Нос к носу

ПЕСНИ РЫБ...

«РЫБА» — ЧЕРНОВОЙ ТЕКСТ ПЕСНИ
(ПРОФ. ЖАРГОН)

Почему такая тяга в русской песенной поэзии к явлениям природы? Я об этом много думала. Это же безумие какое-то. Снегопады, айсберги, листопады постоянные. Дожди-дожди. Снег-снег. Это же несовременно (Наталья Медведева)

Иногда певцы даже не читают текст. Прослушают запись — им композитор напел, а если что-то напуталось, они так и поют, и слова звучат бессмысленно (Лариса Рубальская)

Поэт Островой и композитор Островский еще в 60-х строго всех нас предупредили: «Тот, кто песен петь и слушать не умеет, — тот не будет счастлив никогда».

Увы, слушать, а тем более петь большую часть из того, что навязывает современная российская эстрада, можно лишь под угрозой вечной потери счастья. Но делать нечего, ведь «...песня остается с человеком, песня — верный друг твой навсегда». И без песен мир пресен, неинтересен, тесен. А потому слушаем и, как зомбированные, бормочем себе под нос нелепое: «Ой, мама, шика дам!»

Вот мы и решили узнать, что думают о нынешних образцах песенной поэзии и вообще об эстраде, о своем месте на ней две звезды — радикальная певица и писательница Наталья МЕДВЕДЕВА и работающая в традиционном русле поэтесса Лариса РУБАЛЬСКАЯ.

Медведева — «анфан тэррибль» отечественной культуры или, как утверждает телереклама ее нового альбома, «чума XX века» — поет в основном то, что сочиняет сама, а песни Рубальской были и есть в репертуаре почти всех известных поп-исполнителей.

— Кто, на ваш взгляд, сегодня лучший в России поэт-песенник? Резник, Газманов, Шаганов? Или же — Цветаева, Ахматова, Есенин?
Наталья МЕДВЕДЕВА: О боже мой! Я считаю, великих вообще трогать не надо. Не надо их петь, это все очень чревато. Мне даже не нравится, когда Есенина поют. Я понимаю, если под гитару, а когда перекладывают на музыку с ритм-боксом, эти «ме-ме-ме-ме», «Москва кабацкая», чудовищные голоса, и клип снимают с жуткими рожами. Тьфу! Ужасно!

Лариса РУБАЛЬСКАЯ: А как я отвечу? Я разных авторов признаю, но если пройти по улице и спросить, многие меня назовут лучшей. Я тщеславна, конечно... Еще недавно эстрада была моей любовью и страстью, а теперь ее заменил шоу-бизнес. Мое отношение к нему критическое.

Н.М.: Скажите, а вы какую видите разницу между эстрадой и шоу-бизнесом?

Л.Р.: Дело в том...

Н.М.: Для меня, человека, который отсутствовал в стране полжизни, разницы нет. Всюду задействованы, особенно это ярко видно на фестивалях «Песня года», одни и те же авторы. Взять того же Танича. Если раньше он писал симпатичные цивильные песни, то сейчас занялся... парашей! То есть «Лесоповалом». Так какая же разница, если люди те же самые?

Л.Р.: А разница вот в чем... Я про себя скажу. Я начала сочинять с 84-го года. Всегда была лауреатом «Песни года», дома некуда класть дипломы, но в последние два года в финальном концерте моих песен нет. Я не в обиде, но и не безумно рада... Раньше я могла помочь артистам и писала не самые плохие песни — и Аллегровой, и Буйнову, и Малинину, и Овсиенко. Я в их карьере участвовала по-настоящему, и от репертуара зависела будущая дорога певца. Сейчас, какие бы я умные, хорошие и подходящие песни ни сочиняла, я не в состоянии помочь никому. Все определяет коммерция: можно ли на этой песне заработать? И я оказываюсь некоммерческим автором. Почему-то так складывается, что раньше мои песни крутили по телевизору пять-шесть раз в день, а сейчас... ну, бывает, конечно, но если вы меня спросите, кто их сегодня поет, я сразу и не отвечу.

Н.М.: Глупо говорить, что я была бы против, если мои песни крутились по радио или по «ящику», но принимать участие в сборных программах, с артистами, которые мне не близки по духу, по эстетике, мне неинтересно, не в кайф, унизительно даже. И вообще на фиг надо!

Л.Р.: Что-то странное происходит. Оказалось, что качество текста абсолютно не влияет на судьбу песни. Вот я — уважаемый автор, признанный в эстрадном кругу, я очень стараюсь писать на хорошем русском языке. И когда на концертах я час-полтора читаю свои песенные стихи, других не пишу, они совершенно нормально звучат. В них есть сюжет, завязка, развитие, кульминация, все как полагается по правилам литературы.

Медведева сдержанно хохочет.

Л.Р.: Но я понимаю, что этим я теряю популярность, потому что сейчас требования к тексту гораздо мельче.

Н.М.: Вот я не согласна с этим! У кого же это требования мелкие?! У Аллегровой, может быть? Сама она такая крупная на экране...

Л.Р.: Она хорошая, она понимает все.

Н.М.: Люди, для которых вы пишете, — суперзвезды этой страны, и нет большой разницы, какую песню они будут петь. Все равно они суперстар и все равно вертятся в «ящике».

Л.Р.: Они вертятся, но, кроме «ящика», существует общественное мнение. Народ что-то любит, а что-то нет, и многие перестают любить артистов, потому что у тех меняется репертуар. А песню выбирает не столько артист, сколько те, кто платит деньги. Они решают, какая песня будет приносить доход. И я теперь пишу отдельно стихи, которые читаю на концертах, и стихи, за которые платят деньги.

Н.М.: Вот это очень плохо.

Л.Р.: А какое предложение, Наташ?

Н.М.: Надо навязывать свою эстетику и свое восприятие. Что это за глупости — невозможно! Вы сравните песни Пугачевой из альбома «Женщина, которая поет» с песнями, которые она поет сегодня, и увидите: раньше культурный уровень был выше, но он не зависел от народа. Что, народ тогда жаждал услышать «Сонет Шекспира»?! Вы же сами говорите: вы — уважаемый поэт-песенник, вы и можете навязать, если у вас заказывают та же Аллегрова или Малинин.

Л.Р.: С ними все в порядке, с молодыми ненормально.

Н.М.: А вы должны себя ощущать в одной тарелке с молодыми людьми. Зачем же вам писать для них песни, если вы совершенно не владеете их лексикой, не живете в их мире, не знаете, что они едят, что носят, кому поклоняются, о чем им сны снятся?

Л.Р.: Я стараюсь. Я гуляю вечером с собачкой специально в то время, когда гуляют девчонки лет пятнадцати, я с ними много общаюсь.

Н.М.: Слышали, группа «Тет-а-тет» поет: «Ты не понимаешь, ты не догоняешь, ты не догоняешь»? Продюсер у них — дяденька уже солидный, папаша.

Л.Р.: Матвей Аничкин.

Н.М.: Но вот он же въехал в современную молодежную лексику?

Л.Р.: А как я группе «Блестящие» внедрю такой текст: «Мой друг, нисколько не жалею, что прошлым летом вам была верна»?!

Н.М.: Да не нужно для них такие тексты писать! Зачем вам вообще с группой «Блестящие» общаться?

Л.Р.: (убежденно). Я хочу со всеми! Я хочу завтра быть, а не вчера!

Н.М.: (устало). Ну ладно. Хорошо...

Л.Р.: Недавно была телепередача, и мы с «Блестящими» часа три разговаривали как подружки.

Н.М.: А по-моему, они дуры набитые. Им все равно, главное, чтоб ресницы наклеили правильно.

Л.Р.: Нет, хорошие девочки. Или я, например, Маше Распутиной написала одну песню, старалась под нее, а ей сказали: «Маша, не пой, это неглубокая песня!»

Н.М.: Ха-ха-ха! Не так глубоко входит?! Реплика в стиле Маши Распутиной!.. Говоря об эстраде, не нужно путать понятия: популярная песня и попса. По-моему, здесь есть разница.

Л.Р.: Я не вижу.

Н.М.: Да вот нет! Я не могу сказать, что Пугачева — это попса. Я могу причислить ее к ряду певиц, которых международно называют «поп-сингер», «поп-стар». Популярный исполнитель. А попса — это...

Л.Р.: «Попса» — хорошее слово, необидное.

Н.М.: А мне оно отвратительно! Как отвратительно слово «совок» или «трахаться». Если вам нужно сказать о близости людей, неужели ничего, кроме «трахаться», не придет в голову?!

Л.Р.: (робко). Может быть, как синонима я перестала его бояться?!

Н.М.: А это пошло! Если вы имеете в виду, что она переспала с ним в эту ночь...

Л.Р.: Да, если в первый раз.

Н.М.: Нет таких запретов, о чем можно петь с экрана или со сцены и о чем нельзя. Не существует. Задача искусства — отображать жизнь, а в жизни нашей есть и пошлость и вульгарность. Значит, и в искусстве должны быть пошлость, вульгарность, но только если это сознательно сделано, как некий ход, стилизация, розыгрыш, а если человек вульгарен и глуп, поэтому у него и тексты такие же, то и пошел он в задницу!

Л.Р.: Я считаю, что есть две темы, о которых можно и нужно петь: о любви, а другая — смешные, стебные песни про что угодно. Я вот про любовь недавно сочинила: «Я как бабочка без крыльев на цветке без лепестков».

Н.М.: Да это просто Чернобыль какой-то! В советские времена, вы, наверно, стали бы писать песни о Ленине, партии и комсомоле?

Л.Р.: Да, стала бы. Я вот сейчас написала песню «Кепочка», она как бы про Лужкова, но такая славная, такая веселая, там нет ничего такого, за что сказали бы: «Во, Рубальская! С ума сошла, конъюнктурщина!» Просто песня.

Н.М.: О популярном персонаже нашего времени.

Л.Р.: Да, и Винокур с Лещенко будут петь. Вообще я — ребенок советского пионерского лагеря и песни советских композиторов люблю всю жизнь. И когда мы с друзьями собираемся, мы все равно поем: «Вышел в степь донецкую...»

Н.М.: И я эти песни тоже очень люблю. Песни довоенных времен, военного периода, пятидесятых годов. Класс! Потрясающе! Я же воспитывалась в Советском Союзе на советской песне, детство мое связано с мамой, которая любила петь, и ее любимой исполнительницей была Пьеха. А Пьеха во времена моего детства считалась очень экзотической птицей на советской эстраде. Даже тот факт, что пела она с небольшим акцентом, уже ее отделял. Сегодня на ее концерт я бы, конечно, не пошла.

Л.Р.: Что же касается англоязычной музыки или французской, я это знаю мало. Бывает, что мне что-то нравится, но в основном нет. Если композитор приносит мелодию и показывает как бы на иностранный манер: «шоу-гоу», у меня уже нет к музыке расположения. Меня это не занимает. Я не люблю иностранные фильмы. Вот такой я, может, упрощенный человек, но Ее Величество Эмоция меня посещает лишь при определенной ситуации.

Н.М.: Понятно. А меня всегда интересовали иностранные люди и что они там поют. Что поет Эдит Пиаф, если весь зал просто умирает, ревет и стонет. И причем зал из такой публики, не буржуазной, ведь она была народной певицей. И почему Кокто в нее влюбился и помог ей? Потому что русский язык, особенно в последнее время, превратился в какую-то убогость, насмешку. Мне кажется, из-за отсутствия границ, которые налагались не столько официальной цензурой, а цензурой внутренней. Она заставляла людей быть приличными: неловко, не стоит так об этом... А когда Михал Сергеич объявил гласность, тут такая вакханалия началась, все восприняли это как абсолютнейшую отмену пошлости, глупости, неуместности, и покатилось все это в чудовищное безобразие. Например, молодые группы, которые сами пишут тексты для своей музыки, это вообще... Люди не окончили и четырех классов.

Л.Р.: В свое время поклонники «Битлз» тоже бывали страшно разочарованы, когда они со словарем переводили тексты кумиров, а оказывалось...

Н.М.: Конечно, чушь собачья!

Л.Р.: Сейчас стало модно писать русские тексты на западные хиты. Иные музкритики утверждают, что это единственный приемлемый путь, поскольку наши крутые композиторы слабы как мелодисты. Но русские версии оказываются страшно далеки не только от поэзии, но и от здравого смысла.

Н.М.: Вот! Вот! Чудовищно! Это не тексты пишутся, а подтекстовки, которые лингвистически похожи на слова оригинала, но не на суть.

Л.Р.: Абсолютно согласна с Наташей. Удач мало.

Н.М.: Я помню случай с песней, которую пел Фрэнк Синатра, суперхит «Май вэй». Вы, Лариса, знаете наверняка.

Л.Р.: Если напоете, узнаю.

Медведева напевает.

Н.М.: Вот же! Это же супер! А была французская песня, ее пел Жан Клод, такой попрыгунчик — он все песни исполнял прыгая. И по-французски она звучит как чудовищное занудство, и поется в ней о привычке. Мол, как обычно я встаю и пью кофе по привычке. А Фрэнк Синатра взял мелодию, и ему написали совершенно потрясающий текст: «Я сделал все по-своему, я взял жизнь в свои руки», и это стал гимн воле, гимн человеческой победе.

Л.Р.: Насчет переводов песен и мне заказы были. Я сейчас работаю с одним молодым певцом и переводила для него песню «Карузо», которую поет Паваротти. Взяла текст и по-честному пошла к итальянцам, попросила сделать подстрочник, хотела русский вариант сочинить ближе к оригиналу, а он оказался таким однообразным... И я написала по-своему. Так же одну марокканскую песню старалась насытить смыслом. Но если переводить на русский, надо все-таки сохранять их фонетику...

Н.М.: А вы помните историю с песней «Шизгара»?! На самом деле это звучит как «She's got it» — «У нее это есть». А у нас пели: «Шизгара, май бэби, Шизгара»!

Л.Р.: У меня одна подружка даже мальчикам так представлялась и руку протягивала.

Н.М.: Шизгара стало именем собственным?! Ха!

Л.Р.: У вас английский, а я работаю с японцами всю жизнь, хорошо знаю японский язык...

Н.М.: Да-а?!

Л.Р.: Я переводчик. И прослушав массу кассет самых популярных японских групп, я теперь кажусь себе просто гением песенной поэзии по сравнению с тем, что пишется там! Одна японская переводчица решила перевести мои «Напрасные слова» на японский язык. «Напрасные слова — виньетка ложной сути». Но если перевести ее вариант обратно на русский, то вместо «Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала» получается: «Налейте странную жидкость в несвежий стакан», а «напрасные слова» звучат у нее как «слова, которые, наверное, не пригодятся». Вот такая дребедень. Вообще российская эстрада стала хуже.

Н.М.: Она стала не хуже, она никуда не выросла. Вот в чем дело. Сейчас появилась возможность смотреть по «ящику» массу всевозможных западных шоу. И если вы сравните концерт Натали Коул, к примеру, то как это снято, озвучено, подано, и концерт Лады Дэнс с оркестром Крола в Театре эстрады, где исполнялись те же американские популярные песни... Местное убожество!

Л.Р.: У нас эстрадная индустрия не на высоте, но не можем мы все время равняться на Запад!

Н.М.: Это неизбежно. Здесь продаются ВСЕ западные продукты, а не только, извините меня, колбаса и кофе!

Л.Р.: Наташ, но мы — местные люди, здешние.

Н.М.: Ну и что, а зачем вы приобретаете себе западные вещи?! Вон на вас, с ног до головы...

Л.Р.: Это внешнее, а как сказал Вознесенский, «свет должен быть собственного производства, поэтому я делаю витражи». Знаете, у японцев, если кто-то живет где-то на Западе, а потом возвращается на родину, их выросших за границей детей дразнят «банан»: внутри ты белый, но все равно снаружи желтый!

Н.М.: Естественно, свет исходит изнутри, но аппаратура на всех концертах и микрофон, в который Вознесенский стихи читает, западные. Надо научиться ими пользоваться. В любом случае, это еще у Розанова было, русский человек по-своему сделает. Он может поехать учиться за границу, а потом приедет и переделает все на русский лад. К сожалению, этот «русский лад» получается ни то ни се, между двумя стульями.

Л.Р.: Главное, не нужно душу продавать, как и не нужно закрываться от того, что есть хорошего в других странах. Но бродвейские шоу требуют огромных денег...

Н.М.: Послушайте, это все неправда. Почему здесь такие цены?! Какая-то наглость местная, мегаломания российская или, может быть, московская. 25 тысяч долларов берет режиссер за клип! Откуда это?!

Л.Р.: Наташ, я интересовалась сейчас раскруткой молодого артиста, и мне в нескольких продюсерских центрах составили сметы — в среднем 320 тысяч долларов на год.

Н.М.: Это вообще безумие! А студия — 35 долларов за час, и то не самая дорогая.

Л.Р.: Мы должны слушателям вкус прививать, а не потворствовать тому, что они хотят, но по правилам шоу-бизнеса это не получается...

Н.М.: Потому что шоу-бизнесом часто заправляют очень странные люди. Возьмите продюсеров, директоров рекордз-компаний, откуда они взялись?! Да половина из них — бывшая фарца! И дать исполнителю рекомендацию или посмотреть принесенный материал с точки зрения эстетической ценности эти люди просто не в состоянии, они же прочли за всю жизнь две с половиной книги!

Л.Р.: Наташа абсолютно права, но она самостоятельная и смелая. Я так не могу. Я хотела бы продолжить и назвать многих, но я от них настолько завишу, ведь моя продукция будет именно им предлагаться. Я заняла такую позицию: не вступать ни с кем в конфликт... Но должны же быть на радио и на ТВ люди, понимающие, что эта песня не повредит умам и сердцам слушателей, люди с хорошим вкусом, борцы за падежи, склонения и наклонения... Не вернется наша эстрада к хорошим песням. Новое поколение придумает свои песни, которые тем, кто сегодня поет эту муть, будут казаться мутью, а их песни будут казаться шедеврами. Все будет хуже, а нынешние будут классиками.

Н.М.: Это у Светлова (поет): «Новые песни придумала жизнь... Не надо, ребята, о песне тужить».

Русский человек, советский всегда хотел жить в сказке. Тот же соцреализм, там все желали лугов безумных, где «рожь, ты о чем поешь», хотели изобилия, обложку книги «О вкусной и здоровой пище». Это вечная мечта русская: будет и на нашей улице праздник, хорошо там, где нас нет. И вечное недовольство тем, что есть, неумение видеть в реальной жизни художественность и ценность. Поэтому так мало современных песен о жизни. Жизнь ужасна, значит, что — нужно сочинять песни о розовом, голубом и золотом?! А я считаю, что это неправильно.

Л.Р.: У нас, как ни странно, получился спор единомышленников — хорошая разновидность спора.

...И напоследок, после бизнес-ланча, Наташа неожиданно вручила Ларисе свой изящный томик стихов «А у них была страсть», а растерявшаяся Лариса, порывшись в сумке, вытащила — шоколадку «Цирк»! «О, — обрадовалась Медведева, — я люблю шоколад!» Вот и славно.

Фото А. Джуса