В прошлом году исполнилось двести лет со дня смерти «исторического» барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена (1720 — 1797). Дата, почти совпадающая с завершением второго тысячелетия новой эры, дает основания и повод подвести своего рода итоги, поразмыслить об одном из самых удивительных феноменов в истории европейской культуры. И отсчет не от рождения, но именно от кончины здесь вполне оправдан — это момент, если угодно, окончательного превращения реально существовавшего человека в литературного, шире — в мифологического героя, «загробная» судьба которого — под стать «историям», его прославившим.
Биография барона для XVIII века вовсе не уникальна. Люди нередко живут похоже друг на друга — и разница между ними обнаруживается лишь в том, как они пользуются плодами прожитого и пережитого.
Юношей Мюнхгаузен, будучи пажом в свите герцога Брауншвейгского, попал в загадочную, влекущую любознательных европейцев Россию — и надолго остался в ней, поступив на военную службу. Подобно многим своим соотечественникам, он искал не столько приключений, сколько светского успеха и служебной карьеры, тем более вероятных, что в России к иностранцам явно благоволили. Выдающегося положения Мюнхгаузен не добился, однако и неудачливым его не назовешь.
Двадцатичетырехлетним он командовал в Риге караулом, встречавшим княгиню Елизавету Анхальт-Цербстскую и ее дочь Софью Фредерику Августу, будущую императрицу Екатерину II. Затем участвовал в Русско-турецкой войне, проявил себя храбрым воином и находчивым командиром. К тридцати годам дослужился до ротмистра — свидетельствующая об этом Грамота, подписанная Елизаветой I, разумеется, сохранилась среди его бумаг.
Пожил в обеих российских столицах, поездил по городам и весям, благодаря живому и общительному нраву свел множество разнообразных знакомств. И не слишком преуспевший материально, но богатый впечатлениями, он, выйдя в отставку, возвратился в Боденвердер, в свой родовой замок, вскоре среди ближних и дальних соседей распространилась слава о хозяине, щедро потчующем гостей добрым вином, отменной едой и занимательными рассказами о невероятных приключениях.
Очевидно, что без десятилетий российской жизни того Мюнхгаузена, которого узнали современники — и которого знаем мы, — попросту не было бы. В этой terra inkognita, в России, по мнению европейца, там не бывавшего, возможно все, что невообразимо в Европе. Спрос рождает предложение: Мюнхгаузен так и представлял Россию своим слушателям. Можно сказать, что он на свой лад знакомил с нею, гиперболизируя — и тем самым подчеркивая — ее особенности. Обильные снегопады — церковная колокольня, господствующая над окрестными строениями, от которой над снегом виднеется лишь кончик креста. Мороз, от которого даже звук замерзает в рожке ямщика. Безмерные пространства, которые можно преодолеть разве что с фантастической скоростью. И так далее.
Обманчиво-простодушные фантазии барона, если вглядеться и вдуматься, свидетельствуют и о знакомстве с немалочисленными «Записками» европейских путешественников по России, его предшественников. Мюнхгаузен как бы собирает воедино, почти до неузнаваемости преломляя собственным воображением, все необычное, бросающееся в глаза европейцу, он словно выковыривает изюм из их булок: невероятности, которые были у них приправой, у него становятся блюдом.
При этом некоторые гиперболы в историях барона — не просто литературного, но, можно сказать, античного происхождения, о чем по сию пору не задумывались, вероятно, из-за демонстративной внелитературности Мюнхгаузена. Чем, например, замерзший в рожке звук или поглотивший колокольню сугроб так уж отличаются от описаний из «Скорби» Овидия, где дождь, не долетая до земли, превращается в подобные мраморным ледяные колонны, а вином торгуют, откалывая куски от глыб, заледеневших в форме кувшинов. Овидий описывал римлянам юг современной Молдовы, Северное Причерноморье. Мюнхгаузен изображал Центральную Россию обывателям окрестностей Гамельна и Ганновера...
Увлекательные устные рассказы существуют во все времена, однако редко доходят до потомков, разве что едва различимым эхом. Не то — с Мюнхгаузеном. В восьмом номере берлинского журнала «Путеводитель для веселых людей» (Vademekum fu..r Lustige Leute) на 1781 год появилось шестнадцать рассказов, автор которых укрылся за аббревиатурой «M-H-S-N». А в девятом номере на 1783 год — еще два. Сам ли барон взялся наконец за перо, либо один из его слушателей — и, вероятно, не без согласия рассказчика — изложил услышанное, как сумел, — впоследствии выяснить не удалось. Доподлинно известно лишь то, что сам Мюнхгаузен ни в какие споры об авторстве не вступал — ни тогда, ни два года спустя, когда известный литератор и ученый Р.Э. Распе обработал, перестроил, дополнил и, переведя на английский, выпустил — под своим именем — в Лондоне книгу рассказов барона Мюнхгаузена.
Парадоксальное это появление немецкой книги сперва в Англии и по-английски оказало заметное влияние на ее дальнейшую судьбу. Английский читатель, уже знавший гениальную книгу Свифта, успевший сжиться с Гулливером и посопутствовать ему в необыкновенных путешествиях, был совершенно готов принять, признать, полюбить Мюнхгаузена. Издание следовало за изданием, в каждое следующее Распе вводил поправки и дополнения, в частности, пятое пополнилось «Вторым путешествием на Луну», явной перекличкой с Гулливерским государством лапутян...
Но к этому времени совершилось еще одно путешествие Мюнхгаузена: вместе с книгою он перебрался с островов на континент, из Англии в Германию. Немецкий перевод второго английского издания (1786) осуществил автор знаменитой «Леноры», один из вождей «Бури и Натиска» Г.А. Бюргер. Как отнесся к этому всплеску славы барон Мюнхгаузен — неизвестно. Судя по некоторым сведениям, он был знаком и с первым, и со вторым своим соавтором. И обоих пережил. Кстати, то, что при живом бароне два писателя издавали и, дополняя, переиздавали его рассказы, вероятно, создавало у читателей впечатление, будто вечера в Боденвердере продолжаются.
Смерть Мюнхгаузена прошла незамеченной. Европе было не до него. Ее внимание целиком поглотила Великая французская революция, разрешившаяся явлением Наполеона.
Не потому ли, кстати говоря, Франция была — и остается — единственной европейской страной, где не было и нет полного — взрослого — перевода этой книги? В предреволюционные годы французы вдоволь нахохотались с Вольтером, в добавочных поводах к смеху у них не было нужды. А после — и надолго — стало не до веселья. Так Мюнхгаузен миновал взрослых и сразу угодил к детям — и забавно при этом, что именно французское детское переложение дало миру, так сказать, хрестоматийный облик барона — в иллюстрациях Гюстава Доре...
Возникновение книги о Мюнхгаузене после трудов, составивших славу немецкой философии, после обозначивших завершение «Бури и Натиска» «Страданий юного Вертера» Гете, «Разбойников» Шиллера и «Леноры» Бюргера ретроспективному взгляду представляется естественным и логичным. Напряжение философской мысли и романтического прорыва во внутренний мир человека уступило место иронии, небывальщине, бурлеску.
Истории барона Мюнхгаузена выглядели собранием великолепно выдуманных фантазий-курьезов, увлекательным чтением, где современники с удовольствием опознавали намеки на исторические события и пародии на известные им сюжеты, вплоть до библейских, что в религиозных условиях Германии было и более привычным, и менее рискованным, чем в иных христианских странах. Весьма любопытно и то, что в качестве автора-героя «низкого» жанра немецкой городской литературы — шванка — выступает барон. Прежде он обитал бы в литературе иного ранга и толка. Но дворянская эпоха клонится к закату. XIX век — ее агония...
Понятно и то, что едва ли не более популярным, чем в Германии, сей персонаж стал в России, где книгу тут же стали переводить и бессчетно переиздавать и где она вызывала смех поистине гомерический, одновременно служа поводом к морализаторству на тему хвастовства и вранья...
Однако, по мере углубления в XIX век, отношение к Мюнхгаузену и его рассказам менялось. Чем дальше уходил во времени персонаж от своего автора, тем заметнее было, как этот, казалось бы, сугубо национальный образ-миф поистине триумфально входит в европейскую культуру, становится в ней одной из заметнейших фигур. По всем приметам обреченный остаться фактом истории литературы, не более того, Мюнхгаузен выходит далеко за ее пределы. А его популярность в XX веке еще выше, чем прежде. И странным образом к ней добавляется актуальность.
«Вопросительный знак — это состарившийся восклицательный». Потомки видят не то, что современники, иначе расставляют акценты и прочитывают метафоры.
Освободившись от старых мифов, сознание человека XX века оказалось во власти мифов новых, пусть отдаленным, но все же родством связанных с прежними. И оно ищет союзников — для освоения фантастического пространства действительности. Постоянные столкновения с политической, например, предвыборной мюнхгаузениадой, неоднократным — задним числом — переписыванием истории и ее героизацией и тому подобное, естественно, и сохраняет, и усиливает интерес к Мюнхгаузену, чьи гротескные подвиги соседствуют с убийственной иронией в адрес властителей и полководцев, тем более великих, чем больше чужих жизней погубили. Вытаскивание себя за волосы из болота для нынешних философов — чисто экзистенциалистская метафора. «Путешествия на Луну» аукаются с освоением космоса...
Разумеется, не случайно страстное увлечение Мюнхгаузеном искусства XX века — кинематографа. Первым из своих классических собратьев барон появляется на киноэкране — в 1902 году. Двадцать семь лет спустя режиссер Иванов-Вано снимает первый советский художественный мультфильм. О Мюнхгаузене. В 1942 году, собираясь отметить двадцатипятилетие киностудии «УФА», правительство воюющей Германии выделяет невероятную, прямо-таки мюнхгаузеновскую сумму — пять миллионов рейхсмарок — на съемки фильма «Мюнхгаузен». Картину ставил Иозеф фон Баки, сценарий написал Эрих Кастнер, главную роль сыграл Ханс Альберс. Особое внимание постановщик уделил созданию технических новинок, спецэффектов, призванных заворожить и поразить публику. Эффект превзошел ожидания, не заворожил — потряс. Потому что в искусство вмешалась действительность. Премьера фильма состоялась третьего марта 1943 года — в день первой массированной бомбардировки Берлина авиацией союзников...
Из послевоенных киноверсий стоит отметить чешскую, смело соединившую приемы игрового и анимационного кино и премированную в Канне. И, пожалуй, последнюю пока картину о бароне — «Тот самый Мюнхгаузен» Марка Захарова и Григория Горина с неотразимым Олегом Янковским. Всего же фильмов при участии этого героя наберется, пожалуй, не меньше десятка. Пока...
Барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен вовсе не спешит в почетную ссылку-историю. Ему, похоже, не наскучило быть нашим современником. И, по всему судя, нескоро наскучит путешествовать в будущее, где чувствует он себя, как в собственном замке.
Думается, и нам было бы совсем не скучно к нему присоединиться. Организовать выставки, например, в сотрудничестве Музея Мюнхгаузена в Боденвердере и Государственного Литературного музея (Москва). И, разумеется, книжную выставку — замечательных, на всех языках, изданий наберется с лихвой, среди них такие, что глаз не отвести. Провести научные конференции: история, культурология, политология и прочие ученые отрасли — условно говоря, глазами современного Мюнхгаузена. Наконец, устроить уникальную киноретроспективу, даже две, взрослую, игровую, и детскую, анимационную...
В осуществлении подобного проекта, эскизом которого могли бы послужить эти заметки, а девизом — их заглавие, видится участие университетов, музеев, библиотек, издателей и кинодеятелей не только Германии и России, что само собой разумеется, но и Англии, Латвии, даже Франции, где наконец-то готовится взрослое издание книги. Проект, конечно, выглядит фантастическим. Но ведь ему и положено быть в духе Мюнхгаузена. Почему бы и нет?..
Вадим ПЕРЕЛЬМУТЕРКогда верстался номер
СПИРИТИЧЕСКИЙ СЕАНС ЗАКЛАДЫВАЕТ ОСНОВУ
БУДУЩЕГО ПРОЦВЕТАНИЯ РОССИИ
Расширенное заседание редколлегии с приглашением духа барона Мюнхгаузена.
...Вдруг стало очевидно, что редакция физически не в состоянии дать ответы на постоянно возникающие вопросы. И тогда редколлегия решила обратиться к тем духовным учителям человечества, которые во все эпохи знали ответы даже на самые каверзные вопросы. Такие как: что случилось, кто виноват, что делать и как пройти в библиотеку?
Первым мы решили вызвать на редколлегию дух Адама Смита, которого регулярно читал еще Евгений Онегин. Английскому экономисту восемнадцатого века был задан простой вопрос: «Как нам обустроить Россию?». Дух замялся, после чего невнятно произнес: «Отдайте все бедным!». С одним из членов редколлегии случился невротический приступ. Адама Смита больше решили не вызывать. На следующую редколлегию, в тревожную пятницу, 21 августа, мы вызвали дух барона Мюнхгаузена, двухсотлетие загробной жизни которого второй год отмечает прогрессивное человечество. В отличие от Смита он долго жил в России, хорошо знаком с ее реалиями, знал и ее дороги и ее дураков и, наконец, говорил по-русски, хотя и со швабским акцентом.
Барон явился. На вопрос: «Вы ли это, барон?» он подтвердил по-немецки: «Я! я!». На вопрос: «Выйдет ли Россия из кризиса?» ответил странно: «А куда она денется». На вопрос: «Когда?» отвечал: «В четверг». Спрошенный: «Как сложатся дальнейшие отношения России с МВФ?», захохотал неприятным голосом и заявил: «Что немцу здорово, то русскому смерть!».
Постепенно разговорившись, барон сформулировал целый проект экономического спасения России, который горячо просил нас донести до членов правительства и широкой общественности. Россия всегда жила продажей своих природных богатств — объяснил барон. Даже в лихую годину лес, нефть и пенька спасали русских людей, давая возможность казне немного пополнить золотой запас. Но недра истощаются, цены падают, а мировая олигархия все туже затягивает экономическую петлю.
«Спасение России в ее богатой духовности. Я, как патриот России, — заявил барон, — вижу единственный выход в продаже за границу русского духа (воздуха). Русский дух чист и неиспорчен. Его невероятно много. Практически им бесплатно дышит вся Япония и половина Европы. Часть чистого русского духа крадет и Америка. Брать налог с промышленных стран за ваш богатый кислородом дух, который муссонами и антициклонами разгоняется по всей планете, необходимо уже давно. Мне известно, что контрабандная торговля русским духом уже началась. Флакон концентрированного вашего духа XIX века был продан на аукционе в Лондоне за сумму, которую покупатель отказался назвать (мне)».
На следующее заседание редколлегии мы надеемся вызвать дух Робинзона Крузо.
Фото Л. Шерстенникова, Информкино, рис. Г. Доре («Eeast News»)