Булат ОКУДЖАВА, поэт:
Панорама
ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ
Я не отношусь к числу людей, которые считают, что интеллигенция всегда должна быть в конфронтации с властями. Я вообще не люблю «красного-белого», «да или нет» — жизнь гораздо сложнее. Но я вижу, например, явный просчет с Чечней. При всех обстоятельствах не нужно было уничтожать мирное население, чтобы кого-то наказать или проучить. Это же свои, наши люди. Вот почему, если Лебедь приложил усилия и добился мира в Чечне, я готов всячески поддерживать его в этом вопросе. Ведь мы по-прежнему не уважаем личность, не считаемся с психологией нации. У нас по-прежнему только одно: «Ты за меня? — Да — хорошо. Не за меня? — На тебе в морду!» Никаких других отношений — более тонких, более серьезных — нет. Хотя процесс обучения и идет. Я голосовал за Ельцина, а не за претендентов. И не раскаиваюсь в этом. Президент должен оставаться президентом. Иначе без конца будут октябрьские перевороты. Это же страшно. Любое государство, пока оно существует, должно быть управляемо властью. Тем более Россия, в которой нет навыков демократии, нет понимания свободы, нет уважения к закону, к личности. Если Россией не управлять, она превратится в такое анархическое ядро, что не дай бог...
Станислав ШАТАЛИН, академик РАН,
президент Международного фонда
экономических и социальных реформ:
К терпеливости нашего народа пора бы присовокупить и разум. Экономика в полном упадке, производство почти на нуле, инвестиций в него нет — а народ терпит и чего-то ждет. Надеется, что и без его участия все образуется. А ведь у него есть право выбора. Надо только подумать и выбрать хороших руководителей. Но думать тяжело — терпеть легче.
Все, что мы делаем, — будто не для себя. Принимаем госбюджет, бесплодный, словно камень. Ни одна из государственных программ не получает должного финансирования. Но все удовлетворены: не освободили дорогу от камня, а передвинули его вперед. Зачем? Никого это, похоже, не волнует. Все вроде бы заняты делом: кто-то ворует, кто-то пытается нажить политический капитал, кто-то — продвинуться по служебной лестнице, а кто-то делает вид, что занят какой-то из этих вещей.
А время идет. Проблемы не решаются, они передвигаются на завтра. Нам пора бы уже либо окончательно выйти из этой ситуации, либо, наоборот, полностью войти в нее — честно отказаться от надежды построить разумное человеческое общество, а признать законом криминальный беспредел. Но порой мне кажется, что даже такой определенности не дождаться.
Василий КОЛЬЧЕНКО, педагог,
спецкор газеты «Первое сентября» в Нью-Йорке:
Меня разбудил звонок. В Нью-Йорке раннее утро — что же могло случиться? Это Москва: «Сегодня утром... Симон Львович...» Не могу ничего сказать в ответ. Как будто я сам умер.
Впервые я отыскал его в переделкинском Доме творчества в 82-м году. Он был тогда опальным писателем и журналистом, вступившим в спор со всесильным идеологическим отделом ЦК КПСС. Я был просто читателем его книг в поисках педагогической истины.
Его лишили работы, не печатали ни строки. «Мы им перекроем кислород!» — эта фраза адресовалась и ему лично. Как он осмелился броситься на защиту Сухомлинского, если в высших инстанциях было решено Сухомлинского прикрыть? А Шаталов! А Фрунзенская коммуна! А педагоги-новаторы!
Он их первый отыскал, оценил, понял и написал о них — да так написал, что вся страна откликнулась. В этом и была его вина: возмутитель спокойствия, опасный вдохновитель новой педагогики, неукротимый и неудержимый. В его руках была власть, пугающая любого бюрократа: власть творческой идеи и увлеченности, власть честного и умного печатного слова в изголодавшейся по правде стране. Однажды он рассказал мне, как знакомая упомянула его имя в разговоре с сотрудником ЦК. «Вы видели Соловейчика? — удивился тот, будто речь шла о марсианине. — А как он выглядит?»
После каждой нашей встречи я думал: как много ему дано, как много он может еще сделать, написать, открыть. У него самого было чувство недореализованности, недовостребованности — когда же, когда я доберусь до главного? А что главное? Его газета, его ученики, разъехавшиеся по миру? Все было главным. ...Свою «Педагогику для всех» Симон Львович закончил строчкой из Пушкина: «Прощай, мой прекрасный». Он говорит это каждому из нас, и мы отвечаем — каждый по-своему.
Читайте начало и продолжение "Панорамы"