Размышления в лунную ночь на острове, который был и датским, и немецким, и даже русским
Частная жизнь
Знаем ли мы, что остров Готланд мог бы разместиться на территории Ленинградской области двадцать девять раз?
Ну, предположим, не знаем. Ну и что?
А знаем ли мы, что на острове Готланд сохранилось около полутора тысяч каменных кладок, ритуальных, обрядовых, сакральных, с языческих времен? А четыреста из них «кеаны», большие кладки, достигающие сорока метров в диаметре.
Ну, не знаем.
Зато мы знаем, что наш Град-Китеж ушел под воду и стал невидимым.
На Готланде тоже есть замок, ушедший под воду, но он видим, в тихую погоду, на озере Тингстеде, почти посередине...
В том-то и дело, что история Готланда с языческих времен, со времен бронзового и железного веков, — видима, осязаема. А куда девается наша история?..
В сущности, петербургская земля, невская, земля незапамятной Ижоры и Водской пятины, такая же древняя, такая же интересная и поучительная, как и земля Готланда.
Но что осталось от Ижоры? Предание о сожжении белого петуха в ночь летнего солнцестояния?
Что осталось от шведов, в годы разрухи на Руси, в годы русского безвременья охотно приходивших на эту землю, строивших города, воздвигавших крепости? Осталась разве что неуемная гордость за то, что шведов побили, прогнали, а крепости, сначала Ландс-крону, а потом и Ниеншанц, стерли с лица земли.
Похоже, что «стереть с лица земли» — это чуть ли не самое любимое наше занятие.
На Пироговской набережной, почти напротив Летнего сада, в самой парадной части города, рядом с «Авророй», снесли Пироговский музей и построили огромную гостиницу «Ленинград». Фасад гостиницы напоминает двенадцать этажей обувных коробок, и вот теперь над этим самым не санкт-петербургским зданием на главных набережных Невы красуется, видимая отовсюду, неоновая вывеска: «САНКТ-ПЕТЕРБУРГ». Если это гиперболическая подсобка обувного магазина «Санкт-Петербург», то: а) почему Санкт-Петербург считается красивейшим городом мира? б) можно ли с такой демонстративной безвкусицей претендовать на звание «культурной столицы» России?
Почему наша земля живет по каким-то все время меняющимся календарям, почему время на нашей земле так неустойчиво, так подвластно прихоти человеческой, сиюминутной нужде?
Обо всем этом думал в лунную ночь под тяжелым от звезд небом Готланда.
Звезды придвинулись к высоким крепостным стенам так, будто к городу со всех сторон с огнями подступило несметное воинство. А город, не ожидая в эту ночь никакой для себя опасности, щедро высветил соборы, башни, улицы и был покоен и совершенно безлюден.
Такая же луна, разве что чуть-чуть поменьше, звезды скорее всего эти же самые светят и над Санкт-Петербургом и над Ленинградской областью... Так почему же мерцание вечности привиделось мне именно здесь, над этим плоским, покрытым невысоким лесом, прижатым морскими ветрами к земле островом?
Он был и датским и немецким, а в пору наполеоновских войн недели три даже русским. Теперь он шведский. Но много ли значит «пятый пункт» перед лицом вечности? Куда важней предания, сохраненные этой землей.
Это было во времена Великого переселения народов, в середине прошлого тысячелетия. Готы, кельты, саксы, бритты — все пришли в движение...
Европа не славилась тогда многолюдством, а вот Готланд оказался перенаселен.
Несколько неурожайных лет, падение доходов от морской торговли грозили голодом, а голод — взрывом, насилием.
С общего согласия каждый доверил свою судьбу жребию.
Все граждане тянули жребий, каждый третий должен был добровольно покинуть остров.
Жестоко?
Но хотя бы бескровно.
Несправедливо?
Но несправедливость жребия, быть может, самая извинительная.
Нелегко признать себя обойденным милостью судьбы. Треть населения, вынувшая несчастливый билет на разлуку, попыталась удержаться на острове, но участи своей изменить не смогла.
После долгих скитаний они ушли в Византию, пошли на службу к императору в Константинополь. Сага, записанная в XIII веке, свидетельствует: до сих пор можно услышать на улицах Константинополя готландскую речь. Мне говорили, что и сейчас на Босфоре можно встретить русоволосых с неискоренимым готландским акцентом в речи.
Какой удивительной силой обладает эта в сущности крохотная и скудная земля.
Мне кажется, что нигде героем исторических преданий не была сама земля (в этом случае остров), а не вожди, герои, мятежники и расточители благ. Разумеется, героев здесь помнят и в меру достоинств чтят, но не потому, что остров стал пьедесталом их славы, а потому, что они пришлись острову впору.
О том, как в послеледниковый период остров показался из моря, стал подниматься, расти, соединяться с вылезавшими поодаль другими кусочками суши, здесь вам расскажут самые разные люди так, как говорят о рождении и росте любимого дитяти.
Берега Готланда хранят разнообразие форм усердной деятельности отступающего моря.
На северо-западном берегу, где расположен главный город и порт Висби, отчетливо видны отвесные ступени, клинфф, местами до десяти метров. Ступени лестницы, по которой уходит море.
Уходя, море размывает прибрежные известняки, оставляя на каменистых пляжах скульптуры, размером и выразительностью способные посоперничать со знаменитыми головами с острова Пасхи.
Кто знает, может быть, через тысячу лет море, соскабливая с берега и унося все лишнее, размоет и обнажит и плечи и торс великанов.
Славно сложены камни на Готланде!
Здесь время собирать камни наступило задолго до появления Библии, а времени разбрасывать камни не было, и наступления его не ждут.
Камни Готланда — языческие лабиринты и могильники, кладбища троллей, христианские храмы, в стены которых вкраплены камни с символикой языческих времен, городские башни и даже та, самая первая, с которой начался Висби, соборы, крепостные стены и, конечно, тысячелетний труд каменотеса и скульптора по имени море. Кажется, что природа и человек здесь понимают друг друга с полуслова и действуют заодно.
Петербург. Петр по-гречески «камень», значит, мой город, если дословно, то КАМНЕГРАД, так почему же здесь время собирать камни тут же сменяется временем камни разбрасывать, и так до бесконечности?!
Для историков, для исследователей камни Готланда — интереснейшая, еще не до конца прочитанная книга.
Что означает ориентированность каменных кладок на кладбище троллей? Что за этим — легенда или астрономические знания? А улитки каменных лабиринтов, выложенные на полянах, не зарастающих более полутора тысяч лет?
Я специально сфотографировал березку, надо думать, совсем недавно пробившуюся у подножия одного из самых больших каменных курганов на острове. Это исполинское сооружение, сорок пять метров в диаметре, около десяти метров высотой. Муравейники у подножия курганов видел, но деревце?.. В радиусе нескольких сот метров нет не только деревьев, но и порядочных кустиков.
А вот у нас, в Питере, нынче выросли две березы на карнизе рядом с крышей четырехэтажного офицерского корпуса бывших Гренадерских казарм, давших когда-то, кстати уж, приют Александру Блоку в квартире его отчима. А заросли на разбитых куполах порушенных церквей? Да вот же, рядом со мной, на трубе пять лет не действующих знаменитых некогда Сампсониевских бань уже выросли два деревца. Все-то у нас стремится порасти быльем. А там что, воздух другой или березы другие?
Радуясь богатству памятников древнего язычества на маленьком, в сущности, острове, ловлю себя на горькой мысли: а с чего начиналось христианство у нас, на Руси? Свалили Перуна, поволокли его к Днепру, сбросили в воду и приказали отпихивать от берега, ежели идолу захочется где-нибудь пристать и остановить свой бег в небытие. Воля крестителя Руси была исполнена, но язычество тайком, под маской, крадучись, вплеталось в христианскую обрядность, в христианский календарь, уча притворству и лицемерию.
Язычество заставляло смотреть на землю, на природу, как на живое существо, как на партнера в жизни, в язычестве была земная правда.
Так почему же на Готланде христианство, раскрывающее духовные возможности человека, укоренилось не на кукушечий манер, никого не выталкивая за пределы не такого уж и большого гнезда, всего-то в сотню с небольшим километров?
А казалось, как бы сгодились эти горы камней для строительства церквей, монастырей, часовен, хозяйственных подворий, ведь на могильники шел не мягкий известняк, поднятое дно моря, а только скальные, мореные породы, занесенные сюда ледником.
Не поднялась христианская рука на языческие святыни.
Здесь не поднялась.
Жизнь не была идиллической и здесь. Свои внутренние проблемы христиане, живые люди, в конце концов решали круто.
В пору Реформации смели с острова францисканцев, доминиканцев, всех нищенствующих, безмерно обогатившихся и преуспевших в делах инквизиции. И «Крест Вальдемара» стоит за крепостными стенами Висби в память о побоище на месте бывшего здесь когда-то монастыря.
А вот в городе, обнесенном трехкилометровой крепостной стеной с суши, а отчасти и с моря, сохранились соборы св. Гертруды, св. Елены, св. Ларса, св. Николая, св. Духа, св. Екатерины и св. Петра и Ханса. Построенные по преимуществу в XIII веке, они не раз перестраивались и, обращенные временем в руины, и сейчас поражают воображение своей огромностью, архитектурной мощью, воплощением воли и веры.
К главной площади старого города ведет, разумеется, много улиц, в том числе и Русский переулок. Переулок упирался в русскую церковь, несколько сот лет назад лишившуюся прихода и разрушившуюся. После многих лет теснейших связей с новгородцами наступила пора отчуждения, потом вражды и войн, но на карте города остались и живы по сей день и Русский переулок, и Новгородская улица. И эта память оказалась прочней, чем камни, из которых была сложена русская церковь.
Естественно, что этот заповедный остров живет туристами, его промышленность скромна, а сельское хозяйство не покрывает и собственных нужд, а в пору сезона население острова увеличивается и в десять и в двадцать раз.
Гостеприимство, ставшее едва ли не по всей Европе промыслом, здесь, на Готланде, осталось чертой характера. И остров и люди здесь не живут напоказ. Жизнь напоказ как бы неестественна, в ней есть что-то актерское, если не хуже.
Особенно в своем осеннем безлюдье Готланд живет естественной жизнью и молится своим богам.
Здесь шестьдесят четыре церкви. Они все действующие. Все открыты и, как правило, безлюдны.
Высокие, покрашенные в черное остроконечные шпили надеты на белые прямоугольные башни. Иногда черная кровля приспускается вдоль стен и тогда становится похожей на голландскую шапочку. У каждой церкви своя история, свое лицо, свои предания, но чем-то они все похожи, все, кроме одной. Впрочем, это, может быть, и не церковь. Хотя я слышал, что церковь — это место общения с Богом, и если здесь обращаются к Богам, значит, и это церковь.
Неподалеку от городка Клинтехамна есть мыс Ковик, длинная каменная коса, забежавшая далеко в море. На косе испокон веку было рыбацкое селенье. Его воссоздали с кольями для сушки сетей, журавлем с плетеной из металлических полос бадьей неизвестного мне назначения, домами рыбаков, сушильнями, коптильнями, сараями для рыбацкой утвари.
Отдельно от лепящихся друг к другу строений стоит сравнительно большой дом, по сути, обмазанный беленой глиной сенник. Вход в этот дом напоминает больше ворота, чем дверь. Пара небольших оконцев. На крышу, на конек, как бы просится крест, но его нет.
Подхожу, читаю на дверях-воротах: «Дом для индивидуальной молитвы». Вхожу. Помещение с белыми стенами совершенно пусто. Чисто и пусто. Впрочем, у противоположной от входа стены, где полагалось бы быть алтарю, здоровенный морской якорь. Справа от якоря, ближе к углу, каменная скрижаль размером в два тетрадных листа. Под скрижалью стеклянная банка с простыми осенними цветами. Мне переводят: «За свой скудный улов они заплатили своими жизнями и сейчас отдыхают на дне моря».
В этот дом молитвы может войти человек любой веры, здесь ничто не помешает ему вспомнить своего Бога и обратиться к нему с мольбой о милосердии. В этой церкви нельзя рядом с этим якорем, с этими цветами в банке просить милости и блага для себя. Здесь можно молить лишь за тех, чья жизнь была тяжкой и краткой, но не может быть предана забвению, не может уйти из людской памяти и должна быть так же свята, как камни, соборы, крепостные стены и вылезшие из моря каменные головы, свидетельствующие неразрывное единство истории земли и человека.
Остров невелик, и населения на нем так мало, что временами он начинает казаться необитаемым.
Он всегда чист, всегда прибран.
На каменистых пляжах Лаутерхорна, на песчаных пляжах Судерстанда — ни соринки, ни окурка, ни фантика от жвачки. Чисто, может быть, потому, что не сорят, а может быть, потому что убирают.
Почему мы ТАК не любим свою родину?..
Михаил КУРАЕВ