МОЖЕТ БЫТЬ, ЕЕ ЗВАЛИ ЛЕНОЙ…

или Почему Ульянов стал Лениным

Первого апреля в газете «Московский комсомолец» появилась заметка: оказывается, у Владимира Ильича в Шушенском был незаконнорожденный ребенок! Шутка удачная: люди в нее поверили. Обсуждают в очередях и на кухнях. Шестнадцатилетняя Полина Бондарева, дочь квартирной хозяйки, начинает входить, с легкой руки журналистов, в ленинский фольклор. А между тем, утверждает исторический романист Константин БЕЛОВ, настоящая любовь и страсть к женщине в жизни Ленина действительно была, и не один раз... Возможно, был и ребенок. Но догадываться об этом сегодня приходится лишь по косвенным свидетельствам.

— Константин Михайлович, из ваших романов встают весьма необычные образы Ульяновых: Владимира Ильича, его братьев и сестер, родителей, наконец. Но как к этому относиться вашему читателю? Вы стремитесь его удивить, шокировать, может быть, мистифицировать?
— Отвечу так. Никакой мистификации в моих романах, конечно, нет. Я верю во все то, что пишу.

Видите ли, обо всех моих героях существуют устойчивые мифы: причем об Ульяновых не больше, чем о царе Николае и его семействе. Но как писатель я просто не мог допустить, чтобы они оставались односторонними, скучными. Я стал ими заниматься, искать человеческие драмы, которых не могло же не быть!..

Например, по общему мнению биографов советской эпохи, семейство Ульяновых — дружное, сплоченное, с гладкой преемственностью поколений. И в этом согласны все: друзья и поклонники восхищаются, врагов это же раздражает. А я обнаруживаю историю распадающегося, хиреющего семейства с постоянными контрами старших и младших. Такая семейная атмосфера, конечно, не могла не сказаться и в характере Владимира Ильича.

Зловещую, почти роковую роль сыграла мать, Мария Александровна: очень деспотичная, рациональная, прагматичная и одновременно — истеричная. Я внимательно читаю документы: письма, воспоминания, биографические книги. И каждый раз задумываюсь: почему то или иное событие произошло?

...Вот вам два факта. В кабинете на диване в одиночестве умирает отец, Илья Николаевич, пока остальные оживленно трапезничают. Любимого сына Сашу на похороны не приглашают. А вот и простая житейская психология: Мария Александровна просто решила не отрывать старшего сына, надежду семьи, от занятий, к тому же и ехать дорого. В этом вся она: никакие чувства не должны мешать осуществлению ее планов.

Но я более милостив, чем мой герой Саша Ульянов, как взрослый человек, я понимаю: ее сделала такой жизнь. Для Марии Александровны главная цель — материальное положение стремительно беднеющей семьи, а ведь надо же еще и младших поднять на ноги! Она ничего уже не видела больше вокруг.

Поэтому революционная деятельность Саши, а потом и Володи — была и для нее своего рода отступничеством. Она-то думала, старшие дети выучатся, станут опорой семьи, источником доходов.

Мы привыкли смотреть на Марию Александровну как на героическую мать революционеров, гордую и стойкую. Одним это нравится, другим — нет. Но когда она объясняла полицейским чиновникам, что ее сын несколько повредился в уме, я думаю, она действительно так отчасти считала. Она же абсолютно не понимала, как «это все можно бросить». Кстати, о революции.

Вот третий факт, по-моему, страшный. В гимназические годы у Саши во флигельке рядом с домом была устроена на его собственные, заметьте, деньги химическая лаборатория. Уже будучи студентом Петербургского университета он приехал домой и увидел, что... лаборатория растащена, разворована.

Позднее, когда Саша уже погиб, Мария Александровна купила небольшое именьице под Самарой, чтобы поправить свои дела. Она решила приохотить Владимира к хозяйству. Представьте: будущий вождь мирового пролетариата, книжник, марксист, должен был иметь дело с батраками, торговаться с арендаторами, выбивать из крестьян долги. Опять удивительная материнская слепота!..

Опять факты. Владимир сначала в Шушенском, потом в Швейцарии. В обоих случаях мать и сестра Анна просятся навестить его. А он их отговаривает, причем явно преувеличивает... то опасность и утомительность дороги... то скуку или трудности местной жизни. Да он просто не хотел их видеть!

Повторяющийся сюжет: они куда-то едут вместе, вдруг Владимир отстает, где-нибудь задерживается по пути. Официальная версия: неотложные революционные дела и встречи. На самом же деле при внешней теплоте и нежности — своя семья очень тяготит Володю Ульянова.

— В ваших романах вы также противоречите и сложившимся представлениям о взаимоотношениях братьев Ульяновых, Александра и Владимира.
— Да, это правда. Всем известно, что в детстве Володя часто говорил: «...я как Саша». Но потом он стал бунтовать. И тогда его «как Саша» приобретает уже иронический оттенок.

Еще один описанный в воспоминаниях сестры Анны факт. Александр приезжает на каникулы, полный новых увлечений. Штудирует Маркса. А Володя лежит и демонстративно читает Тургенева, которого, кстати, не любил. Не Толстого или Достоевского, а более аполитичного Тургенева. Кстати, с этим чтением у меня оказался связан и частный сюжет о любовном увлечении сначала Саши, потом, менее глубоком, Володи. Я стал думать, что младший мог читать у Тургенева. Да еще демонстративно! В рассказе «Андрей Колосов» героиня — Варя, но так звали и подругу сестры Ольги, первую, по моей версии, Сашину любовь. Возможно, в Володином чтении был и этот намек.

Сашу не мог не раздражать (и об этом он записывает у меня в дневнике) злоязычный, заносчивый Володя. Он грубил матери, известно, как Саша его одергивал. Издевался над симбирскими кузенами своими, действительно ребятами недалекими. А Володю в то время раздражала серьезность и вдумчивость неулыбчивого Саши. Его явно утомляла педагогическим диктатом и старшая сестра Анна, унаследовавшая педантизм матери. Кстати, Анна впервые предложила в жены брату Крупскую. Они с матерью его постоянно преследовали и домогались его внимания.

— Вы очень смело пишете об интимной жизни Ильича, и это не может не казаться самым рискованным в ваших сюжетах.
— Конечно, тут приходится больше догадываться, выводить из косвенных свидетельств. Но ведь любовные сюжеты из жизни Владимира Ульянова-Ленина для меня не самоцель. Его избранницы (я их таковыми искренне считаю), пусть и очень яркие, в романе нужны лишь для того, чтобы проявить неукротимый темперамент героя.

Страсти Ленина обычно хранились под спудом главной, политической страсти. Но когда его сексуальность просыпалась, начинались метания, сомнения, даже рыдания.

— А что вы имеете в виду под «косвенными свидетельствами»?
— Например, любовницей Владимира в романе становится Зина, одна из знаменитых нижегородских сестер-«марксисток» Невзоровых, у которых он часто бывал. В Нижнем до сих пор есть музей их памяти. Зина училась с Ольгой Ульяновой на Высших женских курсах, и жили они в одной комнате в общежитии. Видите ли, с сестрой Ольгой у него в личной жизни вообще многое связано. Позднее Зину в марксистской богеме стали называть Булкой. Пышнотелая хохотушка, горячая в любви, не в пример Надежде Крупской, которую прозвали Рыбой.

Там любили давать друг другу иногда, на наш взгляд, почти обидные клички. Красин был Лошадью, а его брата звали Брат Лошади. Кржижановского — Сусликом. Когда он женился на этой самой Зине, их вместе называли уже Грызунами.

В больницу умирающую Олю отвезли Владимир и Зина, затем вернулись в ту же общежитскую комнату. Я представил, как они оба переживают, Зине Ульянов и раньше очень нравился, и мне показалось естественным, что они ищут утешения в объятиях друг друга. Рядом с Зиной он и позднее искал забвения. Она умела успокоить. Пока не вышла за своего Суслика.

Характерно, что на похоронах Оли Марию Александровну с одной стороны поддерживает Володя, с другой — Зина Невзорова. Они были очень близкими людьми, вот еще одно косвенное свидетельство.

Другой роман Владимира Ульянова, который я считаю возможным еще до Зины, — с Марией Петровной Ясневой, в замужестве Голубевой. Он с ней встречался в Самаре, известно, что часто провожал ее после собраний. Нравы же и тогда были достаточно свободные. Она стала, по моей версии, первой женщиной молодого Ильича.

Ей уже за тридцать, эффектная, статная, опытная. Из так называемых «якобинцев». Владимир ниже ее ростом и смотрел снизу. А ей нравился даровитый, вспыльчивый, обидчивый полуюноша. Соблазнить его — психологически очень подходящее для нее развлечение.

Я думаю, что им в этом страстном увлечении двигал тот же комплекс, который двигал его пером, когда он вступал в яростную полемику с богатыми и известными авторами типа Струве. У того — пенсне на цепочке, у другого — золотой портсигар или трость. Вокруг — картины и вазоны. А он — нуждающийся провинциал, журналист-неудачник. Статьи не печатают, книги не расходятся, на собраниях «марксят» слушают плохо, шумят, переговариваются. А он по натуре своей — победитель.

— Скажите, а бывало ли так, что какое-нибудь из ваших психологических предположений вдруг получало неожиданное подтверждение?
— И не раз. Вот Маняша, стыд семьи Ульяновых, «последыш». Закомплексованная, умственно отстающая, очень некрасивая. Для меня фотографии моих героев — тоже важный факт. Я подолгу в них всматриваюсь, и многое становится ясно. В романе прописана моя версия: она готова отдаться первому встречному за доброе слово и внимание.

И вдруг читаю у Георгия Соломона почти неприлично пренебрежительные ленинские отзывы о «младших», Дмитрии и Маняше. Конечно, он враг Ульяновых, но все же свидетельство это — на мою мельницу.

А может произойти и иначе. Я давно думал, что должна быть какая-то глубокая любовь в жизни моего Владимира. И все не мог найти.

Как вдруг в современной питерской газетке «Совесть» попалось интервью с журналистом Яковом Сухотиным. Будто бы ему рассказывал Михаил Сильвин, как познакомил Ульянова с хористкой Мариинского театра Еленой Зарицкой. Она потом родила ребенка, а когда узнала, что Ульянов женится, пыталась покончить с собой. Если бы этой истории не было, ее следовало придумать! Но придумывать не пришлось...

«Ленин» — действительно самый знаменитый и единственный необъясненный из его псевдонимов!

Он был во всем мономан, склонен к крайностям, в том числе в привязанностях. В романе Ленин страдает, ждет и жадно читает ее письма, то собирается бежать к ней из Сибири, то зовет к себе, она на роль декабристки, конечно, не согласна и т.д. Что здесь правда? Казалось бы, ничего...

Но я не сомневаюсь: такая любовь, которую Ульянов пронес через всю жизнь, у него действительно была, а вот звали ли ее Леной?..

— Значит, с Надеждой Крупской, по вашему мнению, у Ильича — самая нежеланная и почти вынужденная связь?
— Да, это она за ним ухаживала, сошлась для этого с Анной, была вхожа в семью. У них, по моему сюжету, даже близость до брака была: на даче того самого Сильвина. Мне показалось, что в этом особенная ирония истории. Наконец он сдался. Теперь он, как когда-то от матери с сестрой, бегал от жены. Да тут еще теща, их комические перепалки известны из мемуаров.

Надежда Константиновна рассказывала, как она и Владимир Ильич до революции все время жили отдельно будто бы из конспирации. Обычный оборот ее речи в воспоминаниях: «я его нашла там-то». В общем мнении и друзей, и врагов брак с Крупской продолжал благостную «ульяновскую» атмосферу. Да, продолжал, но вряд ли — благостную.

Константин БЕЛОВ

(отрывок из романа «Уроки»)

* * *

Вспомнил о Булке, о ее пышном теле и сладких ласках, снова пережил мгновения близости с нею, и мысли о Рыбе, всегда доступной и благосклонной к нему, приняли вполне дружелюбное направление. Лена отвергла его, погнушалась, он для нее государственный преступник, человек, отторгнутый обществом, законы которого она уважает. Кругозор ее узок, мысль ничтожна, привычки и принципы самые ординарные. Нет, она не поедет в Сибирь, потому что Сибирь для нее унизительна. И сына не повезет, потому что такой, как я есть, я не нужен ни ей, ни сыну.

Рыба дело другое... Нет, быть женой она не годится, быть женой — дело тонкое. Но быть сотрудницей, добрым и верным товарищем, помогать мне — почему бы и нет? В самом деле, почему бы и нет?

И когда в январе пришло от нее письмо с изложением столичных обстоятельств (Нина Герд вышла замуж за Струве, вспыхнула стачка в Костроме, Туган перебрался к теще своей в «Мир Божий», «Союз» окончательно развалился, в нем теперь только три человека и проч.), он ответил ей ласковым письмом, исполненным самых добрых пожеланий.

* * *

Все бы хорошо, но, такая досада! — обнаружилось из письма, что она выезжает со своей матерью. Это, в общем, понятно, хотя и было для него неожиданностью. Он в своих планах и расчетах о матери не подумал, он просто забыл про нее. Теперь вот вспомнил и, надо сказать, приуныл. Ей было 56 лет, жила на пенсию, то есть «барыней», то есть худшего вида мещанкой, самодовольной и глупой, чопорной и надменной. Владимира она презирала, он платил ей тем же и терпел исключительно из-за Рыбы, которая умела ему угодить.

Духовно чуждая, раздражающая своим поведением и образом жизни, табачным дымом и кислым запахом старого, неопрятного тела, Елизавета Васильевна сильно стесняла Владимира, которому в ее присутствии становилось не по себе. Она часто болела — желудком, ногами, простудами, вздором, — любила жаловаться на болезни и все время лечилась, испытывая при этом непонятное наслаждение. Разговаривать о болезнях было самым лучшим для нее препровождением времени. А лучшим занятием — читать какую-нибудь бестолковую книжку и при этом нещадно курить, стряхивая пепел куда попало и кашляя сердито, надрывно, продолжительно и с видным удовольствием.

И теперь это грязное чудовище ехало сюда, чтобы жить поблизости, где-то рядом, может быть, в этом доме, и мучить, и мучить меня этим кашлем своим, тошнотворным табачным дымом, всем своим обликом старой, самодовольной, отвратительной жабы.

* * *

В другой раз он спрашивал себя: но довольно ли будет преимуществ совместного проживания с Рыбой, чтобы преодолеть отвращение к Жабе? Не преодолеть, может быть, а хотя бы стерпеть. И тут было о чем подумать. Навязав себя, можно сказать, насильно, Рыба теперь навязывала ему свою мать. Это было обидно, у него вновь и вновь являлось жуткое ощущение, что он в ловушке, что ловушка скоро захлопнется и нет никакой возможности избавиться от нее.

Считал часы и дни, оставшиеся до встречи, страдал от безысходности своего положения, от бессилия своего изменить что-нибудь, отклонить приближение неотвратимой развязки. И мужество изменяло ему, становилось жалко себя, душили рыдания, в глазах появлялись и скатывались по щекам обидные, горькие слезы.

Наплакавшись вдоволь, приходил в себя и, словно смяв и выбросив черновик, открывал чистую страницу и вновь возвращался к прерванному месту — к тому, что Жаба станет жить с ними рядом, кашлять, говорить пошлости, вонять табаком и кислятиной, а ему придется все это терпеть, привыкать, показывать свой респект, да так, чтобы никто не заподозрил фальши. И прежде всего, конечно, она сама. Задача трудная, неисполнимая, может быть. Ведь придется так взять себя в руки и держаться, чтобы ни словом, ни взглядом не обнаружить себя. Хватит ли сил и умения лицемерить? Вот где потребуется школа матери: умение вежливо улыбаться, говорить ничего не значащие слова, быть внешне внимательным, предупредительным, сдержанным, умерять свой горячий, необузданный темперамент — словом, соблюдать все правила мещанского этикета.

* * *

За неделю до их приезда, как раз в период снисходительного настроения, пришло письмо от Елены Зарицкой. Дрожащими руками он вскрыл конверт, письмо оказалось короткое.

«Дорогой Воля», — писала она, употребив имя, в котором сочетались Володя и Оля, — его любимое имя. Почерк у нее округлый и вполне неразборчивый, слова цеплялись одно за другое, как слепые, словно боясь потеряться.

«Дорогой Воля. Я получила твое письмо, посланное 2-го апреля. Спасибо за поздравление с праздником Христовым, для тебя он будет давно прошедшим, но все равно и я тебя поздравляю. Вот ты опять за свое, а я опять за свое. Волконская и Трубецкая были женами, а у нас с тобой дело другое. Конечно, у нас с тобой сын, но именно поэтому ты не должен звать нас к себе в свою Тмутаракань, во глубину сибирских руд и так далее. Отбывай свою ссылку и приезжай, мы тебя ждем. Я по-прежнему в Мариинском, а осенью мы были в Курске, и письма твои, наверное, все потерялись. Целую тебя, твоя Е.З.»

Ниже была нарисована маленькая ручонка и добавлено пояснение: «Это рука Саши».

Письмо ошеломило его, повергло в растерянность. В нем впервые признавалось его отцовство, и делалось это вполне недвусмысленно. В глубине души он в этом не сомневался, но кто ж не знает, как важно тут свидетельство матери? Во-вторых, стало ясно, что замуж она покамест не собирается: «мы тебя ждем»! В-третьих — «твоя»... А маленькая ручонка привела в такое исступление, что успокоиться смог только на следующий день — после того как сходил на Енисей охладить степными ветрами свою буйную душу.

16-Й ИЛЬИЧ

В городе на Неве состоялась премьера художественной ленты режиссера Харди Вольмера «Все мои Ленины» («Фаама-фильм», Таллин, совместно с «Ленфильмом»). Действие разворачивается в Швейцарии. Эмигрант Александр Кескюла — реальное историческое лицо — одержим идеей великой Эстонии. Он убеждает немцев дать деньги другому мечтателю в изгнании, русскому большевику Владимиру Ленину, способному разложить ненавистную империю изнутри. А для верности подбирает и обучает 5 (пять) двойников Ильича, чтобы в случае чего было кому подхватить знамя революции. Потом эта странная компания переправляется в Россию, причем еще до возвращения на Родину истинного Ленина меняет более управляемый, как думалось сообщникам, дублер Иван...

Эту последнюю парочку сыграл актер Санкт-Петербургского театра комедии Виктор СУХОРУКОВ — далеко не новичок в ленинской теме. Правда, в «Комедии строгого режима» (кино по Довлатову) он играл не Ленина, а зека, которому доверили воплотить образ вождя. Зато в спектакле «Кремлевские куранты, или Приезжайте к нам лет через эдак» Сухоруков был одним из двух (!) Лениных, бузивших на сцене. Но даже ему еще не приходилось обитать в столь густо набитой лже-Лениными среде. Роль удалась: единственный исполнитель из России в многоязычной картине, он получил эстонского «Оскара» как лучший киноактер 1997 года!

— В фильме Ленин и его копии вызывают не страх, скорее — брезгливость. Особенно на фоне эстонских и немецких суперменов. Впечатление, что авторы именно поиздевались — даже не над вождем пролетариата, а над русским Ванькой.
— Не соглашусь! Поначалу я тоже предлагал: пусть будет главный двойник Василием, Гришей или Николаем. Иначе ассоциации конкретные: Иван-дурак, Ванька-встанька. Потом успокоился: хорошее русское имя. Просто отличное!

Конечно шпыняют они Ленина со всех сторон: бражничает, ругается, швырнул в жену чернильницу. Там было и похлеще, кое-что я играть отказался. Не дал его обидеть, показал импульсивность, упрямство, разнообразие характера.

— Первый опыт по клонированию Ленина был поставлен в Театре на Литейном. Авторы Юрий Мамин и Аркадий Тигай нашли способ показать тип лидера, амбициям которого тесно под одной оболочкой. Но почему в фильме пять Лениных?
— В финале, 1924 год, Мюллер сообщает: все двойники побывали в Кремле, каждый со своей исторической миссией. «Распятерив» Ленина, авторы выбрали и развернули его масштаб. Хорошо было бы сделать то же самое тоньше, художественнее. Так ведь фильм — фарсовый, гротескный. Положим, не мог Ленин писать на улице, как там показано, был по-другому воспитан. Но именно в эпизоде с унесенной из ресторана балалайкой внушает симпатию!

— Как вы готовились к этой двойной роли? Снова метод погружения в лениниану: фильмы, мемуары, фотографии?
— Смотрел и размышлял, пока не обозначились два полюса. Ленин в октябре 17-го и в 18-м году (работа Щукина) — плечистый, подкрашенные глаза с лукавинкой. И тот, с последних, рассекреченных снимков — застывший в кресле, парализованный, усыхающий паучок с таким взглядом, словно его уже тащат в ад. И я подумал: а ну как соединю эти полюса — что получится?

— Короткое замыкание!
— Точно, потому что он неслабая фигура. И если такую личность загнали в кресло паралитика — актеру есть что играть!

А то, что по сценарию он с Инессой Арманд спит, не помогает жене с ремонтом квартиры, винцо попивает от невостребованности — пусть! Ведь как обычного человека его никто не показывал. Алла Гербер мне сказала: вы 16-й, кто играл Ленина в кино. И какие актеры: Лавров, Калягин, Смоктуновский... Всех-всех помню! Но даже им дозволялось не много — оживить некую функцию общественно-политическую. Подробность была на вес золота. Когда Каюров в «Шестом июля» пистолет вытащил, все ахнули — оказывается, Ленин-то был вооружен! Я в конце XX века получил счастливую (считаю!) возможность показать не «самого человечного», а просто... Ведь ел же он, ругался, обнимал женщин! На репетициях я только руки потирал: опять впервые! Может, с непривычки в этом видится налет пародии? Но ее нет.

На фото:

• Семья Ульяновых
• Актер Виктор Сухоруков — главный кино-Ильич постсоветского времени (кинопроба к фильму «Все мои Ленины).
• По-своему замечательные женщины своей эпохи — Надежда Крупская и Инесса Арманд — давно стали персонажами ленинского фольклора.
• Кто соблазнил вождя? (Кадр из фильма «Все мои Ленины».)
• Ленинские двойники — тема пародийного эстонского фильма. Маленького эстонского «Оскара» полу-чил один из них: В. Сухоруков.
• «Верной дорогой идете, товарищи!» Ленин из анекдота, кажется, надолго заменил в книгах и фильмах реального исторического персонажа.