. Как бы из вежливости. Я же перед основными событиями, как положено, объяснялся, говорил всякие слова... Например, Ларисе я рассказывал примерно следующее: дорогая, если мы с тобой будем жить вместе, о чем я мечтаю, ты должна быть готова к тому, что я занимаюсь театром, следовательно, никаких денег это не принесет, поэтому мы будем духовно богаты, но материально бедны...

— А как же «я тебя люблю»?

— Я-то имею в виду не то, что происходит быстро и как бы само собой. Не объяснение в любви типа «пойдем в койку». А объяснение в любви типа «давай жить вместе».

— То есть предложение, как сказали бы раньше...

— Секундочку. Давайте разберемся. Мы о чем говорим?

— О соблазнении.

— Типа как овладеть женщиной? Неинтересно...

— Нет, как покорить.

— Другой разговор. Тогда я скажу тебе так: покорение тела — неинтересно. Тело-то ведь можно купить за деньги. Если вдруг очень приспичит. А покорение души — это собственно и есть то, что ты называешь «предложением». Объясню почему. Философ Георгий Гачев в «Ночном полете» мне сказал, что в любви есть как бы три существа: он, она и некое «оно», то есть существо, рожденное при объединении двух душ, некая третья душа. Вот мне кажется, что объяснение в любви — это ступень к этому объединению, слиянию, а не к тому, чтобы переспать с этим человеком. Еще раз повторю: для того, чтобы просто переспать, никаких особенных слов, душевных движений на самом деле не нужно — есть способы и вовсе простые, есть похитрее, есть в конце концов масса различных материальных стимулов для соблазнения. Для того, чтобы переспать, можно вообще никак особенно не объясняться. А очень часто это даже бывает лишним...

— Ладно, вернемся к твоим двум типам предложений руки и сердца (или себя, что на самом деле точнее).

— Да. Я уже сказал, что в России есть: или «я подарю тебе горы золотые», или «возможно, мы с тобой пойдем на каторгу». На российских женщин второй тип предложения всегда действовал, и действовал очень хорошо, едва ли не лучше первого. По крайней мере до недавнего времени.

— Будет ли он дальше действовать — вот интересный вопрос.

— Скоро узнаем. Но тем не менее именно этот вариант (жить в бедности, страдать, переносить лишения, но со мной) — он базовый для российской психологии. Для американской психологии базовый — первый вариант (будешь за мной, как за каменной стеной). И различные модификации. Кстати, у нас они тоже есть. Помнишь, в фильме «Три тополя на Плющихе» деревенский муж Дорониной, его Шалевич играет, говорит ей замечательную фразу: «Я тебе такой дом отгрохаю, ты в нем зимой босиком ходить будешь». То есть теплый дом, уютный, прочный... Замечательная фраза. Но как-то вот для нашего мышления она... нехарактерна. И в фильме муж этот, кстати, — жадный, деспотичный, хотя и любит. На этом вся интрига.

Для американца: дом — крепость, страна — крепость, Родина — крепость на колесиках, которая всегда появится в нужное время, в нужном месте — и спасет. А в русском менталитете есть другая вещь: мужчина относится к своей стране, к Родине, к России — как к дому, который надо переделывать, перестраивать, менять двери, окна. Причем перестраивать постоянно. Сплошной ремонт. В то же время француз или американец (если не брать, конечно, короткие периоды гражданских войн, которые давно в прошлом, в истории) относятся к своей стране, как к чему-то безличному, как к природе, например. Ну да вот природа. Я ее очень люблю. Но переделывать ее не придет ему в голову никогда. Да это просто чушь — переделывать природу. А мы — вечные передельщики, орем о стабильности, но на самом деле боимся ее пуще всего.

И когда мужчина русский говорит своей женщине впервые какие-то самые главные слова, он, как самое дорогое, что у него есть, предлагает ей вот этот ремонт дома — я посвящу свою жизнь этому ремонту. То есть я буду совершать подвиг, айда со мной, любимая. Такая вот традиция. Я буду заниматься искусством в этой гребаной стране, и у меня не будет денег. Или я буду заниматься политикой, и меня, возможно, посадят. И это, как ни странно, на наших женщин чрезвычайно заманчиво действует. До сих пор.

Вообще в этой самой русской любви много загадочного. Вот, например, какую историю мне рассказывал Борис Краснов, наш известный сценограф.

Он долгое время жил в коммуналке, в которой была такая пара, муж и жена. Каждый день — каждый! — абсолютно неотвратимо, муж напивался и бил жену. Он ее бил, она запиралась в ванной и рыдала. Через некоторое время он подходил к этой запертой двери и начинал разговор, внезапно переходя на «вы». Он говорил ей какие-то слова: «Простите меня, Галина Петровна (я, конечно, не помню, как ее на самом деле звали), я подлец, Галина Петровна...» — ну и так далее. Еще через час она его впускала, тоже внезапно, и еще через десять минут они выходили оттуда с абсолютно счастливыми лицами. Повторяю: так каждый день! Это и была любовь.

Все, кому бы я ни рассказывал потом эту историю, улыбались, смеялись, хохотали... Однажды я рассказал эту историю знакомой американке. Она ничего не поняла. Она спросила: «А почему она, эта женщина, не вызвала полицию?» Ничего смешного и трогательного она в этой истории не нашла. Она вообще не поняла, о чем эта история.

Отношение русских мужчин к женщине, как мне кажется, по типу своему очень похоже на отношение раненого к медсестре. Ведь что происходит, например, в американских фильмах, где герой, объясняясь в любви, тоже произносит похожую фразу: «Я не могу тебе обещать золотые горы, но...»? Что следует за этим «но»? Следует предложение золотого холмика. Ну, или если не так плоско, то этот золотой холмик на уровне чувств: типа «никто не будет любить тебя так, как я». Наш мужчина произносит, казалось бы, ту же самую фразу, только потом следует уточнение: золотой холмик тоже не могу, и золотую ямку не могу предложить, но ты мне нужна, я без тебя не могу выполнить свою миссию. Свое большое дело. Вот в чем разница. Не я тебе дам что-то. А ты мне дашь себя всю. Я буду жертвовать собой ради общего дела, а ты — ради меня. Может, это спорно, но мне так кажется.

Впрочем, что будет в этой стране дальше, то есть как люди будут любить и строить взаимоотношения — я не знаю. Возможно, совсем иначе. Например, Ира Хакамада во всех своих интервью говорит, что муж дал ей возможность не думать о материальных проблемах. Это не значит, что она до него была зависима от денег. Нет, она известный человек, у нее таких проблем не было. Но он окружил ее заботой. И в принципе, таких семей возникает все больше. Я сейчас не про частный случай говорю, а про тип взаимоотношений. Сейчас возникает совсем другой прецедент: любовь, женитьба, и дальше все как в женском романе — он открывает ей другую жизнь, Канары, фигары, я не знаю, что...

— Мне кажется, ты все-таки очень резко провел грань между зрелым возрастом, где почти поневоле происходит слияние двух жизней, двух судеб, если люди нормальные... И возраст молодости, где человек сам себе отвечает на совсем другой мучительный вопрос: а может ли меня кто-нибудь полюбить вообще?

— Мне кажется вопрос «можно ли меня полюбить?» от возраста не зависит. Это имеет отношение не к возрасту, а к сути человека. Вот, например, меня мама с раннего детства так воспитывала, чтобы я знал — я самый лучший. Я самый красивый. Я вообще чемпион во всем. И иначе быть не может. И в принципе, когда я вырасту и войду в компанию, ну все девушки сами начнут раздеваться. Она это не говорила прямо, но я так чувствовал. После этого по молодости я получал несколько ударов в глаз и под дых. Но они меня ни в чем не убедили, а убедили только в том, что, да, попадаются дуры, которые не понимают, какой я классный. Потому что эта закалка детская была очень сильна: «ты самый замечательный».

Мому сыну восемь месяцев. И если я доживу до того возраста, когда буду его воспитывать, я буду объяснять ему то же самое: что ты самый лучший.

...Это не меняется с возрастом. А есть люди, которые как с юности сомневаются в том, могут их полюбить или нет, так и до самого конца в этих комплексах живут, при этом они могут поменять пятьдесят пять жен или прожить холостыми, неважно. Вопрос все равно внутри них. И от этого самоощущения мужчины зависит и то, как он объясняется в любви. Человек, который уверен, что его полюбят, и который уверен, что НЕ полюбят, объясняются по-разному.

— Как по-разному?

— Ну как... По-разному! Тот, которого любят, и он уверен в любви, вот он чаще обещает каторгу и бедность. Чтобы обещать похуже, а чтобы вышло потом получше. Тот, которого не любят, он может и золотые горы посулить...

— Ну, это уже опытные люди так объясняются. А как же изначальный юношеский страх, о котором ты говорил вначале? Он-то как же?

— Страх — это другое. Он следует сразу за первыми моментами знакомства. Первыми свиданиями, что ли... Когда после обретения любви, ты начинаешь жутко паниковать. А вдруг ты чего-то не понял? А вдруг этого не будет? А вдруг... Объяснение — это следствие любовной паники. Зачем вообще оно, это объяснение: чтобы удостовериться — дальше будет также? Вот сейчас мне с тобой очень хорошо, а дальше будет также?

...Вообще природа юношеского страха труднообъяснима. Я вот, например, страдал такой вещью: я жутко не любил дарить цветы. Вот как-то не привилось ко мне это с детства. Первого сентября цветы, предназначенные учительнице, всегда опускал в урну. И до сих пор, как ни странно, я этого не люблю. Словами объяснять это чувство не буду, все равно получится фальшиво. Другой юноша, может быть, никак не может себя пересилить и взять из рук женщины тяжелую сумку или портфель. Вот точно так же бывает СТЫДНО объясняться. Он знает, что это глупо, но ничего поделать с собой не может.

Это значит, что этому мальчику (как мне в детстве про цветы) не рассказали, не доказали, не показали, что женщина — это другое существо, что по отношению к этому другому существу вот это и это — не стыдно. Что объясняться женщине в любви в принципе не унизительно и не стыдно, даже если ты отвергнут. Это нормально. Потому что объяснение в любви — все равно прекрасно, это все равно возвышает ее и тебя, а не унижает. Грубо говоря, даже если женщина сказала тебе «пошел вон», все равно ты ей доставил две минуты счастья. Вот это объяснить необходимо, чтобы человек потом, став взрослым, не мучался... Посмотри в старых книжках: может ли мужчина обидеться, разозлиться на женщину, если она его отвергла? Нет, конечно. Он может застрелиться, обидеться на судьбу, на Бога, но не на нее. А сейчас такое возможно. Разница между мужчиной и женщиной стерта. Что, конечно, бред.

— Сейчас женщина даже извиняется, кстати, в тех же американских фильмах, которые служат как бы эталоном взаимоотношений. Она извиняется, что не смогла сделать такой пустяк.

— Если Бог так создал, что ЭТА половина человечества живет по каким-то своим социальным, нравственным законам, а ДРУГАЯ по своим — так тому и быть. А когда это сломано, это, по-моему, приведет к чему-то ужасному. К чему, я не знаю, но это ужасно...

(Начало наших бесед о любви с Андреем МАКСИМОВЫМ читайте в номерах 17, 18, 19. Продолжение следует...)

Фото Сары Мунц из «Календаря пирелли».
Благодарим фирму pirelly за предоставленные фотоматериалы.
Московское представительство pirelly: тел. 937-42-63