Пик славы хореографа Николая Боярчикова — 1970-е годы. Руководимый им ленинградский Малый театр слыл "лабораторией современного балета". Публика валила валом. На премьеры съезжались критики со всего Советского Союза. Спектакли Боярчикова были интеллектуальным вызовом брежневской стагнации. Каждый новый балет исследовал тему "зла внутри нас". Пока поклонники (большинство) с трепетом разгадывали излюбленные Боярчиковым метафоры-ребусы, недруги (меньшинство) ловили хореографа на благородном занудстве. В начале 90-х Боярчиков вдруг замолчал. Честно перевел вверенный ему театр на новые экономические рельсы: сообразно вкусам японских импресарио в афишах замелькали старые добрые "Щелкунчики", "Спящие красавицы" и "Дон Кихоты". Упреки в творческом простое Боярчиков отражал печальными "мне чуждо это время" и "наше поколение себя исчерпало".
Пик славы хореографа Николая Боярчикова — 1970-е годы. Руководимый им ленинградский Малый театр слыл "лабораторией современного балета". Публика валила валом. На премьеры съезжались критики со всего Советского Союза. Спектакли Боярчикова были интеллектуальным вызовом брежневской стагнации. Каждый новый балет исследовал тему "зла внутри нас". Пока поклонники (большинство) с трепетом разгадывали излюбленные Боярчиковым метафоры-ребусы, недруги (меньшинство) ловили хореографа на благородном занудстве. В начале 90-х Боярчиков вдруг замолчал. Честно перевел вверенный ему театр на новые экономические рельсы: сообразно вкусам японских импресарио в афишах замелькали старые добрые "Щелкунчики", "Спящие красавицы" и "Дон Кихоты". Упреки в творческом простое Боярчиков отражал печальными "мне чуждо это время" и "наше поколение себя исчерпало".