Я первый раз пишу об иконописце. Думаю, неслучайно представители этой профессии — редкие гости на страницах газет и журналов. Так уж сложилось на Руси, что иконопись — искусство анонимное. Эта особенность русской иконы и привела к ее «дискриминации» на мировом арт-рынке. Подумайте сами: крохотная дощечка «малого», но «подписного» голландца XVII — XVIII веков стоит на аукционах «Сотби» и «Кристи» в 3--4 раза дороже древнего, величественного храмового образа.
Алексей Кудлай — один из первых русских мастеров, кто решил побороться за авторское начало в русской иконе. Его методы, не скрою, поначалу вызвали у меня массу сомнений.
— Не только у тебя вызывали раздражение мои построенные надписи на иконах, — начал он разговор, — то, что ты назвал «отсебятиной». На самом деле большая часть моих текстов в рамках канона: «В царстве такого-то» (Михаила Меченого. — Прим. автора.) «лета такого-то», «по заказу» и т.д. Эту традицию я почерпнул, изучая надписи на древних иконах из Третьяковской галереи.
— Конечно, и иконописцы Древней Руси зависели от заказчиков. Но икона не должна зависеть от суеты жизни, как, скажем, одна из твоих икон, «завязанная» подписью с чеченской войной.
— Я черпаю сведения об окружающем мире из радио- и телепередач, в основном слушаю радиостанцию «Свобода». И у меня возникают разного рода мысли, которые я и высказываю в подписи на иконе. Это становится фактом ее биографии, как и моей, — и будущего ее владельца.
К тому же я никогда не писал иконы для церкви, а значит, должен был ориентироваться на законы рынка. Когда в 1991 году готовился к своей первой выставке, понял, что без спонсора не обойтись. Такой человек появился — он оказался иностранцем, и я решил его как-то поощрить, подарив ему несколько специально написанных икон. Тогда-то я впервые и надписал их — в знак благодарности. А потом понял, что тщеславие неизменно присутствует в человеческой душе, и шел на поводу у своих заказчиков. Люди любят лесть.
— Ничего не поделаешь, в наш век даже у иконы изменились некоторые функции. Если раньше «венчальные образы» (как правило, это были иконы Богоматери), которые дарились родителями жениха и невесты на свадьбу, были залогом незыблемости семейных уз, то сегодня, боюсь, это просто один из подарков... Но вернемся в 70-е — тогда я впервые увидел написанные тобой иконы...
— Это был 1974 год. Я был реставратором, подрабатывающим торговлей иконами, — как и ты. Тогда было много заказов от контрабандистов на иконы Георгия Победоносца, и я решил восполнить их отсутствие на рынке, написав за две недели 5 или 6 икон этого сюжета. Мой друг отнес их в одно африканское посольство, где за них заплатили приличную сумму. В 1976-м я написал наконец Георгия, за которого мне не стыдно и сейчас.
В те годы я не мудрствовал лукаво, а просто мастерил подделки — «новоделы», идя по стопам иконников конца прошлого века. Случались и казусы. В 1978 году я удачно скопировал древний образ «Чуда о Флоре и Лавре», но совершил технологическую ошибку. При проглаживании паволоки с левкасом край горячего утюга впечатался в свежий левкас. И уже после продажи этой иконы разразился скандал — хорошо, что я не успел еще истратить полученные за нее деньги. Но, как правило, мои подделки проходили «как старые», ведь я очень серьезно относился к их созданию, прошел очень длинный путь проб и ошибок. Я, как и мастера прошлого, храню секреты своих технологий на замке. Это мой хлеб.
— Наверное, сейчас стало работать легче: можно купить любые западные кисти, краски, лаки, золото...
— Нет, наоборот. Куда-то подевалась темпера подольского завода, а я за много лет хорошо приноровился с ней работать, иностранные краски к моему методу хуже подходят. Вообще-то поначалу я старался во всем следовать древним рецептам: сам искал в реке камни-красители и растирал их для письма, вываривал иконные доски в олифе собственного изготовления — провонял весь подъезд.
— Замечаешь ли ты в себе изменения, связанные с профессией, а также влияют ли иконы на их владельцев?
— Я от природы обладаю буйным темпераментом и по молодости позволял себе немыслимое. Так что мое прозрение — от пережитых бед. Но не только. Во многом оно — результат воздействия икон. Связь с иконой всегда меня дисциплинировала. В последние годы мне нередко поступают заказы от авторитетов криминального мира. Когда я пишу для людей очевидно грешных, я надеюсь, что мои иконы помогут им выправиться. Впрочем, мне кажется, когда человеку только приходит в голову мысль приобрести икону и молиться — он уже на верном пути, уже призадумался о себе всерьез.
— У тебя часто покупают иконы так называемые «новые русские». Я заметил, что они предпочитают «новодельные» образа древним, которые подчас можно купить дешевле твоих «модерновых».
— У некоторых «мои» иконы висят на стенах наряду со старинными, и хозяева находят это вполне органичным.
— Торговую марку России второй половины XX века определяют два диаметрально противоположных типа изделий — оружие и икона (разумеется, кроме водки и икры). Много ли твоих икон разбросано по миру?
— Не счесть. И пути некоторых из них достойны отдельного рассказа. Скажем, Георгий Победоносец — эта икона вынесла немало испытаний, прежде чем попасть в коллекцию председателя МОК. В 1984 году мне пришла пора менять износившуюся машину, и я расстарался, написал под это дело три иконы, разумеется «под старину». В 80-е на Западе уже начали отслеживать подделки, и мои иконы мне дважды возвращали, сначала из Германии, потом из Франции. В 1984-м у меня началась полоса несчастий — и эти иконы на три года «переехали» в спецхранилище ГУВД. А уже в 1987-м, после моего оправдания, я получил их обратно и подарил приятелю, испанцу. У того икона Георгия пробыла недолго — она приглянулась Хуану Антонио Самаранчу, и он ее выпросил, разумеется, приятель испросил на это мое согласие.
— Согласен ли ты с распространенным мнением, что икону может писать только «чистый» человек, придерживающийся строжайшего поста и занимающийся беспрерывной молитвой? Не раз беседуя на эту тему со священниками разных рангов, я всегда сталкивался с их осуждением позиции Андрея Тарковского, который в фильме «Андрей Рублев» отстаивал право художника на поиск и нетрадиционное поведение в быту.
— Я на стороне Тарковского. Если сподобил Господь иконописца перед тем, как он взялся за кисть, выпить чарку медовухи, так, может, для него и лучше. Я, например, знаю одного великолепного врача, детского хирурга, который оперирует детей только после «рюмки выпитой» и действует всегда безошибочно. И если сподобил Господь поститься — ты постишься. Последние три года я соблюдаю посты, но ведь раньше я об этом и не думал, а иконы у меня выходили не хуже. Почему?
— Хорошо, у церкви — свой путь, у тебя — свой. Но есть точка, где ваши дороги пересекаются, — иконы принято освящать в храме...
— Не представляю себе, как можно иначе. Это старый порядок, не нами придуманный, и я всегда рекомендую моим заказчикам нести иконы в церковь. Хотя иногда случаются накладки. Не так давно один человек решил освятить несколько икон, купленных у меня специально перед родами его жены. Батюшка одного московского храма отказал ему в этом, сославшись на якобы неканоничное расположение букв на иконе вокруг нимба Спаса Эммануила. Владелец икон вернулся ко мне с претензиями: «Я не картинки на стену у тебя покупал!» Решили мы, что он поедет в Троице-Сергиеву лавру, и если уж там эти иконы «не признают», то я верну ему деньги. Честно говоря, я очень беспокоился за исход этого дела, хотя икону Спаса выдумал не из головы, а полностью изучил иконографию и полиграфию оригинала XVII века работы царских изографов. И вышло все по-хорошему: при осмотре моих икон в лавре там оказался крупный иерарх церкви, который знал мое творчество по каталогам, и его мнение никому не пришло в голову оспаривать. Освятили.
И слава Богу!
Александр ЛИПНИЦКИЙФото и репродукции В. Евтимьева и В. Александренко