ПОБЕГ-3

(Продолжение. Начало в №№ 20-21.)

Сорокалетняя эмигрантка из России Людмила Жданова (по мужу Дудко), приехав в Австралию, через несколько лет разводится с мужем и начинает новую жизнь с грабителем Джоном Килликом. Киллика сажают в тюрьму в очередной раз, и Люся Дудко организует дерзкий побег ? приставив дуло пистолета к виску пилота, сажает туристический вертолет на прогулочную площадку тюрьмы. Через шесть недель после побега полиция арестовывает их в мотеле. Мы пытаемся распутать клубок ее судьбы, находим ее родственников и друзей в Москве, общаемся по Интернету с мужем Люси.

Leha — Алексей Дудко, бывший муж Люси, ATP — Алексей Торгашев.

ICQ Chat Save file Started on Sat Jun 05 07:18:58 1999

<ATP> Знаешь, Леша, Люся выглядит в этой истории как загнанная женщина, которая цепляется за все возможные соломинки, что ее связывают с миром.

<Leha> Да нет, это не так. Если бы она цеплялась за Машу, она вообще бы вела себя по-другому. Она могла бы, например, позвонить или написать ей домой или в школу. Цепляться за соломинку ей не нужно было. Разведенная женщина в Австралии имеет очень привилегированное положение. Она не тонула, а ныряла, скорее. И тянула за собой других людей. Из-за гастролей Люси и Джона четыре человека, включая меня, потеряли работу. Двух не хочу называть, последний — их заложник из Мельбурна, работавший в мотеле. Это была для них очень плохая реклама. У него пять человек детей.

У меня проблемы до сих пор — никак не могу получить разрешение на вывоз Маши из Австралии.

<ATP> Ты, наверное, очень обозлен на нее?

<Leha> Пожалуй, нет. Я испытываю по отношению к Люсе чувство благодарности и жалости. Благодарности — потому что она в итоге освободила меня от себя. Сам бы я этого не сделал. Так или иначе, я свою жизнь восстановлю и ребенка выращу. Человека в ее положении сейчас можно только пожалеть. Никакой вины за то, что с ней случилось, я не чувствую и никакой ответственности за это не несу. Когда Люся жила со мной, она грабежами не занималась и вертолетов не угоняла. Мы расстались два года назад. За эти два года она могла не только диссертацию закончить, но и найти работу. С ее специальностью это не очень сложно. О том, что она делала эти два года, я кое-что, конечно, слышал, но не хочу сейчас распространяться.

<ATP> Что же все-таки с ней произошло?

<Leha> Если коротко, то, по-моему, вот что. До того как мы поженились, да и после, когда мы были уже женаты, Люся всегда находилась в ситуации, когда она имела почти все, что можно пожелать (в разумных пределах), при этом не затрачивая никаких усилий. У нее были деньги, отдельная квартира в Москве (мы получили ее через три года после того, как поженились), мебель, хорошая одежда, поездки за границу, аспирантура в престижном институте, приличный социальный статус. Даже ребенка она родила не в России, а за границей в 1988-м. Она не приложила труда, чтобы все это получить или заработать. Она никогда в жизни не сталкивалась с реальными проблемами, никогда их не решала. Все делалось за нее. Не могу сказать, что она это ценила. Она никогда ничего не начала сама и не закончила. Она не работала и не училась толком, в итоге воспитала дочку, которая от нее отвернулась...

В Австралии, чтобы достичь того же относительно благополучного уровня жизни, нужно уже напрягаться. Говорю «относительно благополучного», а не абсолютного. Жилье есть, еда есть, а что дальше? А дальше ты можешь выбирать: учиться, работать, строить дом, играть в казино, грабить банки. В последний год совместной жизни я видел, что аспирантура Люсю уже не интересует, и сотни раз задавал ей вопрос: «Чего ты хочешь? Реши, придумай и делай». Я всегда получал один и тот же ответ: «Не знаю, я ничего не хочу, мне многого не надо».

Потом появился мистер Киллик, богатый и многообещающий «писатель». В его легенду могла поверить только наивная Люся из России. Настоящие писатели здесь не очень богаты и работают, не поднимая головы, а не играют в казино. Люся, видимо, всерьез рассчитывала на нормальную жизнь с Килликом, потому и дочку туда так тянула. Когда Люся ушла, я нашел в компьютере ее файлы. Она активно составляла гороскопы на совместимость со мной и Джоном. И все выходило по этим гороскопам, что они просто созданы друг для друга. Она искала кого-то, на кого можно будет опять переложить груз житейских проблем. Она так и не поняла, что здесь люди живут самостоятельно и думают своей головой.

С самого начала произошли две осечки: дочка не захотела жить с ними и Киллик сделал все возможное, чтобы от нее избавиться, она ему была не нужна. У меня не было никаких шансов получить ребенка, но Джон мне подыгрывал. Парадоксально, но если бы не он, я бы ребенка потерял. Я не понимаю, как она могла этого не видеть.

<ATP> Может быть, ее родители могли как-то спасти положение? Ты пробовал с ними связаться?

<Leha> Я пытался дозвониться, достучаться до Люсиных родителей много раз, много раз звонил ее брату, но они не хотели ничего ни знать, ни слышать. Они были единственными людьми, которые могли бы на нее повлиять. 25 января этого года в Москву из Австралии приехал мой папа, позвонил брату Люси и сказал, что если Люсины родители хотят узнать, что здесь происходит, то могут позвонить или приехать. Виталий Викторович приехал через два месяца, в двадцатых числах марта, не застал моего папу и передал, что приедет опять. 23 марта я разговаривал с моим папой и сказал ему: «Передай Виталию Викторовичу, если он приедет еще раз к тебе, что, если они хотят увидеть ее живой и здоровой, пусть заберут ее отсюда, пока не поздно». Виталий Викторович приехал к моему папе через три дня после того, как ВСЕ ЭТО случилось. Наплевать ее родителям, что ли, на нее совсем было? Впрочем, к внучке у них такое же отношение: за два года ни одного письма, открытки... А адрес они знали или могли легко узнать у Люси.

...В итоге она осталась в полной изоляции в компании Киллика и его бывшей жены. Когда же его посадили, то ей вроде бы как и вообще делать нечего стало. У нее никого и ничего, кроме него, не было. Что ей оставалось? Начать будничную самостоятельную жизнь? Работать? Это намного трудней, чем купить пистолет и угнать вертолет. Она этого не могла и не хотела — скучно. А возиться с ней больше некому было.

<ATP> Что ты можешь ответить на их обвинения?

<Leha> На оскорбления и клевету отвечают в суде.

<ATP> И все же она для него вертолет угнала. Что же в нем есть такого, чего в нас нет?

<Leha> Это надо Люсю спросить. Киллик имел большие проблемы с австралийскими женщинами. Ни одна нормальная австралийская женщина не стала бы иметь с ним никаких отношений. Его предыдущая сожительница была полуграмотная турчанка. Той девушке, что помогла ему бежать из госпиталя в Брисбене, было 17 лет, когда он заморочил ей голову...

В КИЛЛИКЕ Я РЕШИЛ РАЗОБРАТЬСЯ САМ. ПОЭТОМУ ПРИШЛОСЬ ОПЯТЬ СЕСТЬ ЗА ПЕРЕВОДЫ АВСТРАЛИЙСКИХ ГАЗЕТ И ЖУРНАЛОВ И ПОПРОБОВАТЬ ПОНЯТЬ, ЧТО ЗА ЧЕЛОВЕК ТАК КРУТО ИЗМЕНИЛ ЖИЗНЬ БЫВШЕЙ СОВЕТСКОЙ БИБЛИОТЕКАРШИ ЛЮСИ ЖДАНОВОЙ. ВОТ ЧТО ИЗ ЭТОГО ПОЛУЧИЛОСЬ.ДЖОН РЕДЖИНАЛД КИЛЛИК «ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ».

НАЧАЛО

Джон с братом осиротели в раннем детстве, и их усыновила семья Глэдис и Реджиналда Килликов — семья, в которой процветали скандалы и насилие и из которой Джона тянуло на улицу, в мир окраины австралийского города Файерфилд. Уже в детстве Джон научился рассказывать сказки о своей несуществующей жизни. Соседи говорят, что от него не отходили толпы мальчишек, ждущих продолжения выдуманных историй о его жизни. (Коллеги-сокамерники говорят, что Джон и сейчас может заболтать любого до смерти.) Впрочем, в школе

он считался способным мальчиком и неплохим спортсменом — отлично играл в теннис,

а главное — здорово бегал. Джон не утратил этих навыков и в пятьдесят семь, доказав это замечательным рывком к вертолету во время последнего побега из тюрьмы Сильверуотер.

Семья развалилась в конце пятидесятых, когда умерла приемная мать Джона. С этого момента и началась его криминальная карьера.

ИЗ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОГО РАССКАЗА ДЖОНА КИЛЛИКА, ОПУБЛИКОВАННОГО ЖУРНАЛОМ «HQ» В 1994 ГОДУ

С семнадцати лет, когда я ушел из дому после смерти матери, я несколько раз попадался на небольших кражах сигарет в супермаркетах. В конце концов меня взяли и дали два года. Разумеется, я сразу бежал, но был пойман. Судья тогда в ярости сказал, что если я немедленно не возьмусь за ум, то закончу настоящим бандитом. Мне было 18. 20 месяцев я провел в тюрьме строгого режима, где познакомился со многими знаменитыми преступниками — грабителями и убийцами, — это была замечательная школа. С тех пор и до самого 1973 года у меня были неприятности с законом.

В промежутках между мелкими кражами Джон занимался самосовершенствованием. Когда ему стукнуло 20 лет, он вдруг обнаружил у себя замечательный голос и тут же пошел выступать в местном кабаке. К сожалению, посетители не смогли оценить чудного дарования и почему-то громко хохотали

над хитом Роя Орбисона в исполнении Киллика. Джон так обиделся, что отложил микрофон, спрыгнул со сцены и в короткой схватке сломал руку одному из неосторожных критиков.

Ну Бог с ним, с пением, в следующий раз у Джона прорезался талант журналиста — и вот он уже пишет в «Man magazine». Несмотря на то, что его так и не напечатали в тот первый раз, следует признать: в журналистике Джону повезло больше — по некоторым данным, за сорок лет карьеры ему удалось опубликовать целых два рассказа в тюремной газете.

И вообще он был разносторонней и творческой личностью. Он ведь не только воровал, сидел в тюрьме, пел и сочинял. Еще он любил женщин, имел славу плейбоя и заведовал молочным баром... Но тут проявилась главная страсть в жизни Киллика, которая и решила, какой талант у него наиважнейший, — страсть к скачкам и азартным играм. Он вступил во все местные клубы любителей скачек, знал наизусть, когда какая лошадь родилась, жеребилась, ее номер в любом лоте за любой год, а в заявлениях в графе «интересы» писал: «регби, скачки и туризм».

ГЛОРИЯ. СЛУЖАЩАЯ

Похоже, эта женщина — единственная из женщин Джона, которую не увлек криминально-карнавальный стиль его жизни. Они встретились в семьдесят третьем, поженились и до сих пор дружат. Глория принимает Джона всегда — когда он с другой женщиной, когда он в бегах, когда он выходит после очередной отсидки. А когда он сидит, Глория ездит к нему на уик-энд.

Именно в дом Глории Люся ходила на чай поболтать в те несколько месяцев, пока Джон соблазнял ее, именно в ее доме Люся разрабатывала план похищения Киллика из тюрьмы — там при обыске обнаружили видеокассету «Побег» и массу проспектов о вертолетных прогулках. Впрочем, Глория об этом ничего не знала.

ИЗ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОГО РАССКАЗА ДЖОНА КИЛЛИКА

Ответственность за семью, позже — за ребенка, а главное — влияние моей жены остепенили меня. Я открыл фотосалон, купил небольшой бакалейный магазин. Но страсть к скачкам и играм съедала все деньги. В 1977-м пришлось продать магазин. Я стал подумывать о возвращении к привычному ремеслу вора, начал восстанавливать связи, и из-за этого в 1978-м меня обвинили в ограблении банка, которого я не совершал. Только в 1981-м было доказано мое алиби, но эти три года я провел за решеткой, а жена воспитывала ребенка в одиночестве... Так наша семья никогда уже не стала такой дружной, какой была до того.

ЖАКЛИН ХАЙЕС

Жаклин — та самая девочка, которая в семнадцать лет сбежала от родителей к Джону, скиталась с ним по стране, приучилась воровать и играть на скачках, а потом организовала ему побег из тюрьмы в 1984-м... Сценарий, почти в точности повторившийся в 1999-м с Люсей Ждановой. Вот выдержка из интервью, данного Жаклин в 1994 году: «Когда это произошло, я была совсем юной, чтобы устоять перед Джоном, я делала все, что ему хотелось. Не думаю, чтобы это могло произойти сейчас. Он тогда был для меня волшебником, способным сделать все.

Я ведь думала даже, что он неуязвим. Кажется, и он так думал. Только потом стало ясно, что он такой же, как и все остальные люди. Я искренне раскаиваюсь в том, что мы сделали, мне жаль тех людей, кому мы навредили. Думаю, что та девчонка, что была с Джоном, больше никогда не вернется — теперь я нормальная жена и мать, и мне нравится это.Джон говорит, что исправился. Я не совсем ему верю. Надеюсь, что так, но я знаю, какой он бывает, когда доходит до дела. Он очень любит риск, он получает от риска удовольствие.

От этого ему никогда не избавиться. А сможет ли он контролировать себя — спросите меня через три года». (Напомним, интервью 1994-го, а с Люсей Джон познакомился в 1996-м.)

ИЗ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОГО РАССКАЗА ДЖОНА КИЛЛИКА

...Я прозвал ее Пикси (Игра слов. «Пикси» одновременно — «фея» и «сбившаяся с пути». — А. Т.) — очаровательную семнадцатилетнюю дочку моих друзей с характером и чертами феи.

В Сиднее было шесть тридцать утра, когда она постучалась в дверь дома, где я жил с женой и ребенком. Она сбежала от родителей, из благополучной семьи папы-священника, потому что он хотел выдать ее замуж за нелюбимого молодого парня их конфессии. Недолго думая мы с женой разрешили ей остаться у нас на любой срок. Она готовила, ходила по магазинам, убирала. Я был на двадцать лет старше и должен бы считать ее дочерью, но я влюбился, впервые стал изменять жене и врать ей. Когда у вас интрижка, вы думаете о честности в последнюю очередь... Наши отношения вскоре раскрылись, и жена предложила мне собрать чемоданы. Я чувствовал себя молодым, полным энергии и беззаботным. Я взял расчет в магазине, и мы с Пикси уехали в никуда...

Той частью сознания, которая сохраняла способность к рациональному мышлению, я понимал, что мы скоро расстанемся. Я был логичен, а логика — лучший способ самообмана.

Мы скитались по стране, и, когда деньги вышли, я сказал Пикси:

— У нас два варианта. Первый — возвращаться по домам, поджав хвосты. Второй — воровать.

Мне удалось убедить Пикси, что риска в мелких кражах немного. Схема была простой: ежедневно мы обходили около десяти супермаркетов и в каждом покупали большой пакет кукурузных хлопьев. Дома я высыпал хлопья и наклеивал внутрь пакета двусторонний скотч — получалась застежка. Потом я заходил в магазин, засовывал в пакет шесть блоков сигарет и заклеивал пакет, будто внутри те же хлопья. Это занимало десять секунд, поэтому охрана не успевала заметить, а потом я спокойно клал пакет на полку с кукурузными хлопьями, и уже Пикси «покупала» его. Таким образом за два доллара мы приобретали сигарет на сто сорок. Сбывали сигареты в маленьких магазинчиках за полцены. Мы зарабатывали до четырех тысяч в неделю, а потом проматывали эти деньги, путешествуя по стране, останавливаясь в лучших отелях и нанимая самые дорогие машины. Мы обедали в престижных ресторанах, ходили в ночные клубы, встречались с интереснейшими людьми на светских вечеринках.

Она часто звонила матери, но никогда не говорила, где мы. Мать было подала в розыск, но за нами ничего не числилось, поэтому полиция не стала нас искать. А еще мать говорила: «Тот парень молится за тебя и ждет». Пикси всегда отвечала: «Я буду иметь это в виду».

В это время я начал играть на скачках. Пикси помогала мне. Это было лучшее время, но нам его вечно не хватало — скачки заканчивались, и мы тут же мчались на другой ипподром. Сначала все шло замечательно, я выигрывал до пятисот долларов, а потом стал проигрывать все больше и больше. Но остановиться я не мог, адреналин подстегивал меня, как наркотик. Риск и игра дурманили меня. Думаю, Пикси была в том же состоянии.

Через год мы попались на сигаретах. Нас взяли с товаром, но доказать ничего не смогли, и в результате мы отделались предупреждением. На радостях мы просадили последние две тысячи. Я так расстроился, что сказал ей:

— Может, поедешь домой?

— Нет, я останусь с тобой, что бы ни случилось.

— Понимаешь, мы не можем больше воровать в магазинах. Мы под подозрением.

— А почему бы нам не найти работу как всем нормальным людям?

— Потому что мы НЕ нормальные люди... Я мог бы играть на скачках профессионально, будь у меня капитал.

— Да, правда, — она кивнула, — тебе просто не везло в последнее время. Но где мы возьмем деньги?

— Мы можем ограбить банк. Это несложно.

— Но нас могут убить.

Это была правда. Грабитель банка сразу становится преступником номер один, и полиция не задумываясь выстрелит в него. Тем не менее я ведь просидел три года за ограбление, которого не совершал, а сейчас представился случай расплатиться.

— Не беспокойся, — сказал я, — ты не будешь участвовать. Все, что от тебя требуется — надеть парик и купить старое авто.

Так мы и сделали. Правда, пришлось сначала ограбить еще раз магазин, чтобы заработать денег на машину и пистолет...

Первое ограбление прошло легко. Я выбрал банк, вошел в него, и сразу волна адреналина заставила меня действовать собранно и быстро. Мое сердце стучало от страха и возбуждения. В парике, накладной бороде и солнцезащитных очках я ворвался в банк, распылил краску из баллончика на объектив камеры охраны (я это видел в каком-то фильме) и направил ствол на кассиров:

— Мне нужны деньги! Делайте все, как скажу, и останетесь целы.

Я бросил пакет на стойку и приказал наполнить его. Тут случилось непредвиденное: клиентка, пожилая женщина, вдруг двинулась к выходу, а когда я приказал ей остановиться, ответила:

— А я никого не жду! — и вышла.

Пока кассиры складывали деньги в пакет, я все представлял, как она сейчас кричит на весь квартал:

— Ограбление!

Как потом выяснилось, ничего она не кричала, посчитав, что ее это дело не касается.

Заняло ограбление всего сорок секунд, после чего я поблагодарил кассиров и вышел. Я добежал до парковки, сел в купленную машину и спокойно доехал до своей. В мотеле мы пересчитали деньги — там оказалось около пятнадцати тысяч. Во время ограбления я не чувствовал ничего, кроме желания поскорее унести ноги, но после — как будто выиграл на бегах большую сумму.

После первого ограбления мне долго везло на скачках — целых три месяца, а потом я проиграл сразу двадцать тысяч. Тогда я ограбил второй банк, потом третий, и пошло... Деньги текли рекой, я проигрывал, потом грабил, потом опять проигрывал...

В один прекрасный день я понял, что так дальше нельзя, и решил исправиться. Мы перешли к менее опасному занятию — стали воровать альбомы с марками. Причем воровала Пикси — она просто просила филателиста показать ей самый дорогой альбом, а потом убегала с ним. Она здорово бегала.

В конце концов один филателист поймал ее прямо у меня на глазах — я ждал ее в машине. Ее отпустили под подписку о невыезде, и тогда она снова сказала мне в мотеле:

— Я так больше не могу. Я хочу жить нормальной жизнью, получить работу, снять квартиру...

— Да, но если мы останемся здесь, то тебе снимут тюремную камеру, — сказал я.

Мы уехали в Сидней, действительно сняли квартиру и вроде бы зажили нормальной жизнью. Зарабатывали тем, что перепродавали шоколад по отелям, долгов у нас не было, и Пикси была счастлива.

А потом ее все же арестовали и посадили на полгода. Я не мог без нее и планировал нападение на тюрьму и побег — кажется, я сходил с ума. На свидании она отговорила меня:

— Ведь всего шесть месяцев!

Я хотел порадовать ее чем-то в день освобождения и поэтому ограбил еще один банк. Но здесь я прокололся — поехал на своей машине, и какая-то женщина запомнила номер. В тот же день этот номер был во всех газетах. Меня вычислили.

Я решил скрыться. Я передал Пикси через друга, что у меня проблемы, а потом позвонил жене. Сначала жена обругала меня, а потом сказала:

— Сдавайся, пока тебя не застрелили. Брось эту женщину и иди сдаваться. Обещаю, что буду с тобой.

Сдаваться я не хотел, мне даже нравилась ситуация, когда на каждом шагу подстерегает опасность. Я скрывался, и однажды Пикси присоединилась ко мне — ее уже выпустили тогда. Мы пожили счастливо, пока опять не вышли деньги, и она опять отправилась воровать сигареты. Естественно, ее тут же поймали, а через нее нашли и меня.

Пикси отпустили, а меня обвинили в ограблении четырех банков, за что здесь можно получить лет десять тюрьмы. Конечно, я не хотел этого и стал планировать побег. Пикси сказала мне на свидании:

— Я помогу.

Мне удалось попасть в тюремную больницу и договориться с Пикси, что она принесет игрушечный пистолет в день выписки. Для большей правдоподобности в пластмассовом стволе игрушки она просверлила отверстие. Все получилось, как мы задумали: девятого августа меня повели к выходу из больницы два охранника, а Пикси уже ждала нас у входа. Когда мы поравнялись, она рванулась ко мне и передала пистолет. Я направил его на охранников и приказал поднять руки. Они испугались. Потом мы быстро дошли до машины и через несколько минут были на свободе. Мы смеялись как дети, чувство опасности пьянило нас.

И опять потянулись ограбления и ипподромы. Мы жили одним днем, неразлучные двадцать четыре часа в сутки. И радостями, и огорчениями мы могли делиться только друг с другом — это сильно пошатнуло нашу связь. Начались ссоры по пустякам. Она очень устала, ей хотелось жить по-человечески. Через несколько месяцев она спросила:

— Ты любишь меня?

— Нет, — соврал я.

И она ушла. Все закончилось.

Она вернулась к родителям, полиция начала следствие, а я поехал в Сидней. Без Пикси я стал играть небрежно, делал крупные ставки, да и банки грабил без былой бдительности. И опять попался.

Я был под следствием, когда появилась жена и сказала мне, что будет ждать. А через неделю приехала Пикси и сказала:

— Я вытащу тебя отсюда.

— Не надо, Пикси. Ты сама можешь попасть в тюрьму за прошлый побег. Обещай, что пойдешь сейчас к адвокату и заявишь, что ты в нем не участвовала. Я дам подтверждение.

Она уходила, я смотрел на нее и знал, что сейчас она любит меня больше всех на свете. Но любовь эфемерна и время превращает ее всего лишь в воспоминания. Я знал, что очень скоро Пикси обвинит меня во всем и никогда не простит. Когда она прощалась со мной, что-то внутри меня умерло. Я перестал быть преступником. Всю свою жизнь я был готов нарушать закон, теперь я клял себя за глупость и эгоизм. Я просидел шесть лет. Пикси вышла замуж за два месяца перед моим освобождением. Моя жена действительно навещала меня все шесть лет и сейчас со мной. В тюрьме я посещал психолога и избавился от деструктивных аберраций характера. Я много читал, учился и сейчас преподаю английский. Мною руководит лучшая часть моего характера. И так будет всегда.

ФАТИМА («ФЭЙ») ОРКАЙД. ПРОДАВЩИЦА

Не все оказалось так печально, как предполагал в своем рассказе сердцеед, душа лагерной компании Джон Киллик. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы оправиться от пессимистических мыслей и с двойной энергией взяться за дело. На этот раз он положил глаз на симпатичную турчанку Фатиму, которая жила с мужем в том же доме, где устроились Джон с Глорией.

Как обычно, Киллик сошелся сначала с ее мужем, а затем соблазнил женщину, прожившую в браке двадцать четыре года. Брак этот, само собой, он развалил и увез Фатиму из благополучного района Сиднея в «проблемный» — Квинбен.

Муж Фатимы спился, не выдержав потрясения, и самой ей пришлось несладко. Грабить банки Джону тогда не хотелось — только что из отсидки, поэтому он просто и незатейливо грабил подругу. Покупал на ее кредитную карточку дорогие вещи, например, компьютеры по две-три тысячи долларов, а потом закладывал их. Деньги спускал на скачках. Это длилось несколько лет, пока он не стал встречаться с Люсей. Некоторое время они как бы существовали вместе, а потом Фатиме это надоело, и она сбежала, заметая следы. Она постоянно меняет квартиры и работу. Корреспонденту, нашедшему ее в Канберре, она сказала:

— Я боюсь, вдруг он найдет меня?

ЛЮСЯ ЖДАНОВА

Как он все же сумел обмануть Люсю, остается загадкой. Она же не девочкой была — сорок лет, ребенок, образование. Может, прав Леша Дудко, и в каком-то смысле Люся все же была девочкой, жившей за его спиной? А схема соблазнения, в общем, понятна: богатый писатель, скачки, потом деньги заканчиваются, потом идем грабить банк — а как же без этого! — потом нас сажают, ну и что, «я вытащу тебя отсюда».

У Люси были основания его похищать. Во-первых, она считала себя обязанной — по словам ее отца, Джон взялся за грабеж банков, чтобы оплатить дорогую процедуру отсуживания дочки в суде. (Разумеется, родителям она сказала по телефону: «Мы СОБИРАЕМ деньги». Хотя, по словам ее мужа, суд Люсе ничего не стоил.) Во-вторых, Джон ей неоднократно говорил, что новый срок не потянет — ему светило лет десять, значит, вышел бы он в шестьдесят семь.

И она его выкрала. На что они рассчитывали в провинциальной Австралии, где все знают про всех, непонятно. Тем более что вели они себя, Джон и Люся, в эти шесть недель «в бегах» — крайне агрессивно. Например, когда они похитили водителя, Джон безудержно хвастался, что он — «тот самый, что слинял из тюрьмы на вертолете».

Так что история повторяется, и Люся даже на скамье подсудимых передает Джону свои признания в любви. А он вообще парень хваткий — ведь даже жертвы очень тепло отзывались о нем.

(Окончание следует.)

На фото:

• Алексей Дудко, математик, типичный московский «технарь», приехавший в Австралию за хорошей работой, пытается бороться за свою дочь, но австралийский суд — на стороне женщины. Начинается борьба за ребенка, мучительная и нескончаемая.
• Ему светило лет десять, значит, вышел бы он в шестьдесят семь. И она его выкрала. На что они рассчитывали в провинциальной Австралии, где все знают про всех, непонятно.
• Что я скажу своей маленькой Пикси? «Извини, но моя жизнь кончена». И что я скажу своей жене, которую до сих пор люблю? «Извини, дорогая, я грабил банки, я храбрый малый, но боюсь, что скоро к тебе в дом ворвется спецназ».