— Фильм поразительный по глубине. Говорить сразу после просмотра очень трудно. Это наша страна, наша жизнь. Сегодня мы живем, может, и почище, но в принципе все осталось таким же. Это громадная коммунальная квартира, переходящая в лагерь. Или лагерь, переходящий в коммунальную квартиру.
Олег Басилашвили, актер:
— Я согласен с Петром Вайлем, который в вашей газете написал, что нам нужно садиться за парты. К сожалению, кино в последнее время было легковесным, и зритель отучился сидеть и думать. А фильм очень талантливый, но сложный, не для неподготовленного зрителя. Я москвич и принадлежу к тому же поколению, что Алексей Герман. Москва и время сняты безумно достоверно, операторская работа — блестящая. И мне кажется, что, даже если бы все время съемок были деньги, фильм все равно не мог быть сделан быстро. За год такое не вспомнишь. Я очень рад за Алексея Германа,— рад, что этим фильмом кино возродилось, рад, что он начал новую работу. И мне было неприятно читать язвительные заметки в петербургской прессе накануне премьеры — состоится ли показ, привезут ли копию... Художников такого высочайшего класса могли бы оставить в покое.
Любовь Аркус, главный редактор журнала "Сеанс":
— Этот фильм так задуман, так сделан и так строится, что вся его поэтика основана на физиологическом ощущении, которое трудно поддается формулировке. Он труден для восприятия. Нужно забыть все, к чему мы привыкли. Мы привыкли следить за сюжетом, за развитием характера, привыкли к комфорту глаза и уха. Здесь все это очень трудно, здесь нет никакого комфорта, сплошной дискомфорт. Но это все объективные трудности. А есть и гораздо более серьезная трудность — тебя с первого кадра берут за ухо и погружают в то, что можно назвать сном о преисподней. Я думаю, что если бы мне приснился ад, то Герман мне его уже показал. Может, кто-то будет смеяться, но я бы провела аналогию с тем, как Данте водил нас по кругам ада. Герман сделал то же. Эта страна была в аду, здесь был какой-то его филиал на Земле — и с этим никто из разумных людей спорить не будет. Теоретически мы это понимаем, в литературе об этом сказал Шаламов, а в кино этого не сделал никто — оно занималось стилизацией, реконструкцией быта, делало из этого мелодраму, или политический триллер, или детектив. То есть переводило этот материал в жанр. А Герман, не знаю, сознательно ли, но этот ад воспроизвел.