Русфонд продолжает публикации о людях, которые жертвуют деньги на благотворительность, а иногда и что-то большее, чем деньги. Мы стараемся ответить на два вопроса: почему сильный помогает слабым и почему так поступают не все? Сегодня писатель ИГОРЬ СВИНАРЕНКО рассказывает о том, что лучшая помощь — это когда человеку не дают почувствовать, что он вообще кому-то должен быть обязан.
Фото: Фото из личного архива
Я познакомился вот просто на улице одним прекрасным летним вечером с одной парой. Очень симпатичные люди. С хорошими лицами, с сияющими глазами, в которых просматривается мысль и, более того, интерес к жизни. У них высоко поднятые головы. Они одеты с претензией на изыск, что меня, человека равнодушного к моде, тем не менее порадовало (почему — об этом после). И вот эти двое прогуливались по бульвару. Они посидели в кафе и не торопясь двигались в сторону дома. Казалось бы, ничего особенного. О чем тут говорить? Нету же темы. Простая обычная жизнь, банальные будни.
Однако я часто вспоминаю теперь ту встречу и наш короткий разговор как бы ни о чем. Тут важны детали. И вот какие именно: эти двое — пенсионеры! И с чего же вдруг они так вольно гуляют по городу? Он — в белой накрахмаленной рубашке, она — в кофте с крупной брошью? Зашли в кафе, посидели, расплатились и спокойно пошли дальше, не впадая в предынфарктное состояние от выставленного счета. Все так запросто. Разве так бывает?
А, забыл сказать: она была в инвалидной коляске. И он ее катал — как прогуливают детей на финских санках. На самом деле коляска, я внимательно ее осмотрел, была не простая, а с электромотором. Кто тут говорит про инновации и модернизацию? Да, кстати, никто уже и не говорит, уже перестали какое-то время назад. Равно как и про бурлящий очаг научной мысли — Сколково.
Так вот, он ее вез сам, не перепоручая задачу электромотору. Может, батарея села. А может, он просто захотел демонстративно уделить внимание старой боевой подруге. (Не исключал я и вариант фитнеса, когда приятное, вот как сейчас, совместилось с необходимым и полезным.)
Да, но как же он ее тащил с коляской через высокие бордюры? Как спускал-поднимал по лестницам? В одиночку, будучи пенсионером, а не юным штангистом-культуристом? Да так, что кругом, сколько ни отойди, сколько ни отъедь от их дома, кругом до самого горизонта и даже дальше — пандусы где надо и где не надо. И на улицах, и в домах, и в магазинах, и, я специально обратил внимание, у входов в храмы. Не говоря уж про кафе с ресторанами. И там и сям, куда ни глянь, пандусы. И, соответственно, инвалиды. Обедают, ужинают, молятся, выпивают, закусывают, встречаются с друзьями и проводят с ними время, как будто ничего не случилось, будто они по-прежнему здоровы и полны сил! И вроде могут порхать по жизни легко и беззаботно, как прежде.
— Не приврал ли тут чего автор? — спросит проницательный читатель.— Где же это у нас такие чудесные условия? Нет ли тут какого преувеличения?
Нет, ничего не преувеличил. Просто забыл сказать, что это не у нас тут, а у них там. Дело было просто на Балканах, в бывшей Югославии.
Имена моих знакомых — Любо и Амелия. Вот буквально на улице я с ними познакомился, подошел, заговорил. Мне стало реально интересно, как у них это получается — так красиво жить. Ну, вот, как у нас бывает — дети в бизнесе, подкидывают денег старикам. Некоторые наши пенсионеры при такой поддержке неплохо себя чувствуют: живут, путешествуют, лечатся в полном отрыве от государства со всеми его углеводородными, золотыми и алмазными сокровищами.
— Значит, дети помогают?
— Нет. Они выросли, разъехались, у них своя жизнь.
— А как же вы обходитесь?
— На пенсию живем!
Слово за слово, выяснилось, что на двоих они получают, грубо говоря, тысячу долларов. Столько в сумме может набрать семья москвичей, в принципе, но тут надо сделать поправку на удивительные и непонятно откуда взявшиеся и ничем не оправданные московские сверхцены, при которых на московскую пенсию не разгуляешься. А в Хорватии, в провинции,— это приличные деньги, на которые можно вполне достойно жить.
— А что коляска? Бесплатная, от государства? — начал строить я догадки. Оказалось — нет. Сами купили. Аппарат брендовый, солидный, надежный. Правда, взяли подержанный. Обошелся в две тысячи долларов.
— А новый почем?
— Дорого. Даже и не замахивались. Куда нам! Мы ж пенсионеры.
Действительно, пять тысяч долларов не собрать пенсионерам, а двушечку наскребли.
Ну, собственно, мы для того и путешествуем, чтоб с новой точки зрения, с неожиданной позиции глянуть на свою страну, на нашу жизнь. Чтоб попробовать разглядеть в ней то, что кажется неразборчивым, не до конца рассмотренным, не совсем понятным, невнятным. Появляется шанс спросить себя: почему мы живем именно так, как живем, а не иначе? Отчего у нас выталкивают на обочину жизни тех, кто слабее и старше? У кого возможности победнее? Кто растерял здоровье? Хотя, может, он страшно умен и невероятно талантлив? И мог бы еще работать, что-то делать для людей?
Вот я написал предыдущий абзац — и остановился. Я и сам попал в этот капкан. В эту ловушку. Я поймал себя на мысли, что помощь инвалиду и я поставил в зависимость от того, насколько он талантлив и умен, насколько он продуктивен и результативен, какую корысть можно от него получить. А разве мало того, что он просто человек? И уже поэтому заслуживает и достоин уважения, поддержки и участия? Это в идеале, да, так, но страшно далеки мы от идеала. Мы ушли от него настолько далеко в сторону, что даже не знаем своих координат. Где мы, как выбраться обратно на человеческую дорогу? Сможем ли мы научиться вот так помогать, чтоб не унижать и не мучить слабого, попавшего в беду человека, не гонять его по кабинетам за справками? Не запирать его в четырех бетонных стенах? А отправить его гулять — по бульвару, там дефилировать и даже заворачивать временами в кафе? Поставить его в такое положение, что и дети ему не спасательный круг и не соломинка, за которую цепляются от безнадеги? Дети — это просто дети, и никакой с ними экономики и благотворительности. А чистая бескорыстность. Как говорилось в культовом разобранном на цитаты фильме: «Высокие отношения!»
Ну кто-то же дозрел до них! Чем мы хуже? Весь вопрос в том — когда, когда? Когда мы возьмемся за ум?